выражением его желаний: министерство поступило со мной несправедливо, я хочу его уничтожить. Если даже такой смысл не дает нам ничего другого, кроме того, Что мы снабжаем большинство содержаний, выступающих предвестниками психоза, единой формулой, такое дескриптивное значение вполне имеет право на существование. Насколько велика при этом роль действительных механизмов отделения психических процессов и появления их в сознании в болезненной форме, это мы в данном и во всех до сих пор известных случаях вынуждены оставить без ответа. Но мы можем принять существование таких механизмов в виде предположения.
В начале переживания острой фазы мотив профессии не шрает никакой роли. «Золотой» век наступил. О таких мелких бедах не может быть и речи. Только с переключением бредовых содержаний на комплекс короля Отто к концу психоза опять возникают соответствующие идеи. Министерство хотело его устранить, потому что он сын короля Отто. После завершения психоза при малейшей мысли о работе у больного портилось настроение и при каждом спонтанном ухудшении настроения мучающей оказывалась мысль о работе.
Так, самая острая фаза переживаний была бегством от действительности, связанной с проблемой профессии. Она выступает как время высоких чувств в промежутке между бредом, связанным с профессией, который до и после так волновал больного. Проблемы с профессией были просто забыты. Вместо этого переживания больного в существенной части стали определяться взятыми из жизни больного пережитыми им муками скептицизма и фиаско в философии. Эту связь многократно подчеркивал и сам больной.
В начале психоза он проклял Господа Бога за то, что тот дал ему скептицизм, и он решил: «Я попробую заставить его или убить меня, или дать мне понимание». В форме борьбы он затем пережил исполнение этого. Теперь он часто ругал Бога, который внес в наше существование столько грязи, в бешенстве топал ногами, стоя перед изображением Христа: «Я все время искал тебя, я ведь “вечный жид”». От его скептического отчаяния, по его словам, прямо возникла потребность проклинать: «Наш
Господь Бог, я проклинаю его, мы здесь только потому, что он всех нас наделал1»; «Если бы Бог не грешил, не было бы бед».
Это соответствовало его философско-метафизическим потребностям, что наступил «золотой» век, что он принимал участие в трансцедентальном мире, хотя и был проклят жить в кажущемся мире. Он видел, как все заклинали Бога спасти и его тоже. Но это случилось только после борьбы. Он со своей стороны поставил требования, от исполнения которых зависело его согласие войти в этот трансцедентальный мир. Эти требования были выражением его, скептических и нигилистических взглядов: все существа должны быть равны Богу, должны исчезнуть все ценностные различия, даже сам дьявол должен попасть в этот мир. В борьбе победил он. Теперь в нем были все боги и гении. Теперь он должен был создать единство и порядок, которые он требовал до этого. Все должно стать единым целым. Должна прекратить существование противоположность между «да» и «нет», борьба, колебания, разорванность, противоположность между Богом и дьяволом. Проблемой теперь стало единство целого. Ничего не получилось. Все время сохранялись разобщенность и борьба. Когда, наконец, в земных мирах был создан порядок единства, появился внеземной мир. По отношению к нему, к бесконечности он чувствовал себя беспомощным. Это так же, как в скептицизме, так переживал он это теперь, тот же бесконечный регрессус здесь, в трансцедентальном мире, который раньше уничтожал его мысли. В психозе, однако, удавалось решение посредством воли, что не удавалось в реальной жизни. Он волевым образом поставил себе ограничение быть только богом земного мира и назначил богом внеземной бесконечности старого Господа Бога. Так он был счастлив и чувствовал себя уютно.
Вместе с этой связью стали постоянно возникать сомнения. Он страдал от этого, у него было «подавленное настроение» от того, что сомнения не оставляют его и здесь. Ему было мало постоянно громко повторять энергичные утверждения: «Ведь есть же рождение мыслей», «Я ведь сын короля Отто» и т. д. Создать единство ему также никогда на самом деле не удается даже в психозе. Он впадает в бешенство от того, что это ему
1 В оригинале вульгарное обозначение полового сношения.— Прим. пер.
не удается. «Двойственность (бинарность) ведь тоже единство»,— энергично утверждает он. «Нет, так не пойдет»,— сразу же следует ответ. Невозможно разрешить противоречия, Бог и дьявол не могут быть идентичны. Отсюда развивается к концу психоза новая позиция: он не может этого больше выносить и хочет Обратно в кажущийся мир, даже если это только иллюзия.
Третий сквозной мотив в психозе — это отношение к даме Моне Лизе. Эта дама на улице за два дня до начала психоза, после того, как он ее долго не видел и полагал, что она окончательно уехала в далекие края, произвела на него чрезвычайное впечатление. Она сопровождала его в различных образах почти на протяжении всего психоза. При каждом удобном случае он думал, что это как-то связано с дамой: два билета, сила, заставившая идти по следам, другие лица, внешне совсем не похожие на нее. Везде он видел ее в других (переселение душ), он чувствовал, не видя, ее присутствие. Он видел ее в медсестре, называл ее Мона Лиза. Под этим именем она появляется в виде богини в его переживаниях, как единственное существо, которому он мог доверять, с которым он чувствовал себя в безопасности. Ему пришла в голову мысль, что это его Беатриче. Он видел ее по пути, когда его перевозили в Гейдельберг и т. д. В начале психоза она была для него раздвоением его самого, с которым он вступал в половую связь. Она была соблазнительна, но он не имел права зачать с ней детей, иначе бы он осуществил тот же грех, что и старый Господь Бог, который принес в мир горе и несчасшя.
Из других понятных связей определенную роль в психозе несомненно играет символика. Сам больной символически трактует развитие ребенка, которое должно было дать знать ему, что он должен полностью довериться и веста себя пассивно, далее ситуация, когда в вагоне женщина открыла сумку со словами: «Ну что, замечательная сумка?» Этот символ с сексуальным значением в узком смысле стоит довольно обособленно. Нельзя сказать, что сексуальность в элементарной форме, кроме некоторых случаев, где она как таковая проявляется, играет большую роль в психозе больного. Понимание космических переживаний, в частности, как сексуальных символов, по аналогии с трудами Юнга, не кажется нам нисколько убедительным. Мы опираемся на исходное качество психических переживаний и побуждений
и признаем не только сексуальные за единственно исходные. То, что наш больной стремится познать мир только ради самого этого видения, на наш взгляд, несомненно. При этом и сексуальность играет не самую незначительную роль.
По завершении острого психоза больной находился в особенно радостном настроении. Здесь также складывается впечатление о разрядке, которую принес психоз. Брат больного нашел, что в таком хорошем состоянии он не видел его уже два года. Но через некоторое время опять возвратились старые комплексы (профессия, отчаяние найти цель в жизни, неверие в философские и литературные способности), и больной опять был в том состоянии, в каком он был предположительно в период перед неудачной сдачей экзамена.
Мы не можем, основываясь на двух наших случаях, сделать обобщающие выводы. В наши намерения входило подчеркнуть, что только сбор фактического материала подходящих для этого случаев вместе с самой подробной историей больного могут внести вклад в развитие психопатологии, основывающейся на понимании, а также показать, что здесь особенно необходимы методическая ясность, выделение точек зрения и определение понятий. В остальном мы считаем, что должны признать правомерным применение Блейлером понятия реактивности на шизофрению, взгляд, который был приобретен под впечатлением от большого числа менее дифференцированных случаев и который иллюстрируют истории обоих наших больных.
В школе Крэпелина и в широких кругах психиатрии с понятием реактивного психоза связывают преимущественно понятие «дегенеративного». Они используют это слово в диагностическом смысле. Взгляд Блейлера означает расширение нашего психологического понимания, которое настолько же правомерно, как и осуществленное ранее расширенное применение нормативной психологии к дегенеративным психозам заключенных.
Но реактивность в этом смысле, по-видимому, нельзя установить при всех психозах. При органических (связанных с заболеванием каких-либо органов) процессах деменции совсем моментальная реактивность, такая, как она, должно быть, присуща всему живому, не позволяет нам установить связь между жизнью и психозом. Также во многих случаях группы Dementia praecox (при тяжелых формах кажущихся органическими ката-
тониях в узком смысле понятия) мы не в состоянии установить такую психическую реактивность (Цюрихская школа полагает, что ее можно установить во всех случаях этой группы заболеваний). Нам кажется, что огромная пропасть лежит между теми душевнобольными, у которых, несмотря на все сумасшествие и изменения, можно установить сквозные понятные психические связи, и теми душевнобольными, которые находятся в состоянии простого разрушения и у которых наше понимание не может установить ничего, кроме уменьшения количества нормальных связей. Не имеющая успеха в первых случаях объективная функциональная психология в последних случаях находит подходящее поле для анализа изменений объективно измеряемых психических функций при помощи эксперимента (при параличе, старческой деменции, атеросклерозе и т. п.).
Значительное различие некоторых шизофренических и органических психозов проявляется при планомерном исследовании большого количества психозов заключенных. Не так редки шизофренические