Расспросив о «филинье», поняли. Посещают усадьбы совы-неясыти. Их характерный крик «Кугу-кугу!» не только Агафья толкует по-своему.
А на речке внизу появились выдра и норки. Их привлекает плетеная снасть, в которую осенью попадаются хариусы. На выдру Агафья не пожаловалась, а вот норок готова проклясть.
— Поганят рыбу. Надкусят и бросят. Це с ней делать? Собираю и сушу курам…
Домашнюю живность Агафье держать приходится под присмотром — куры за загородкой, козы — на привязи. Лишь Тюбик бегает вольно.
Радость его от обилья людей велика, но постоянно он демонстрирует верность хозяйке, улегся у нее на коленях, заглядывает в глаза.
Козлы друг друга встретили неприязненно. Пришлось их сразу же развести. Того, что «перестал скакать», привязывают к вертолету, и жизнь его теперь окончится шашлыком, а привезенному Борьке предстоит служба «на гарнизоне», весьма отдаленном от привычной для него жизни.
Курам взамен изъятого у них петуха пустили нового молодца. Но принят он был, почему непонятно, в штыки. Началась потасовка — летели перья, а кудахтанье привлекло даже поодаль сидевших кедровок. Но Агафью стычка лишь позабавила — «ничего, привыкнут».
День был солнечный, теплый. С огородной горки сквозь облетевший осинник виднелась речка. За ней синей глыбой громоздилась гора, а на дальних вершинах уже белел снег.
У речки двое наших «десантников» варили обед на костре. Вертолет на гальке, по которой слался дымок, был похож на вареного красного рака и выглядел в тихом затерянном мире существом чужеродным. Чуть трепетали остатки желтой листвы на осинах, круто зеленели вершины кедров. Я не пошел к обеду, желая полчаса провести с Агафьей наедине.
— Скоро зима…
— Скоро… — Агафья задумчиво ковыряла ногтем картофельный клубень. — Время, как вода в речке, не остановишь…
— Картошку сумеешь вырыть?
— Как-нибудь справлюсь…
Велика Земля. Но есть ли еще местечко, где человеческая душа была бы вот так же глубоко погружена в малодоступные дебри? Наверное, есть. Где-нибудь в лесных тропиках, где снега не знают. А тут недели три — и зима.
— Медведи скоро лягут в берлоги…
— Не все. Бывает, шатуны остаются. Этих особо надо бояться…
Прислушиваюсь к голосам у реки, я подумал: Агафья ждет не дождется, когда кто-нибудь здесь объявится. Но, наверное, с облегченьем остается она в компании кур, коз, собаки, «филинья», норок, портящих рыбу в ловушке, кедровок. Замечаю, в последние годы она не так часто, как прежде, молится — беседу молитвой, как это бывало прежде, не прерывает. Наблюдая за листопадом, сейчас она с грустной улыбкой молчит.
За тринадцать лет нашего с ней знакомства из чумазой дикарки превратилась Агафья в человека, сознающего свое особое место в жизни.
Неколебимо уверена, что где-то существующий рай будет лучше, чем эта вот чистая речка, чем эти кедры с литыми фиолетовыми шишками, чем синяя глыба горы, по которой неслышно ходят маралы, чем трепетанье листвы на деревьях…
Надо прощаться. Снизу уже зовут, уже призывно завертелись лопасти вертолета. Сбегаем с Агафьей вниз по тропинке, прыгаем по валунам у воды. И вот уже бешеный ветер винта крутит листья, гнет рыжие травы и, кажется, вот-вот сдует фигурку, припавшую к кладке дров…
Улетаем. Делая круг над «усадьбой», видим на веревке козла-новосела, белеет горка нарытой картошки и тоненькой струйкой тянется кверху дымок из трубы…
На нашем маршруте из зеленых кедровников осень кажет лисьи хвосты, желтым ивовым мехом оторочены ручьи и речушки, бегущий в Абакан. Переговариваясь с Николаем Николаевичем, отмечаем: первый раз не было с нами Ерофея. Давний друг по житейским обстоятельствам из Абазы перебрался в поселок под Таштоголом. Сообщить ему о полете не было времени.
Вернувшись в Москву, я узнал из письма: не мог бы Ерофей Сазонтьевич Седов полететь.
Сообщает: «Была операция. Отняли ногу». Как? Почему? — не пишет. Но скорее всего это последствие двух охотничьих зим «в местах лыковских». Ногу тогда Ерофей обморозил и, как видно, хорошо не лечил. Агафья эту грустную новость о главном и бескорыстном ее помощнике еще не знает.
И еще — проза жизни. Хлебом, крупой и всем необходимым Агафья обеспечена года на два. Многое в этом сделано усилиями Николая Николаевича Савушкина и его друзей по лесной службе. Эту его добровольную ношу теперь следовало бы облегчить. Кое-что может сделать наша газета. Но мы просим откликнуться всех, кто может Агафье помочь. Вполне сознаем, как много людей нуждается сегодня в поддержке.
Поддерживаем в первую очередь тех, кто живет с нами рядом. Но не обойдем милосердием и маленький очажок жизни в тайге. Давайте вместе поддержим человека исключительной, необычной судьбы.
Фото автора. 19 октября 1995 г.
Муравьиный тайны
(Окно в природу)
Готовясь к этим заметкам, навестил я давнего своего Друга. Не удивляйтесь, так я зову большой муравейник в подмосковном лесу за деревней Зименки. Он приютился в стороне от обычных моих тропинок, но часто я делаю крюк — постоять у огромного сооружения из хвоинок, веток, крошек смолы, травинок, чешуек коры. Все это них сооруженье это величиною больше, чем для нас с вами египетские пирамиды. В несколько раз больше. Иные муравейники достигают высоты двух метров, а муравьишка ростом — менее сантиметра.
Мой муравейник особый. На нем не грелись ни волк, ни кабан, уберегся он и от праздного разрушения человеком. Высокий, чистый и аккуратный, похож он на большое государство, где выше всего почитается труд и братская слаженность в нем. Песчаное подножье муравейника кажется подметенным к какому-то празднику.
Кладешь руку на вершину его — сейчас же от тепла ли, от шевеленья ль хвоинок наверх постройки с шуршанием устремляются сторожа.
Через минуту рука уже черная от шевелящейся, изливающей пахучую кислоту массы. Ничего страшного в этом нет. Стряхнешь защитников дома — ни один не разобьется, все снова готовы к обороне постройки.
Муравейник для меня — символ природных тайн. Что там внутри? Какими средствами регулируется с виду хаотичная жизнь? Как зимуют?
Далеко ль удаляются от дома и что помогает муравьям не заблудиться? Как ухитряются тащить ношу, в несколько раз превышающую собственный вес? Тайн много. И разгадать их непросто.
Муравьев на земле пятнадцать тысяч видов. Живут они уже 150 миллионов лет — в кусках древнего янтаря мы видим муравьишек, как две капли воды похожих на нынешних. Считаясь животными довольно просто устроенными, они коллективной жизнью своей, сложным переплетеньем ее с жизнью всего, что окружает их муравейник и даже поселяется в нем, возбуждает любопытство людей с древних времен. О жизни черных и рыжих малюток написаны книги. Любознательный человек должен непременно их прочитать. Мы же в «Окне» можем лишь «наковырять изюма» из этих книжек — привести наиболее интересные факты. И начнем с главного: чем живы, чем кормятся муравьи.
Положите у муравейника мертвого ужака, ящерку или лягушку. Через некоторое время вы увидите белый скелет, готовый к тому, чтобы его показывать в музее, — мягкая плоть съедена муравьями. Так же расправляются они с более мелкой добычей — тащат в муравейник все, что могут донести и поднять наверх своей постройки, а если для этого сил не хватает, то нашедший добычу разведчик отправляется за подмогой. И вот уже бригада из мурашей «кантует» добычу (паучка, таракана, кузнечика, гусеницу). Добычей необязательно будет падаль.
Муравьи «загрызут» и умертвят своей кислотой всех, с кем способны справиться, и этим приносят неоценимую пользу лесам, уничтожая за лето тонны мелких его вредителей.
Во время войны нужда заставляла людей пользоваться охотничьими способностями муравьев. Прославленный командир партизанских соединений Сидор Ковпак вспоминает: «Как только Алексей Ильич (завхоз) видел, что люди начинают почесываться, объявлял приказ по землянкам: «Снимайте на ночь белье и суньте его в муравейник». К утру вся живность в белье была муравьями отловлена».
Некоторые муравьи тропиков пристанища не имеют. Вся жизнь их — бродяжничество. Движутся колонной с солдатами-охранниками по бокам, несут свою огромную, умеющую только рожать матку и пожирают все, что встретится им на пути. Насекомые, птицы, крысы, мыши, люди в лесных деревнях сломя голову убегают, едва услышав характерный шорох «пожирателей всего сущего». Птенцы в гнезде, удав, уснувший после недавно проглоченной жертвы, дождевые черви, неповоротливая черепаха — все, кто не сумел убежать от беспощадной «лесной пехоты», лягут костьми. Известен случай, странствующие муравьи сожрали леопарда, запертого в клетке.
У некоторых лесных народов тропиков был случай: осужденных деревней преступников привязывали к дереву на пути странствующих муравьев. Легко представить эту страшную казнь…
Среди пятнадцати тысяч видов муравьев странствующая братия — лишь устрашающее исключение. Все остальные для человека, как правило, симпатичные мураши. Ладонь на муравейнике не всякий долго продержит, но подержать мураша на ладони, понаблюдать его непоседливый, трудолюбивый характер каждому интересно.
И не все муравьи плотоядные. Среди них много чистых вегетарианцев. Кормятся семенами, соками трав, грибами, отыщут дорогу к меду, могут опорожнить бочку. И есть в огромном мире древнейших обитателей нашей планеты способы добывания пищи, поражающие воображение.
Вот муравей тащит огрызок листа. Куда? Зачем?
Это муравьи-листорезы, живущие в Южной Америке. Подземное их жилище охватывает десятки кубометров грунты — камеры, галереи, тоннели. А от надземной кучи в стороны тянутся муравьиные тропы. По ним, у одних муравьев днем, у других только ночью, вереницей, как носильщики на корабль, друг за другом движутся добытчики пропитанья.
Все происходит без тайн, на глазах у людей. Наиболее мощные муравьи-фуражиры вереницей лезут на дерево и обгрызают черенки листьев. Зеленый листопад покрывает землю ковром. Эти листья разрезаются на кусочки муравьями-«закройщиками». Кусочки тут же подхватываются носильщиками. Как лодочки под парусами, спускаются они друг за другом в тоннели подземного города.