3. Постоянны и легко могут быть удержаны тем же способом
4. Независимы от воли, не могут быть произвольно вызваны и изменены. Они принимаются с чувством пассивности и рецептивности
Этот пример, который мы в этом месте не будем рассматривать дальше, показывает, как, к примеру, удается сгруппировать сходные феномены чисто феноменологически, когда только действительно пережитые стороны этих феноменов предоставляют исходные моменты для распределения, в то время как додуманное, теоретическое еще остается совсем далеко. Из изложения одновременно выявляется, как важно, чтобы, используя предметное слово, отличать феноменологические переходы от феноменологических пропастей. Первые допускают феноменологические систематизации, последние только противоположные пары или перечисления. Тем самым, одновременно естественно, что на признание феноменологически новой группы феноменов, которые отделены от предшествующих пропастью, решатся только с трудом и только при наглядном представлении. Несмотря на это, при современном уровне, при котором многие все душевное хотят свести к возможно малому числу простых качеств, лучше принять больше некоторых феноменов, которые потом вскоре
все же систематизируют, чем впасть в пошлость из малого числа элементов выстроенных психологических систем.
В то время, как собственно идеалом феноменологии является обозримо упорядоченная бесконечность нередуцированных душевных качеству в противоположность этому имеется другой идеал, идеал по возможности малого числа последних элементов, как, к примеру, в химии. Из их комбинаций должны быть выведены все более сложные душевные феномены, разложением на такие элементы должны быть достаточно изображены все душевные феномены. Наконец, такой взгляд в своей последовательности не может считать бессмысленным обойтись одним единственным конечным душевным атомом, из которого в различных сочетаниях строится все душевное. Этот ориентированный на естествознание идеал имеет, наверняка, смысл для генезиса душевных качеств. Так как бесконечно многообразные цвета генетически сводятся только к количественно различающимся оттенкам, можно пожелать генетически выяснить другие душевные феномены и затем, возможно, под этим углом зрения систематизировать и иначе. Но для феноменологии самой такое требование представляется совершенно бессмысленным. Феноменологический анализ имеет целью осознавать душевные феномены с помощью четкого ограничения. Он, среди прочего, действует при этом также так, что выявляет душевные качества, которые встречаются в только что имевшемся в виду как часть. Это разложение комплексных образований на такие части, которое является только одним путем, считается тем собственно только для генезиса рассчитаны мнением единственным анализом. Для него, например, восприятие было бы выяснено через разложение на элементы ощущений, пространственный взгляд и интенциональный акт, в то время как истинная феноменология только сравнением с фантазией, которая выстроена из тех же элементов, с суждением и др. доходит до характеризации восприятия как нередуцированного душевного качества. Если поэтому, вероятно, иногда, концепции «разложения на конечные элементы», так же как концепции «разложения как ограничения конечных качеств» удается выдавать себя за свободных от генетических точек зрения и за чисто феноменологических, то все же при каждом случае она (т. е. концепция впадает обратно в смешение с генетическим рассмотрением: для нее возникают
тогда комплексные образования снова из собирающихся элементов. В противоположность этим взглядам у феноменологии нет даже идеала возможно меньшего числа конечных элементов. Напротив, она не хочет ограничивать бесконечность душевных феноменов, хочет однако, насколько это возможно — это, конечно, бесконечная задача — сделать их обозримыми, их четко осознать и сделать в отдельности снова узнаваемыми.
Мы изложили, даже если только в самых общих чертах, цель и метод феноменологии, которой, хотя и всегда занимались, но которая никогда, по-настоящему, не приходила к беспрепятственному развитию. Поскольку ее смешение с другими исследовательскими задачами всегда было ее главным дефектом, мы хотим еще раз кратко перечислить, чего не надо в феноменологии и с чем ее нельзя путать.
Феноменология имеет дело только с действительно пережитым, только с наглядным, не с какими-либо вещами, которые, как представляется, лежат в основе душевного, теоретически конструируются. При всех своих определениях она должна себя спрашивать: и это, действительно, переживается? И это, действительно, дано в сознании? Ее определения имеют свою достоверность тем, что представление душевной действительности снова и снова удается, они только тем могут быть опровергнуты, что до сих пор неверно представленные факты представляются верно, не тем, что из каких-либо теоретических положений выявляется невозможность или отличительность. Феноменология ничего не может приобрести через теорию, в лучшем случае потерять. Правильность отдельного представления не контролируется по общим критериям. Она должна находить свой масштаб всегда в себе самой.
Феноменология имеет дело с действительно пережитым. Она рассматривает душевное «изнутри» в непосредственном представлении. Она поэтому имеет дело не с исследованием выходящих наружу явлений, моторными феноменами, выразительными движениями как таковыми, объективными достижениями. В какой мере выразительные движения и самоописания являются не предметом, но средствами феноменологии, было изложено выше.
Феноменология, далее, не имеет дело с генезисом душевных феноменов. Она только предварительное условие для такого генетического исследования, сама, однако, оставляет их совершенно в стороне и не может быть ими ни опровергнута, ни поддержана. Исследование возникновения цветов, восприятий и т. д. чуждо феноменологии. Совсем по-особенному опасны для нее в меньшей степени такие фактические генетические исследования, чем те «мозговые мифологии», которые интерпретировали феноменологию и заменяли ее конструкциями физиологических и патологических мозговых процессов. Вернике, который сделал значительные феноменологические установления, такими интерпретациями с помощью ассоциативных волокон, зеюнкции и т. п. исказил их. Эти конструкции обычно не дают феноменологическим исследованиям дойти до конца. Они хотя в начале и занимаются вынужденно феноменологией, но когда они затем добираются до своей теории, чувствуют прочную почву и находят феноменологическое в странной недооценке своих собственных истоков «субъективной».
Наконец, феноменологическое рассмотрение нужно также отграничить от генетического понимания душевных процессов, того своеобразного, применимого только к душевному понимания, для которого душевное с очевидностью «вытекает» из душевного, для которого само собой разумеется, что тот, на которого напали, разъярен, обманутый шобовник ревнив. Мы говорим как при феноменологическом представлении, так и при этом осмыслении вьггекания друг из друга о «понимать». Чтобы избежать путаницы, назовем феноменологическое понимание душевных состояний статичным пониманием, которое осмысливает только факта, переживания, способы сознания и является основой их ограничения и характеризации. Понимание связей душевных переживаний, вытекание душевного из душевного назовем генетическим пониманием. Поскольку теперь феноменология не имеет дела с этим генетическим пониманием, ее нужно в большей мере рассматривать совершенно отдельно от него, однако, ее возможным предметом являются регулярные последствия душевного, которые переживаются в действительности и вместе образуют своеобразное феноменологическое единство. Возможно, примером этому является переживание воли. Это феноменологическое следствие является чем-то совсем иным, чем понятое вытекание одного из другого. Мы ограничиваем феноменологию статически понятым.
Само собой разумеется, что мы, рассматривая психопатологию как целое, наш собственный интерес находим в генетически понятом, в отношениях зависимости, лежащих вне сознания, в установлении телесных причин душевных процессов, одним словом, в связях. Феноменология учит нас знать только те формы, в которых происходит все переживание, все душевно действительное, она учит нас знать не содержания личной отдельной жизни и не лежащие за пределами сознания основы, на которых это душевное плавает как пена на море, как тонкий поверхностный слой. Проникнуть в глубины этого лежащего вне сознания всегда будет больше привлекать из-за уже известных связей, чем просто делать феноменологические установления, точное соблюдение которых все же является предварительным условием для всех дальнейших исследований. Единственно в феноменологически найденных формах происходит доступная нашему непосредственному осмыслению действительная душевная жизнь, для того, чтобы понять которую, мы в конце концов исследуем все те же лежащие вне сознания связи.
В заключение мы наметим еще отдельные задачи феноменологии. Вообще не существует ни одной области психопатологической феноменологии, которая была бы замкнута. Даже там, где феномен наглядно ясен, как при некоторых видах ложного восприятия, хорошая казуистика, которая может служить подтверждением опыта, так скудна, что тщательно описанные случаи все еще имеют большую ценность. Относительно видов ложных воображений, которые с успехом могут быть исследованы особенно при высших чувствах, нужно еще много сделать. Нужно только подумать о вопросе зрительных галлюцинаций в объективном пространстве одновременно с реальными восприятиями. К феноменологии переживаний бреда едва приступили. То, что об этом имеется, находится в работах о чувствах как первом симптоме паранойи. Феноменология патологических чувств невероятно бедна. Лучшее можно найти в отличных работах Жане, в которых, однако, придается мало значения тщательному ограничению и порядку