Шеренги аквилонских рыцарей двинулись, наконец, вперед.
— Ксальтотун обманул нас! — кричал Амальрик. — Валерий нас подвел! Мы попали в капкан! Да покарает Митра чародея, что привел нас сюда! Трубить отступление!
— Слишком поздно! — сказал Тараск.
Лес копий в верхней части долины дрогнул и наклонился. Шеренги пехоты расступились, словно раскрылся занавес. И с ураганным ревом рыцари Аквилонии ринулись вниз.
Никто не в силах был противостоять этой атаке. Стрелы арбалетчиков отскакивали от щитов и погнутых шлемов. Аквилонская конница прорвала ряды вражеской пехоты и хлынула в долину.
Амальрик тоже скомандовал атаку, и отчаявшиеся немедийцы пришпорили своих коней. Все-таки их было больше. Но и люди, и лошади устали, да и наступать пришлось вверх по склону. А противники их за сегодняшний день не нанесли еще ни одного удара. Они слетели как молния и как молния поразили немедийские шеренги — поразили, разделили и погнали назад.
За ними спешили охваченные жаждой крови пехотинцы Гандерландии, а со склонов долины посыпались меткие стрелы боссонцев, поражавшие все, что еще двигалось в стороне противника. Битва неслась волной, неся на своем гребне ошеломленных немедийцев. Их стрелки бросали арбалеты и бежали куда глаза глядят, а копейщиков, что остались после атаки конницы, добила безжалостная гандерская пехота.
Сражение уже вышло за пределы долины и продолжалось в открытом поле. Но у немедийцев не было сил перестроиться для сопротивления. Они сотнями устремились к реке. Многим из них посчастливилось добраться до берега, переправиться и бежать на восток. Но восстание охватило уже всю страну, захватчиков истребляли, как волков, и до Тарантии дошли всего несколько воинов.
Амальрик, пытаясь хоть как-нибудь собрать своих людей, налетел на отряд рыцарей, во главе которого был богатырь в черных доспехах. Над головой его развевались знамена со львом Аквилонии и пойнтайнским леопардом. Высокий рыцарь в сверкающей броне укрепил копье в луке седла и нанес барону удар. Копье немедийца сорвало шлем с головы рыцаря и, все увидели лицо Паллантида. Но оружие аквилонца пробило и щит, и панцирь, и сердце барона.
Рев поднялся, когда Амальрик вылетел из седла, и ломая вонзившееся в него копье, рухнул на землю. Сопротивление немедийцев было окончательно сломлено. В слепом страхе бежали они к реке. Кончился Час Дракона.
Тараск не участвовал в бегстве. Амальрик убит, знаменосец погиб, немедийский дракон втоптан в кровавую грязь. Аквилонцы настигали отступающих рыцарей. Тараск понимал, что сражение проиграно, но метался по полю с кучкой самых верных своих людей, желая лишь одного — встретиться с Конаном. И встретился наконец.
Отряды рассыпались по полю — султан Паллантида был виден на одном краю, султан Просперо — на другом. Рядом с Конаном не было никого, полегли один за другим и гвардейцы Тараска. Короли сошлись один на один.
Когда они съезжались, конь Тараска споткнулся и упал. Конан спешился и побежал к Тараску, — который пытался освободиться от стремян. Это ему удалось, засверкали мечи, посыпались искры, и вдруг Тараск после молниеносного удара Конана повалился на землю.
Конан поставил ногу на грудь противника и поднял меч. Шлем слетел с его головы.
— Сдаешься?
— А ты даруешь мне жизнь? — спросил немедиец.
— Разумеется. И на лучших условиях, чем ты мне. Я сохраню жизнь тебе и твоим людям, если они бросят оружие. Хотя, — добавил он, подумав, — за все твои пакости надо бы раскроить твою проклятую башку.
Тараск поднял голову и огляделся. Остатки немедийского войска были уже на переправе, аквилонцы настигали их и рубили без пощады. Их союзники захватили лагерь и потрошили шатры в поисках добычи.
Тараск замысловато выругался и пожал плечами — насколько позволяла ему поза.
— Прекрасно. Выбора у меня нет. Какие условия?
— Ты отдашь в мои руки все, что награбил в Аквилонии. Прикажешь, чтобы все гарнизоны сложили оружие и оставили города и крепости. А потом ты выведешь свою проклятую солдатню из Аквилонии как можно скорее, пока я не передумал. Ты освободишь всех аквилонцев, проданных в рабство, а потом выплатишь мне дань за ущерб — когда мы подсчитаем все убытки. И будешь находиться в плену до тех пор, пока все эти условия не будут выполнены.
— Хорошо, — согласился Тараск. — Замки и города, занятые моими гарнизонами, сдадутся без боя, будет сделано и все остальное. Но какой выкуп ты потребуешь с меня?
Конан рассмеялся, снял ногу с груди врага, схватил его за руку и поднял на ноги. Он хотел что-то сказать, но увидел, что приближается Хадрат. Как всегда, жрец был погружен в раздумья, но старательно обходил мертвые тела.
Окровавленной рукой Конан стер с лица облепившую его грязь. Он сражался целый день — сначала в пешем строю, потом верхом. Следы ударов мечей, топоров и палиц были видны на его доспехах.
— Хорошая работа, Хадрат! — загремел он. — Клянусь Кромом, я обрадовался, увидев твой сигнал. Еще немного, и я не смог бы сдержать своих рыцарей — они с ума посходили, стоя на месте. Как наш чародей?
— Он отправился в Ахерон по туманной дороге, — ответил Хадрат. — А я… Я пойду в Тарантию. Здесь мне делать нечего, зато меня ждет подземелье храма Митры. Все, что надо, мы выполнили здесь, на этом поле. Мы спасли Аквилонию… И не только ее. Твой поход в столицу будет настоящим триумфом. Вся Аквилония будет приветствовать возвращение короля. Итак, до встречи в тронной зале — прощай!
Конан молча глядел вслед удаляющемуся жрецу. Со всех сторон к нему подходили рыцари. Он увидел Паллантида, Троцеро, Просперо и Сервия — доспехи у всех были в крови. Рев битвы сменился победным кличем. Все взоры были обращены на короля. И все в один голос кричали:
— Слава Конану, королю Аквилонии!
А Тараск напомнил:
— Ты еще не назвал моего выкупа.
Конан рассмеялся и вложил меч в ножны. Потом расправил могучие плечи и провел окровавленной рукой по гриве волос, словно бы ища свою отвоеванную корону.
— В твоем гареме есть девушка по имени Зенобия.
— Да, есть. Ну и что?
— Прекрасно, — король улыбнулся. — Вот она и будет твоим выкупом, другого мне не надо. Я приеду за ней в Бельверус, как обещал. В Немедии она была рабыней, в Аквилонии я сделаю ее королевой.
Пламень Ашшурбанипала
Яр Али приник к отблескивающему голубым стволу своего лиэнфильда. Воззвал к Аллаху и послал пулю прямо в голову налетающего всадника.
— Алла акбар! — радостно вскрикнул рослый афганец, размахивая карабином. — Аллах велик! Сахиб, еще одного пса мы отправили в пекло!
Его товарищ осторожно выглянул из-за вала, который они недавно сами насыпали из песка. Это был худой, жилистый американец по имени Стив Кларни.
— Неплохо, старина, — сказал он. — Их осталось еще четверо. Смотри, они колеблются.
Казалось, всадники в белых накидках и в самом деле намереваются повернуть назад. За пределом досягаемости выстрела они съехались, словно бы на совет. Когда они впервые напали на двух друзей, их было семь. Но друзья стреляли метко.
— Сахиб, они бросают убитых!
Яр Али выпрямился во весь рост, осыпая оскорблениями отъезжающих всадников. Один обернулся и выстрелил. Пуля взметнула песок футах в тридцати от насыпи.
— Стрелять вовсе не умеют, дети собаки, — сказал довольный собой Яр Али. — Во имя Аллаха, ты видел, как тот бродяга кувыркнулся с седла, когда я угостил его свинцом? Сахиб, кинемся в погоню и доведем дело до конца!
Стив игнорировал это шальное предложение. Знал, что это всего лишь красивый жест, каких требовала буйная натура его друга. Он встал, отряхнул песок и посмотрел вслед всадникам, превратившимся уже в белые точки на горизонте…
— Эти парни скачут, словно стремятся к определенной цели, — сказал он задумчиво. — Не похоже, чтобы они бежали в страхе…
— Ну конечно, — ответил Яр Али. Он мгновенно перешел от жажды крови к рассудительному спокойствию и не видел в том ничего удивительного. — Они скачут собрать побольше воинов. Это ястребы, добычу они бросают неохотно. Лучше бы нам побыстрее отсюда убраться, сахиб. Они вернутся. Может, через несколько часов, может, через несколько дней — смотря, как далеко отсюда их селение. Они обязательно вернутся. У нас есть карабины и жизнь — они жаждут того и другого.
Афганец щелкнул затвором, выбросил стреляную гильзу и вложил в магазин единственный патрон.
— У меня это последний, сахиб.
— У меня еще три, — сказал Стив.
Убитые ими нападавшие были ограблены своими же товарищами. Не было смысла обыскивать их. Стив встряхнул фляжку — почти пуста. Хоть выросший в суровых краях Яр Али и пил меньше американца, воды у него осталось не больше. Впрочем, и американец по нормам белых людей был чересчур жилист и худ, словно волк. Стив открутил крышку и отпил небольшой глоток. Он вновь перебрал в памяти все, что привело их сюда.
Эти двое бродяг, рыцари удачи, повстречались случайно, почувствовали взаимную симпатию и, уже не разлучаясь, странствовали по Индии, Туркестану и Персии — странная, но спевшаяся парочка. Их гнала вперед неутолимая жажда странствий. Их целью — которой они поклялись достичь и даже сами временами в это верили — было добыть некие неоткрытые еще предшественниками самоцветы и золото, укрытые у подножия не родившейся еще радуги.
В древнем Ширазе они впервые услышали о пламени Ашшурбанипала — из уст старого купца-перса, который сам не больно-то верил своему рассказу. Он повторил им историю, которую слышал в безвозвратно ушедшей юности от метавшегося в жару человека.
Пятьдесят лет назад купец отправился с торговым караваном вдоль южного берега Персидского залива. Он и его спутники скупали жемчужины. А потом отправились в пустыню, наслушавшись рассказов о самоцвете необычайной красоты.
Эта жемчужина, как гласили слухи, была добыта каким-то ныряльщиком и украдена у него шейхом, жившим в самом сердце пустыни племени. Найти ее людям из каравана так и не удалось. Зато они наткнулись на раненого турка, умиравшего от голода и жажды. Перед смертью, в бреду он рассказал им диковинную историю о мертвом городе из черного камня, стоявшем посреди движущихся барханов пустыни, о пламенном самоцвете, который держит в стиснутых костлявых пальцах скелет, сидящий на древнем троне.