— ответил: привозите— мальчик здоров.Санаторияпомещаетсяв Алупке-Саре».
ТыняноввзбудоражилСаянова, ОльгуФорш, Илью Груздева.
Копылов говорит,что у Муры ногазаживает. «Есливсе пойдетхорошо, мы черездве неделиснимем гипс— и знатно прогреемтвою ногу насолнышке».<...>
25/V.<...> Муравчера была всамом веселомнастроении:я читал ей Шиллера«ВильгельмТель», и ее насмешиларемарка: «барон,умирающий вкреслах». Читалимы еще «КонькаГорбунка» иначали «Дитябурь». <...>
30/V.Изучаюнародничество:читаю Юзова(Каблица), Михайловского,Эртеля и проч.и проч. Обложенсо всех сторон«Отечественнымизаписками»70-х годов.
I/VI.<...> Напишу-кая лучше о том,что сейчасволнует менябольше всего(после болезниМуры). Я изучилнародничество— исследовалскрупулезнописания НиколаяУспенского,Слепцова,Златовратского,Глеба Успенского— с одной точки:что предлагалиэти люди мужику?Как хотелинародникиспасти свойлюбимый народ?Идиотскими,сантиментальными,гомеопатическимисредствами.Им мерещилось,что до скончаниявека у мужикадолжна бытьсоха — тольколакированная,—да изба,— толькос кирпичнойтрубой, и доскончания векамужик долженостаться мужиком— хоть и в плисовыхшароварах. УМихайловского— прогрессзаключаетсяв том, чтобывсе мы по своемудуховномускладу становилисьмужикоподобными.И когда вчитаешьсяво все это, изучишьот А до Z,толькотогда увидишь,что колхоз— это единственноеспасение России,единственноеразрешениекрестьянскоговопроса в стране!Замечательно,что во всейнародническойлитературени одному дажесамому мудромуиз народников,даже Щедрину,даже Чернышевскому— ни на секундуне привиделсяколхоз. Черездесять лет всятысячелетняякрестьянскаяРусь будетсовершенноиной, переродитсямагически —и у нее настанеттакая счастливаяжизнь, о которойнародники дажене смели мечтать,и все это благодаряколхозам. Некрасов— ошибался,когда писал:
...нужны негоды —
Нужныстолетья,и кровь, и борьба,
Чтоб человекасоздать израба4.
Столетийне понадобилось.К 1950 году производительностьколхознойдеревни повыситсявчетверо.
5/VI.<...> Объяснениесо Шкловским.Удивительно:он всегда влицо говоритмне комплименты,называет менялучшим критиком,восхищаетсямоими статьями,а в печати ругаетмерзейше,—щиплет мимоходом,презрительно.Я сказал емуоб этом. Он объяснил:что он и тогда,и тогда искренен,—и так убедительныбыли его объяснения,что я поверилему.
Вечеромбыл у Тынянова.Говорил емусвои мысли околхозах. Онговорит: я думаюто же. Я историк.И восхищаюсьСталиным какисторик. Висторическомаспекте Сталинкак автор колхозов,величайшийиз гениев,перестраивавшихмир. Если бы онкроме колхозовничего не сделал,он и тогда былбы достоинназватьсягениальнейшимчеловекомэпохи. Но пожалуйста,не говоритеоб этом никому.—Почему?— Да,знаете, столькопрохвостовхвалят еготеперь длясамозащиты,что если мыслишком громконачнем восхвалятьего, и нас причислятк той же бессовестнойгруппе. Вообщеон очень преданСов. власти —но из какого-точувства уваженияк ней не хочетафишироватьсвою преданность.
Я говорилему, провожаяего, как я люблюпроизведенияЛенина.
— Тише,— говоритон — Неравнокто услышит!
И смеется.
Это мне понятно.Я очень люблюдетей, но когдамне говорят:«Ах, вы так любитедетей»,— я говорю:«Нет, так себе,едва ли».
Началоиюля. Числане помню. Пришлав голову мысльнаписать книгупод заглавием«Жизнь моя».Очевидно,это—наваждениестарости. Вспоминаютакое, чего ниразу не вспоминалза все эти сороклет. Тумбы унаших ворот.Гранитные. Ястою. Мне годачетыре — а всевечером идутиз парков, сбульваров сбукетами. Япрошу у проходящих:
— Дайте бузочку!
Вдруг какая-тоженщина говорит:
— Ах, какойкрасивый мальчик!Позволь я тебяпоцелую!
— Дай трикопейки!— говорюя.
Сам я этогоэпизода непомню, но рассказывалаМаланка.
Какаястранная судьбау Маланки! Дворниксоседнего домаСавелий — нелепоечучело — показалей в какой-тошкатулке своисторублевыеоблигации. Онаповерила, чтоон богач, и вышлаза него замуж.А вскоре оказалось,что это былине облигации,но объявленияо швейных машинахЗингера — такиеже красивыеи с цифрою сто.История л-рыне по мне. Чортменя дернулзаниматьсяею! Нельзя напятом десяткеначатьзаниматьсяисторией Никакоечтение, самоежадное, здесьне поможет!
Конец июля[19]. Разбиралписьма о детях,которые идутко мне со всегоСоюза. В год яполучаю этихписем не меньше500. Я стал какая-то«Всесоюзнаямамаша»,— чтобы ни случилосьс чьим-нибудьребенком, сейчасже пишут мнеоб этом письмо.Дней 7—8 назадсижу я небритыйв своей комнате— пыль, мусор,мне стыдно взеркало на себяпоглядеть —вдруг звонок,являются двое— подтянутые,чудесно одетыес очень культурнымилицами — штурманподводной лодкии его товарищШевцов. Вытянулисьв струнку, иодин сказалс сильным украинскимакцентом: «мыпришли васпоблагодаритьза вашу книгуо детях: вот онне хотел жениться,но прочиталвашу книгу,женился и теперьу него родиласядочь». Тот нислова не сказал,а только улыбалсяблагодарно…А потом ониотдали честь,щелкнули каблуками— и хотя я приглашалих сесть — ушли.<…>
6 сентября.Мы в Севастополе.Ехали 3 ночи и2 ½ дня.В дороге Муребыло оченьнеудобно. Вкупе — 5 человек,множествовещей, пыль,грязь, сквозняк.Она простудиласпину, t°взлетелау нее до 39, онастала жаловатьсяна боль в другойноге, у нее заболелоколено больнойноги, мы в линейкеповезли ее вгостиницу«Курортногораспределителя»(улица Ленина).Окно, балкон,три кровати,диван — она,бедная, в страшномжару, чуть приехала,оказалось унее почти 40. Отчего?Отчего? Не знаем.Кинулись ваптеку, заказатьиодоформенныесвечи — нетнужных дляэтого специй!!!Мура в полудремоте— лежит у балкона(погода пасмурная)и молчит. Изредкаскажет: «Совсемленинградскийшум» (это оченьверно, Севастопольшумит трамваями,авто,— совсемкак Питер). Тыкуда, Пип? Бобочканезаменим:привез вещи,сбегал в аптеку,перенес всечемоданы, побежална базар. У менявсю дорогупродолжалсянеликвидированныйгрипп. <…>
7.IX.В Алупке.Ехали из Севастополяс невероятнымитрудностями.Накануне подрядилиавто на 9 час.утра. Мура проснуласьс ужасной болью.Температура(с утра!) 39°. Больтакая, что онаплачет прималейшем сотрясениипола в гостинице.Как же ее везти?!Утром пошелв «Крым-шофер».Там того, ктообещал мнемашину, не было.<…>Когда я вернулсяв № 11, где мыостановились,боль у Мурыдошла до предела.Так болела унее пятка, чтоона схватиласьза меня горячейрукой и требовала,чтобы я ейрассказывалили читал что-нб.,чтобы она моглахоть на мигпозабыться,я плел ей все,что приходилов голову,— оЖиткове, оЮнгмейстере,о моем «телефонедля безошибочногописания диктовки».Она забывалась,иногда улыбаласьдаже, но стоиломне на минутузадуматься,она кричала:ну! ну! ну! — и ейказалось, чтовся боль из-замоей остановки.Когда выяснилось,что автомобилянет, мы решиливызвать немедленнохирурга (Матцаля?),чтобы снял Мурегипс — и дал быей возможностьдождатьсяпарохода. Япобежал к нему,написал емузаписку, просяявиться, но вту минуту, какмы расположилисьждать хирурга,мне позвонилАермарх, чтоон достал машину.
Машинахорошая, шофер(с золотымизубами, рябоватый)внушает доверие,привязали сзадиогромный нашсундук, уложиливещи, Боба вынесМуру на руках— и начался еестрадальческийпуть. Мы троесели рядом, ееголова у меняна руках, у Бобы— туловище, уМ Б ее больнаяножка. При каждойвыбоине, прикаждом камушке,при каждомповороте Муракричала, замираяот боли,— и ееболь отзываласьв нас троихтаким страданием,что теперь этаизумительнопрекраснаядорога кажетсямне самымотвратительнымместом, в к-ромя когда-либобыл. (И найдутсяже идиоты, которыескажут мне:какой ты счастливец,что ты был уБайдарскихворот,— заметилвпоследствииБоба.) Муре былотак плохо, чтоона даже неглянула наморе, когда онооткрылось уБайдарскихворот (и дляменя оно тожесразу поблекло)<…>.Как мы считалипо столбам,сколько километровосталось доАлупки.Вот 12, вот 11, вот6, вот 2. Вот и Алупка-Сара— вниз, вниз,вниз — подъезжаем,впечатлениеизумительнойроскоши, пальмы,море, белизна,чистота! Но…принял настолько канцелярист,«Изергин сдепутацией»,стали мы ждатьИзергина, онраспорядился(не глядя) Мурув изолятор (тамее сразу жеобрили, вымылив ванне), о какмучилась беднаяМ. Б. на пороге— мать, стоящаяна порогеоперационной,где терзаютее дитя, потомИзергин снялс нее шинку —и обнаружил,что у нее свищис двух сторон.Т. к. нам угрожалоостаться безкрова, мы с Бобом,не снимая чемоданов— с сундуком— поехали натой же машинев г-ницу «Россия»,где и сняли №.
11 сентября.Алупка.Вот и Боба уехал.<…>Муре по-прежнемухудо. Мы привезлиее 7-го к Изергину,и до сих портемпературау нее не спала.Лежит, бедная,безглазая, собритой головойна сквознякев пустой комнате,и тоскует смертельнойтоской. Вчераей сделали триукола в рануИзергин полагает,что ее ранудорогой загрязнили.Вчера она мнесказала, чтовсе вышло так,как она и предсказывалав своем дневнике.Собираясь вАлупку, онашутя перечислялаожидающие ееужасы, я в шуткузаписал их,чтобы потомпосмеятьсянад ними,— ивот теперь онаговорит, чтовсе эти ужасыосуществились.Это почти так,ибо мы посещаемее контрабандой,духовной пищиу нее никакой,отношение кней казарменное,вдобавок у нееболит и втораянога. М. Б. страдаетужасно.
12.IX.Лежитсиротою, насквозняке вбольшой комнате,с зеленым лицом,вся испуганная.Температурапочти не снижается.Вчера в 5 час.38,1 Ей делают поутрам по триукола в рану— чтобы выпуститьгной, это такбольно, что онапри одномвоспоминаниименяется в лицеи плачет. <…>
Крым ейне нравится.
— Понастроилигор, а вот такойрешетки построитьне могут!—сказала она,получив от Лидыоткрытку срешеткой Летнегосада <…>
Воспитательницв санатории18.Все они живутвпроголодь— получают такназываемый«голодныйпаек».И естественно,они отсюдабегут.Вообще рабочихрук вдвое меньше,чем надо.Бедная Мурапопала в самыйразвал санатории.<…>
13 сентября.Вчера я был вКолхозе, в татарскойдеревне Кикенеиз,на горе, в 12 км.от Алупки. Поехалимы из Бобровки:зубной врачВанда СигизмундовнаДыдзуль, д-рКонстантинФедоровичПопов, кухонный