Накануне отъезда на курорт, 11 мая, он совершал прогулку со своей сестрой. Еще тогда он почувствовал, что окружающий мир изменился. Чувственное восприятие, по его собственному замечанию, во время всего психоза не изменялось (никакого усиления интенсивности и т. д.). Было страшно. По дороге проехал велосипедист. Свет фонаря испугал его. У него возникло чувство необычного, неестественного. Он подумал о том, что это свет, при помощи которого за ними наблюдают. Но это не приняло форму определенной мысли. Он спросил свою сестру об этом и рассердился, когда она все это объяснила светом фонаря. Он полагал, что его сестра имеет такие же впечатления, как и он. «То, что это был фонарь, я тоже видел».
Чувство, что его сестра переживает все так же, как и он, присутствовало раньше живейшим образом. Он чувствовал в ней увеличение ее личности «или нечто подобное», которая его полностью понимала, которая чувствовала вместе с ним все колебания настроения. Затем он подумал, что это не его сестра. Он ее прямо спросил об этом. Хотя она выглядела так, как его сестра. Сразу же появилось чувство тревоги, совершенно беспричинно, просто как чувство. К тому же он очень любил эту сестру, которая вовсе не была его сестрой. У него появились мысли: внешность имеет второстепенное значение. Существует возможность обмена душами. В его сестре находится другая личность. Эту личность он воспринимал в определенной степени как себя. Он чувствовал, что это его второе
воплощение, но воплощение другого пола. Это чувство существования в двух лицах было еще неясным, позднее оно стало более четким. Может быть, оно сейчас промелькнуло на один момент. Это чувство двойственности исчезло через две минуты. Осталось только чувство страха и необычного. После сцены с велосипедистом он был не в духе. Он думал, что сестра его не понимает или понимает его очень хорошо, но только притворяется.
В этот день вечером он сказал сестре сразу после сцены с велосипедистом: «Я что, разве сумасшедший?» Затем он почувствовал сильную боль в голове, в мозгу, как будто там что-то нарушилось. Затем он сказал: «Это не терпит отлагательства, в сумасшедший дом!» Он был совершенно уверен в том, что люди должны были считать его сумасшедшим, особенно если бы они знали все то, о чем он думал. Но сам он не считал себя сумасшедшим. Он воспринимал свое состояние как вполне реальное и думал: вероятно, я один, но почему я должен считать это ненормальным. Затем он все время продолжал думать: другие тоже это знают и притворяются. Его очень беспокоило вообще притворство, все представлялось ему сомнительным.
Острый психоз
В воскресенье, 12 мая он ехал на курорт. В поезде переживания острого психоза приобрели взаимосвязанный характер. Была прекрасная погода, горы, свет солнца были как на картинах Тома. Было так хорошо, что он чувствовал, будто начинается «золотой» век. В купе вошли молодые люди, девушка и юноша. Они играли на гармонике и пели песни. Эти песни удивительно глубоко растрогали его. Они имели отношение к нему. «В этом есть что-то колоссальное...» Он повернулся и заплакал.
При этом больной замечает, что он, собственно говоря, никогда раньше не понимал музыку так ясно. Он всегда уделял внимание литературе и изобразительному искусству. И так началось увлечение музыкой, которое в дальнейшем ходе событий играет большую роль.
Все замечания, которые делались, относились к нему. Когда он плакал, юноша сказал: «Перестань, сыграй что-нибудь веселое». Если музыка его не затрагивала, то то значило: «Неправильно играли». Большей частью его чувства реагировали сильно и дифференцированно. Если он не реагировал, все смеялись. Делались намеки на предыдущие события, появилась мысль: каждый знает все обо мне, мельчайшие пустяки, он сделал такое заключение из намеков на эти мелочи. Он чувствовал, будто он все время ездил на поезде туда и обратно, однажды сказали: «Это был Санкт-Петербург». Один раз он сошел с поезда, но, опомнившись, снова сел в поезд и приехал действительно на курорт. Ему казалось, будто бы все люди хотели добродушно подтрунивать над ним. Во всех этих событиях преобладало следующее представление: я и все (исключения смотри ниже) люди в действительности умерли, на самом деле есть только сверхъестественный (трансцедентный) мир. Пространство и время в действительности больше не существует. Он чувствовал, будто все люди
живут уже полностью в заоблачном мире. А так как он был так сильно привязан к миру, то он «взял с собой» пространство и время и должен видеть все еще по-человечески. Он является человеком, он еще является человеком, но он также уже умер. Люди уже все на небе. Он последует за ними, поднимая их всех еще на одну ступень выше. Но сначала он должен освободить еще не умерших, т. е. подождать, пока они не умрут. Он думал о мертвых (в мыслях) и т. п. Но он не должен был выдавать себя, то, что он чувствует как человек. Но другие знали действительное положение вещей и смеялись над ним, потому что он путешествовал туда и обратно в пространстве. При этом им владело чувство, что скоро будет сверхъестественный мир, «золотой» век. Из этих представлений можно понять содержание слов, которые он слышал от попутчиков: «Он ничего не знает»; «Будь внимателен, не говори так много, а то ты его выдашь»; Он не имеет никакого понятия о том, что он будет делать сегодня вечером. Он будет на сцене обнаженным получать удовлетворение». При этом он сознавал, что, если к нему обратятся с таким требованием, он сделал бы это. До людей ему нет никакого дела. Может быть, все разденутся, и тогда наступит «золотой» век. Многие выражения имели сексуальное значение. Чтобы уберечь себя от этого, он пошел в купе, где сццели только женщины. Но одна дама, открывая большую сумку, тут же сказала другой: «Посмотрите-ка, какая восхитительная сумка». Это, как он заметил по выражению лица и по звонкому смеху другой, было высказано символически. Люди знали, что он был мало возбудим чувственно, и что он лишь изредка испытывал сексуальные желания. В этом смысле, беззлобно подтрунивая, было сказано: «В мае 1911 г. он почувствовал толчок». Однажды сказали об одной девушке, кивнувшей головой на улице: «Это кивает его невеста».
О своей сексуальности больной говорит без смакования, но также и без щепетильности. Он рассказывает, что он с давних пор мало и очень редко бывал чувственным. Он почти холоден. В противоречии с этим находятся «похотливые возбуждения», которые он пережил в дальнейшем течении своего психоза.
Теперь его полностью охватила идея о «золотом» веке. На курорте была замечательная погода, как будто это был период перед «золотым» веком. Если появлялись облака, то они тоже доставляли ему радость. Впечатление было подобно тому, которое он получил от картин X. ф. Маре в Шлейсхайме. Жарко, думал он, для того, чтобы все могли раздеться. Вся мерзость исчезнет.
Девушки толкали его в бок. Все имело к нему отношение. Он не реагировал, так как он считал, что он должен быть спокойным, он не должен ничего говорить, иначе он не доведет до конца намеченное спасение. Он чувствовал в себе внутренний запрет задавать другим вопросы.
В поезде он размышлял еще над тем, что же такое, собственно говоря, представляет собой действительность. Он осознавал много противоречий, но считал их возможными. «Я пережил и то, и другое, и чувственный, и реальный мир, воспринимавшийся мною как иллюзия, который я еще только должен увидеть». Чен ближе он подъезжал к курорту, тем меньше его мысли имели это направление.
Приехав на курорт, он покинул поезд, вышел на вокзал, чтобы взять экипаж. Когда он шел к кучеру, он услышал, как кто-то крикнул: «О, подожди, Иосиф идет». На его вопрос, не отвезет ли он его наверх к гостинице X., он ответил: «Нет, сегодня я наверх не поеду». У больного было такое чувство, будто бы все кучера будут реагировать так же. Но он нашел одного, который захотел его отвезти. Тогда он подумал: «Я все же хочу посмотреть, прав ли я, действительно ли люди умерли и только кажется, что они есть; я хочу посмотреть, как они реагируют». Как само собой разумеющееся он дал носильщику вместо нескольких грошей 3 марки. Он никогда не был совершенно уверен, было ли это действительностью или иллюзией. Носильщик посмотрел на него удивленно, казалось, что он неожиданно все понял, улыбнулся, поблагодарил и ушел. Он позволил ему уйти и подумал: это действительно «золотой» век, деньги превратились в мире во что-то второстепенное. Когда экипаж приехал к гостинице, кучер потребовал 3,10 марки. Это странное число удивило его, и он посмотрел на кучера, имевшего преднамеренно невозмутимый вид. Вероятно, это была шутка. Деньги не имеют значения. Это явилось новым подтверждением. Таким образом, если деньги действительно являются чем-то второстепенным, дам-ка я ему 10 пфеннигов. Но на это у него не хватило смелости, и он заплатил, как положено. Может быть, это все еще действительность, засомневался он.
Затем он сразу пошел в гостиницу. Он попросил дать ему комнату с широким видом. Ему дали комнату с посредственным видом сзади гостиницы. Вскоре после этого в дверь постучали: «Я только что вспомнил, что у нас есть лучшая комната». Он посмотрел ее: «Я возьму ее». Через некоторое время снова постучали: «У нас есть еще более хорошая комната». Он смотрит и ее: «Хорошо, я возьму эту». Подобное поведение было для него странным. Он думал: «Я должен на все смотреть по-человечески; они принимают меня за глупца; посмотрю-ка я, что будет дальше». Потом он подумал, что ему надо принять ванну: «Может быть, тогда у меня в голове прояснится». Он заказал ванну. В ванной не было стула. Это подтвердило (это был очень хороший отель) настоящую недействительность кажущегося мира. После того, как он надлежащим образом принял ванну, он отправился