Вернувшись домой, К. сел ужинать. И тут он услышал голос, который сказал ему, что к нему пришел какой-то господин, который хочет с ним поговорить, и что он должен явиться в полицию. У него было такое ощущение, как будто это говорил кто-то внутри него. Он подумал, что, может быть, это его жена послала кого-то в полицию, может быть, шурина или кого-нибудь еще. Поэтому в 8 часов он снова отправился в полицию. На улице он присел на скамейку. И тут к нему подскочили оба Бауэра. Когда К. их увидел, он вскочил, ринулся на них, думая: «Теперь они должны либо избить, либо застрелить меня, либо пусть делают, что хотят». И тут полицейский закричал, что он должен остановиться и позволить им уйти (всего этого, по мнению больного теперь, в действительности не было). На улице он увидел примерно 200 рабочих, направлявшихся к нему, все они была вооружены револьверами. Они кричали: «Вот убийца». Он не слышал звука выстрелов. Кроме того, рабочие вовсе не могли попасть в него. Потому что он считал, что он защищен благодаря одной выдумке: револьвер, якобы, не стрелял, если он
был направлен на него, и только когда револьвер отворачивали в сторону, он стрелял.
Затем он отправился в полицейское управление. Там его спросили, как же теперь быть с его женой. Он сказал, что она должна вернуться домой, кровать ведь еще там. Полицейский сказал, что тогда он должен заплатить 250 марок. Он: если все будет хорошо, то тогда можно заплатить и 250 марок. Зачем, этого он не спросил.
И тут полицейский сказал ему, что у него больные легкие и он должен пойти к врачу. В 9 часов на машине скорой помощи его доставили в больницу. Сопровождающий его санитар сказал, что оба Бауэра также приедут в больницу. Он ответил, что не хочет их видеть. Но он уже увццел их в машине, которая ехала за скорой помощью. В больнице он увидел их снова. В больнице он объяснил, что завтра в 6 утра он собирается идти на работу, а сейчас хочет уйти, но его против воли удержали, заперли в камеру и лишили одежды. «И вот какое-то время я там пробыл, а потом внезапно все началось». Он буйствовал, видел свою жену, детей, обоих Бауэров и других людей, он кричал, что это они виноваты, что он здесь. Бауэр не должен поступать с его женой так, как он поступал раньше с другими девушками (ибо он однажды уже заставил девушку содержать его в течение 26 недель). При этом он все время наносил Бауэру удары. Жена и дети сказали ему, что Б. они больше и знать не хотят. Но Бауэр все время поднимал его жену вверх и говорил, что не разрешил ей уйти. Таким образом, по словам больного, он боролся до тех пор, пока не устал и не заснул. И когда он выспался, во вторник утром, все уже прошло.
Описание истории болезни со стороны других лиц подтверждает и дополняет эту информацию. По показаниям его хозяйки, у которой он в последние недели проживал один, в субботу он увидел людей, забирающихся на крышу и стреляющих в него, он слышал, как они ругают его и называют убийцей. Он видел в комнате крыс, мышей, тигра, был очень напуган. Он говорил очень путано. На улице в него выстрелили 170 пушек, но ни одна не попала.
В понедельник вечером в больнице он был, по отчету врача, очень беспокойным. Бегал взад и вперед по палате, бил в стену, видел своего постояльца Бауэра, разговаривал с женой и детьми. Во вторник до обеда он был спокойнее, рассказывал, что в него стреляли, но что он неуязвим. Он вццел также всевозможных животных.
28 июня (в среду) К. поступил в Гейдельбергскую клинику. При поступлении он был спокоен, уравновешен, полностью ориентировался в происходящем, все хорошо понимал и давал осмысленные ответы. Он правильно рассказал предысторию. Что касается пережитых им во вторник событий, он рассказал лишь об изобретении своей неуязвимости. По его словам, это связано с магнетизмом, но это им не до конца разработано, и ему надо еще подумать. Он произносит это с подчеркнутой уверенностью и с убеждением, что он, действительно, сделал открытие.
Его дальнейшее поведение было спокойным. -Он принял решение развестись с женой. Через несколько недель он был совершенно благоразумен. Причину своего заболевания он видел в следующем: его кровь так кипела, что он очень хорошо мог мысленно представлять себе людей и видеть их глазами, так как он думал о них. 200 рабочих он видел тоже при сильном возбуждении. «У людей даже на хватало смелости посмотреть на меня, у меня, должно быть, очень изменились черты лица». Из-за страха перед Бауэром о каждом человеке, который к нему подходил, он думал, что тот хочет застрелить его. Он корректирует и свою идею насчет изобретения: в ней нет ничего особенного. По его словам, он этим больше не занимается. «Все свои мысли теперь я опять направил на мою семью.»
В последующие недели при пожелании покинуть лечебное заведение заметен лишь очень незначительный аффект, который в то время связывали с хроническим алкоголизмом. В это время он неоднократно пытается узнать, где находится его жена, но безрезультатно. Уже 2 июля он пишет своей жене: «Дорогие Мария и мама! Теперь я знаю только работу и общаюсь с людьми лучшего круга. Пьянство полностью исключено. Я хотел бы посвятить себя лучше природе... Когда я вернусь домой, начнется новая жизнь. Это может стать уже скоро возможным, но может затянуться и на несколько недель. Все это зависит от врачей. Пожалуйста, напишите мне уже на этой неделе, если никто не приедет, как у вас дела, что делают дети, здоровы ли все вообще, и наконец, не образумились ли уже Мартин Бауэр, а также Карл. Принести семье такое несчастье. Но я терпеливый, мама, вы знаете. Я полагаюсь на Бога и никого не боюсь. Вы это уже имел возможность видеть. И опять настанет час, когда мы будем все вместе. На этом я заканчиваю свое письмо в надежде, что все здоровы. С уважением Мориц Клинк».
6 сентября К. выписали здоровым. Сразу после выписки он опять регулярно работал, но, по свидетельству жены, деньги домой не приносил. Была куплена новая мебель (ведь старую К. продал, когда жена сбежала от него) приблизительно за 475 марок, в кредит. Супруги опять стали жить вместе. Пил он так же, как и раньше. Жена ничего не может сказать о каких-либо особых чертах его характера. Она находила его вполне нормальным. Единственное, что бросается в глаза, это то, какую литературу он предпочитает читать. Он не читает газет, совершенно никаких, он читает только определенные книги, которые откуда-то приносит. Уже 3 года назад он заказал у одного коммивояжера книги, которые жена затем не приняла. Что это были за книги, она не знает. У него была Седьмая книга Моисея, он иногда ее читал и держал под замком. Он рассказывал, что в ней, якобы, написано, что можно увидеть духов. То, что он сам видит духов, он никогда не говорил. Из Лейпцига он заказал себе книги о целительстве: как говорит он сам, для того, чтобы сориентироваться насчет камней в желчном пузыре, которыми страдала его жена. Из Америки он получил книги от «Prof. Sage», но отказался от них, так как это было слишком дорого. В марте 1912 г. он заказал у «Prof. Roxerie, Kingstown» свой гороскоп. «Он так описал мне мою жизнь, как будто он на самом деле был у меня», и, якобы, предостерегал, чтобы он опасался одного известного лица. От дальнейших услуг он отказался из-за высокой цены, хотя профессор и снизил ее с 25 до 4 марок.
Второй психоз (июнь 1912 г.)
При такой непланомерной жизни обоих супругов не могла осуществляться регулярная выплата кредита за вновь купленную мебель. И поэтому 7 мая ее увезли. Итак, его жена с детьми опять пошла к матери, а он стал снимать жилье. И хотя, как говорят, мебель еще раз привезли обратно, жена не захотела снова вернуться к нему. В течение всего года К. волновался очень мало или совсем не волновался, теперь он снова пришел возбуждение. Изо дня в день его мучают мысли: «Моя жена безразлична ко всему этому, хорошо, пусть делает, что хочет». «Вот уже 10 лет как женат и торчишь дома один». «Если она хочет, то отпусти ее». «Это ведь нехорошо, жить у чужих людей». Такие и другие мысли приходили к нему по вечерам. Утром он сразу же уходил на работу, трудился весь день — работа стала даваться ему легко — ни о чем не думал, но вечером в 7 часов, когда он возвращался домой, все и начиналось. Он ни с кем не делился, ни одному из своих товарищей он ни о чем не рассказывал. Путь домой он выбирал так, чтобы пройти мимо дома своей тещи и увидеть детей. Иногда это удавалось, но чаще нет. Затем он ужинал, сидел в одиночестве и в 10 часов шел спать. Спал он хорошо, и ничего особенного ему не снилось.
За все время с момента, когда увезли мебель, он видел свою жену три раза: в тот же день (7 мая) и два дня спустя он ходил к ней (она теперь жила у тещи), чтобы попытаться уговорить ее вернуться. Все было напрасно. 27 мая (в понедельник после Троицы) он пошел в трактир, где его жена работала официанткой, чтобы поговорить с ней. Ничего не получилось, потому что было много людей и она должна была обслуживать их. «На всякий случай» он уже заранее написал письмо, которое он передал ей, сказав, что она может прочитать его дома. В нем было написано, что так жить дальше нельзя, что она должна все как следует обдумать, чтобы снова жить вместе, «он попробовал решить все добром». А если она не захочет, то он лишит ее прав на детей и отдаст их сиротскому попечительскому совету на воспитание. Он обратил ее внимание на то, какая у нее будет слава, и на то, что о ней будут говорить люди и т. д. Жена тут же вскрыла письмо, немного прочитала, затем разорвала его и бросила в огонь. Пока она читала, хозяйка тоже с ехидством заглядывала в письмо. К. был чрезвычайно возбужден, однако остался за столом и напился в компании двух друзей. Вечером он рано лег спать.
К. твердо заверяет, что за все это время у него не было никаких отношений или половых связей ни с одной девушкой. В этом
направлении он не предпринимал никаких попыток. «У каж