— Мы на все готовы.
— Ну, вот что: я посажу вас в корзину, спущу с горы, и вы будете в долине куда раньше вашего зайца.
Заяц открыл корзинку. И когда звери кое-как втиснулись, закрыл крышку, крепко увязал корзинку лычком, да с горы вниз и ахнул.
Что только было, — корзинка ударялась о камни, и не помнят звери от страха, как, наконец-то, очутились они на дне.
Слава Богу, кончилось. Попали куда-то да вылезти-то не могут, — корзинка лыком туго скручена: не выйти! Уж ковыряли, ковыряли, доковырялись-таки и вышли на свет Божий.
Вышли в чем душа, а заяц-то, приятель-то их сердечный, сидит — он самый, ей Богу, сидит на льду и греется у огонька, мошенник!
— Какой заяц-то наш умница, без него нам никогда бы не настигнуть плута. Ишь себе греется, мерзавец!
И звери бросились к зайцу.
— А! попался! Не выпустим.
Заяц ничего не понимает.
— Что такое? Что вам нужно?
А они так и наступают.
Нет, брат, вилять нечего. Научил ты нас уму-разуму, едва живы остались, да еще и больным притворился. Дай Бог здоровья зайцу — есть зайцы, которые плетут корзинки! — заяц нам твой след указал, мошенник!
— Понимаю, вас обманул какой-то заяц и убежал! Постойте, только что спустился с горы заяц и спрятался в той вон скале. Должно быть, это и есть тот самый заяц.
— Извините, пожалуйста, опять мы обознались! Мы ищем этого самого зайца, который спрятался в скале.
— А вы очень хотите поймать этого самого зайца?
— Поймать и отлупить хорошенько! — сказали приятели разом.
— За этим дело не станет, только вам придется перебыть ночь, а на рассвете вы двинетесь и сцапаете вашего зайца. Присаживайтесь-ка к огоньку. Вы должны сидеть тихонько, не шуметь и громко не разговаривать, а то заяц услышит, забоится и убежит.
Приятели стали покорно рассаживаться на льду.
— Тише! — прикрикнул заяц, — повторяю, будете шуметь и разговаривать, не видать вам зайца.
Тишком да молчком сидели звери и с ними заяц. Заяц все подбрасывал дров и от костра лед таял, и вода подтекла под хвосты. Приятели мокли, а боялись шевельнуться — боялись спугнуть зайца: заяц услышит, забоится и убежит.
Среди ночи дрова все вышли, костер погас и вода стала замерзать.
— Пойти, сходить за дровами, — поднялся заяц, — ну, я пойду, а вы сидите смирно.
Пошел заяц за дровами и пропал.
Ждать-пождать, нет зайца, не возвращается, пропал.
Сидят звери одни, зуб на зуб не попадает, а уж светать стало.
— А что, братцы, не надул ли нас этот заяц?
Шепотком, потом погромче, потом во весь голос заговорили звери: решили приятели, не дожидаясь зайца, самим идти на свой страх к скале и сцапать того самого обманщика зайца.
И опять беда, попробовали подняться, ан, хвосты примерзли!
И натерпелись же бедняги, уж и так, и сяк, едва отодрались: у кого кончика нет, у кого из середины клок на льду остался, у кого основание попорчено, — инда в жар бросило.
Ощипанные, продрогшие — лица нет! — бежали товарищи по льду к скале.
А заяц-то ихний сидит себе у колодца, а в лапах камень.
— Чего ж ты нас обманул, бессовестный!
— И не думал, вы сами во всем виноваты. Я набрал хворосту, иду к костру, тут вы чего-то зашумели, заяц испугался и бежать. Я погнался. А заяц не знает, куда деваться, вскочил в этот колодец и сидит на дне, притаился. Хотите посмотреть зайца?
Приятели за зайцем потянулись к колодцу.
А и в самом деле, на дне колодца они увидели заячью ушатую мордочку —
— А это он, наш обманщик! Он самый! — обрадовались товарищи.
— Сколько часов сижу я здесь с камнем и караулю, сказал заяц, — одному никак невозможно. Хотите доконать вашего зайца, бросайтесь все разом. Когда скажу три! — разом соскакивайте в колодец, и заяц — ваш.
Звери приготовились.
— Раз, два, три! — крикнул заяц.
И разом все четверо кинулись в колодец.
И уж назад никто не вернулся:
ни волк,
ни обезьяна,
ни ворона,
ни лисица.
А заяц пошел себе из долины в гору, все ходче и прытче, мяукал, усатый.
Жил-был медведь…*
Жил-был медведь и было много у него медвежатов. Медведь один — дела по горло: встанешь утром, иди по дрова, за детьми некому и присмотреть.
И раздумался медведь: неладно так — без призору медвежата, мало ли грех какой, и подерутся, и зверь какой обидит, обязательно надо глаз.
Насушил медведь мешок сухарей, взвалил мешок на плечи и пошел в путь-дорогу: отыщет он человека, человек и будет его медвежатам за няньку.
Навстречу медведю ворон.
— А! медведь! Куда пошел?
— Ищу человека, медвежатам няньку. Без призору не возможно, а мне дела по горло, приходится по делу отлучаться.
— А что это у вас в мешке?
— Сухари.
— За три сухарика я, пожалуй, готов присмотреть за твоими медвежатами.
— Сухариков мне не жалко, — усумнился медведь, — а ловко ль ты нянчить-то будешь?
— Очень просто: кар-гар! кар-гар! — закаркал ворон.
— Нет, такая нянька не подходяща.
И пошел медведь дальше.
Навстречу медведю коршун.
— А! медведь! Куда пошел?
— Ищу человека, медвежатам няньку. Без призору не возможно.
— А что это у вас в мешке?
— Сухари.
— Ну, что ж, за три сухарика я согласен нянчить.
— Трудно тебе их нянчить-то! — усумнился медведь и в коршуне.
— Чего трудного-то? — и коршун закричал по коршуньи: в ушах засверлило.
Медведь и разговаривать не захотел, пошел дальше.
Навстречу медведю заяц.
— А! Куда, Миша?
— Ищу человека, медвежатам няньку. Сам знаешь, без призору невозможно, а мне и так дела по горло, приходится из дому отлучаться.
— А что это в мешке-то?
— Сухари.
— Дашь сухари, буду нянькой.
— Да ты сумеешь ли нянчить-то?
— Еще бы, мне, да не суметь! Останусь я с твоими медвежатами. «Медведюшки, скажу, милые, мои медвежатушки-косолапушки, тихо сидите, не ворчите, лапками не топочите, вот вернется из леса батя принесет меду малины: соты-меды сахарные, малина сладкая». Буду им говорить, буду их поглаживать по спинке, по брюшку по мяконькому. «И! медвежатки, У! медвежатушки-косолапушки!»
Медведь слушал — слушал, растрогался.
— Ну, Иваныч, согласен: хорошо ты нянчишь.
— Еще бы! — заяц зашевелил усами, — ну, давай мешок посмотрим.
Развязал медведь мешок, заяц всунул туда мордочку, перенюхал сухарики и остался очень доволен.
— Я согласен.
Взвалил медведь мешок на плечи — зайцеву плату — и повел зайца в свою берлогу к медвежатам.
— Вот вам, медвежата, нянька, слушайтесь!
И возгнездился заяц в медвежьей берлоге на нянячью должность.
Поутру ушел медведь по дрова. Слава Богу, теперь ему очень беспокоиться нечего: заяц присмотрит.
А заяц, как только медведь из берлоги, скок к медвежатой кровати да всем медвежатам головы и оттяпал, положил головы рядком на кровати, прикрыл одеялом, — только носики торчат. А сам сгреб туши да в котел, налил воды и поставил суп медвежий варить.
И пока суп варился, прибрал заяц берлогу, медвежатые мордочки молоком измазал, закусил сухариком и присел к огоньку старье медвежье чинить.
Вернулся медведь в берлогу.
— А вернулся! А я медвежат молодых накормил и спать. Да, тут купцы ехали, оставили говядинки. Я суп варю. Садись-ка: поди, проголодался?
— Спасибо, Иваныч, проголодался! — свалил медведь дрова и к котлу.
И принялся суп хлебать.
Известно, с голодухи-то навалился, ничего не соображает и медвежьего духу не учуял, а как стал насыщаться, в нос и пахнуло. А тут, как на грех, зачерпнул ложку, а на ложке медвежий пальчик.
Вскочил медведь и прямо к кровати, отдернул покрывало — нет медвежат, одни мордочки медвежьи!
И догадался — замотал головой — догадался да на зайца, а заяц скок из берлоги и — поминай, как звали!
Бежит заяц, выскочил в поле. Бежит полем прытче, — а за ним медведь лупит.
Навстречу пастух.
— Ай, пастух, спрячь от медведя: медведь вдогон, хочет съесть.
— А полезай в мешок!
Заяц — в мешок, а медведь тут-как-тут.
— Где заяц?
— Какой заяц?
— А такой, давай зайца!
— Да нету никакого, — уперся пастух, — нет и нету.
— Врешь, мерзавец! А еще пастух! Съем, давай зайца!
Пастух испугался, развязал мешок, заяц выскочил и — прощайте!
Бежит заяц полем, — за зайцем медведь.
Навстречу человек: копает гусиную лапку — коренья.
— Послушай, добрый человек, спрячь от медведя: медведь меня съесть хочет.
— А садись в мешок!
Заяц вскочил в мешок, а медведь тут-как-тут.
— Давай зайца!
— Какого зайца?
— Съем!
Ну, тот испугался, развязал мешок, а заяц прихватил горстку кореньев, да бежать.
Бежит заяц, — за зайцем медведь.
Навстречу тигр.
— Еронимыч, отец, сделай милость, спрячь: медведь гонится, хочет меня съесть!
— Садись ко мне в ухо.
Заяц скокнул и прямо в ухо к тигру, там и притаился. А медведь тут-как-тут.
— Подай сюда зайца!
— Зайца?
Уставился тигр на медведя, медведь на тигра.
— Убью!
— Посмотрим.
Да друг на друга, и сцепились, только клочья летят.
Бились, бились и пал медведь под тигром.
А заяц, как увидел, что медведю крышка, выскочил из тигрова уха.
— Спасибо, Еронимыч, дай Бог тебе здоровья.
— Послушай, заяц, ты, сидючи у меня в ухе, ровно жевал чего-то?
А заяц коренья грыз — гусиную лапку.
— Я, Еронимыч, глазом питался.
— А дай попробовать!
Заяц подал тигру коренья — гусиную лапку. Съел тигр.
— Вкусно! Нет ли еще, Иваныч?
— Что ж, можно. Только теперь твой будет.
— Валяй, я и с одним глазом управлюсь.