Я знаю, я думаю,что вы служитев ГПУ (!), но мнеэто все равно:там идет истреб-ле-ниечеловечества.Ничего, и здесьто же самоебудет. И я будурад, так вам инадо!» и пр.
«Academia»до сих порне заплатила.«Молодая Гвардия»тоже. Простохоть помирай.У банков стояточереди, дажев Сберкассахвыдают деньгис величайшимтрудом. Марусенужно ехатьв Одессу, нонет денег набилет. Она ужеу нас два дня.<...>
Подхалимляне.Писательскийсъезд.
17/XI.Болен. Зеви небо. Грипп.Копылов. Срываетсямой концерт.
Ужтакое мое сиротскоесчастье. Пятьлет мне не разрешаливыступать переддетьми со своимиМойдодырами,и когда наконеця получил этувозможность,и толстый Аланинрасклеил повсему городуафиши, что Литфондустраивает20-го ноября двадетских утренникас участием К.И. Ч., как я зверскизаболел каким-тонебывалымгриппом. <...>
20-го я в своемстаренькомпальто, в рваныхи разнокалиберныхкалошах, хриплыйи с дрожащиминогами вышелв петербургскийноябрь: вот-вотупаду; еле-еледобрел до Камерноймузыки, сел упечки, возлеИрины и Уструговой— двух старушек,сопряженныхсо мною в концерте;меня на сценевстретилитепло, но я читалв три или четырераза хуже обычногои еле дождалсявторого сеанса,еле добрел додому — и вот досих пор не могуочнуться: болитголова, весьразбит, никакойработы делатьне могу — на 2недели выбитиз седла. О!о!о!
21/XIпоплелсяв Изд-во писателей:сдавать в печатьсвоих «Маленькихдетей». Я всееще не верю,что эта книгавыйдет новымизданием, я ужедавно считалее погибшей.Но около месяцаназад, к моемуизумлению, ееразрешилацензура, и художникКирнарский,заведующийхудож. оформлениемкниг Изд. писателей,выработалвместе со мноютип ее оформления.В Изд. писателейвстретил Тынянова.Он пошел сомною, и мы заговорилио его работах:«писать книгуо русских участникахВеликой Французскойреволюции яне решаюсь.Знаете, К. И.,поневоле выходятпараллели снашей революцией,с нашей эпохой.Скажут: АнахарсисКлоотц — этоТроцкий, очередиу лавок — этонаши «хвосты»и т. д. Опасно.Подожду. А пишуя сейчас дляMusic Hall'a, московского,специальноездил тудадоговариваться...В ГИХЛе выходятмои переводыиз Гейне — последняякнига, которуюя издаю в ГИХЛе.Предисловиенаписано Шиллером— ну топорно,ну тупо, но ничего,а вот примечанияБерковского,это чорт знаетчто — наглостьи невежество,вот вы самиувидите.
Позвольте,я к вам приду,у меня естьновый номер:академик Орлов— вот дуракпатентованный,я столкнулсяс ним на Ломоносове...Вот так идиот,любо-дорого.Да и вообщеакадемики!!»Тут мы заговорилио Шкловском:«да, мы встречалисьпосле его статьи,разговаривали,но прежнегоуже нет... и небудет. Его статьюя почувствовалкак удар в спину...7Он потом писалдругую, замазывал,говорил, чтоя мастер, нонет... бог с ним...когда была унас общая теоретич.работа... тогдаи была у насдружба. И смешалменя в кучу сдругими, и Олешепосвятил целыйстолбец, а мне— всего несколькострок... о том,что я читаю всеодни и те жекниги... Что уменя вообщемало книг... Этоу меня-то малокниг!!!»
Видно, чтоэтот пунктстатьи Шкловскогоособенно заделЮрия Николаевича.
Во время моейболезни былу меня милыйХармс. Ему удалосьопять угнездитьсяв Питере. Досих пор он былвыслан в Курски долго сиделв ДПЗ. О ДПЗ онотзываетсяс удовольствием;говорит: «прелестнаяжизнь». А о Курскес омерзением:«невообразимопошло и подложивут люди вКурске». А вДПЗ был одинчеловек — такон каждое утросупом намазывался,для здоровья.Оставит себесупу со вчераи намажется...А другой говорилпо всякомуповоду «ясно-понятно».А третий быллектор и читаллекцию о лунетак: «Луна —это есть луннаяповерхность,вся усеяннаякатерами» ит. д.
В Курске Хармсничего не писал,там сильно онхворал.— Чемже вы хворали?— «Лихорадкой.Ночью, когда,бывало, ни сунусебе градусник,у меня все 37,3. Явесь потомобливаюсь, несплю. Потомоказалось, чтоградусник уменя испорченный,а здоровье былов порядке. Нооказалось эточерез месяц,а за то времяя весь истомился».
Таков стильвсех рассказовХармса.
Его стихотворение:
А вы знаете,что У?
А вы знаете,что ПА?
А вы знаете,что ПЫ?
Боба заучилнаизусть иговорит целыйдень.
22/XI.Был у меняАлянский. Сиделвесь вечер ирассказывало своих столкновенияхс Мишей Слонимским.По его словамМиша двурушничал,подыгрывалсяк Чумандрину,лгал Федину,предавал Алянскогона каждом шагу…Я был так утомлен,что плоховслушивался,мне страшнохотелось спать,а когда Алянскийушел, я не могзаснуть доутра, болелосердце.
22/XII.Ездил наэто время вМоскву с Ильиными Маршаком напленум ВЛКСМ.В Кремле. Нетперчаток, рваноепальто, разныекалоши, унижениеи боль. Бессонница.Моя дикая речьв защиту сказки.Старость мояи обида. <…>И мука, оттого,что я загрязв Николае Успенском— который связалменя по руками ногам. Ярмо«Академии»,накинутое наменя всемиредактурами,отбивающимиу меня возможностьписать. Вернулся:опять насточертевшийНекрасов,одиночество,каторга подневольнойработы. 5 днейтому назад былу Федина. Потолстелдо неузнаваемости.И смеется по-другому— механически.Вообще всявежливостьи все жестымашинные. Одетчуднó: плечиподняты, джемперузорчатый.Всякий приходящийраньше всегоизумлялся егопиджаку, потомрассматривалзаграничныекниги (РомэнРоллан, Горькийи др.), потомспрашивал: «Нучто кризис?»И каждому онотвечал заученныммеханически-вежливымголосом. Но то,чтоон говорит,очень искренне.«В Луге я и однаамериканочкавышли в буфет(поразили больничныезеленые лица),стоял в очередяхза ложкой, застаканом, ничегоне достал, поездтронулся, явпопыхах попалне в немецкийвагон, а в нашжесткий — ивзял меня ужас:грязно, уныло,мрачно. Я ещеничего не видел(сижу дома из-заслякотной зимы,жду снега, чтобыуехать в Детское,я ведь меняюквартиру), новсе похудели,осунулись…и этот тиф…»и словом, началисьразговоры,совсем не похожиена те интервью,которые он далпо приезде вгазеты. Позжепришли Тынянови Каверин. Опятьщупанье пиджака,рассматриваниекнижек и — «нучто кризис?»Тынянов кинулсяко мне с большойгорячностью.И хотя дома егождала ванна,пошел от Фединак нам и сиделу нас до позднейночи и показывалнам разныеэпизоды изжизни знаменитогоеврейскогоактера Михоэлсаи академикаОрлова и рассказывало своем новомромане, посвященномжизни предковПушкина.
Никогда неиспытывал ябольшей тоски,чем теперь,когда пишу обУспенском.
23/XII.Сегодняутром пришелко мне Шкловский.Рассказывало своей поездкек брату — которыйсослан на принудит.работы куда-тона Север. М. Б.накинуласьна него из-заТынянова: Дакак вы смелинапасть на«Воск. персону»?И в какое время— когда все совсех сторонтравили Тынянова?Вы, лучший друг.
Шкл. оправдывался:Во-первых, Тын.никогда нетравили. Бубновдал распоряжениепечати не трогатьТынянова. Я нетолько Тынянова,я Горькогообличил в своевремя и т. д.
Мы решилипомирить ихи позвали обоихобедать. Онибыли нежны,сидели рядомна диване, вспоминалибылое. — Ты сталпохож лицомна Жуковского!— говорил Тынянов,—и это недаром,в тебе естьнемало егопсихическихчерт. Даромтакого сходстваникогда небывает. Заметилили вы, напр., какАл. Толстойпохож на Кукольника?И карьера всущности таже. И даже талантысхожи! Обедпрошел натянуто,так как быладокторша СерафимаМоисеевнаИванова изАлупки. ПотомШкл. у каминастал читатьсвои «стих-ияв прозе» — отрывкио разных любвях— заглавия этойкниги еще нет,и голос у негостал срываться.
— Старик, чтоты волнуешься?— спросил Тынянов.
— Я не могучитать.
И действительноне мог: законфузился.В этих отрывкахесть отличныекуски. Но Тыняновне только несказал о нихни одного доброгослова, но сталпочему-то сравниватьих с тупоумнымианекдотамиКлайста, одиниз которыхпроцитировалпо памяти. Такникакой спайкии не вышло. Мыв этот деньторопилисьна Утесова ивышли вместе.Тын. нарочнопошел нас провожать,лишь бы не остатьсянаедине с Шкловским.
Сейчас25/I33 г. был юбилейА. Н. Толстого.Более казенногои мизерногоюбилея я ещене видел. Когдая вошел, одиноратор говорил:«Нам не присталаюбилейнаялесть. Поэтомуя прямо скажу,что описаннаявами смертьКорнилова неудовлетворяетменя, не удовлетворяетсоветскуюобщественность.Вы описалисмерть Корниловатак, что Корниловажалко. Это большойминус вашеготворчества».Я вышел в прихожую,где Миша Слонимский,Тихонов, Лаврентьев,Кол[нрзб.— Е. Ч.]. Лаврентьевсказал чудеснуюречь, по-актерски— от имени театраим. Горького.Встал на эстраду,возле Толстого,чего другиене делали — исказал о том,что «все сделанноетобою,— этотолько перваятвоя пятилетка— и у тебя ещевсе впереди».Толстой похудел,помолодел,—несколькосмущен убожествомюбилея. В президиумеСтарчаков,Лаганский,Шишков и Чапыгини какие-то темныебезымянныеличности. Лаганскийвышел с пучкомтелеграмм, нони от Горького,ни от Ворошилова— ни от когонет ни одногослова, а толькоот Рафаила (!),от Мейерхольда,от театраМейерхольда,еще две-три —«и больше никакихпоздравленийнет», наивносказал Лаганский.
Я, впрочем,опоздал: былу Веры Смирновой,у которой смертельнобольна девочкаИрочка…
Дневникая не веду подикой причине:
У меня неттетради дляего продолжения.Кончится эта,—и аминь. Поэтомуя не записалсвоих последнихвстреч с Фединым(он похудел, унего уже былприпадок бешенойпростуды, страшныйозноб, он скулит,предсказываетвсякие беды,ничего не пишет).С Тыняновыммы встретилисьдня 4 назад насекции научныхработниковв Ленкублите,где были: М. Л.Лозинский,Оксман, Каверин,Эйхенбаум, ивообще ядробиблиотекипоэтов. Тынянов,как главныйредактор, делалвступительныйдоклад. Он запоздал,пришел торжественный,замученныйи злой и сталстранно мямлить,заикаться,—словно говорядумал о другом— смотрел вземлю и видимоторопилсякончить. Говорилминут 12 или дажеменьше. Потомстали говоритьдругие — интереснеевсех Оксмано Рылееве. Акогда мы шлис Тыняновымдомой, Т. сказал:«Вот удивительно:я уже неск. днейготовился ксвоей речи,думал, что онабудет блестящая,с фейерверками,а она вон какаявышла коротенькая.Отвык говорить.Уже 5 лет молчу.Сам удивился.А готовился...»Видно, что этанеудача тяжелоудручает его.<...> Завтра нужнописать о Дружинине.А потом корректура«Маленькихдетей», дляИздательстваписателей.
С издательствомписателейвообще вышла