на могилу к М.Б., но и в могилу.Как будто высунуласьиз могилы рукаи тянет меня,тянет с каждымднем все сильнее,и я не сопротивляюсь,не хочу сопротивляться,не имею волик жизни, и вместовсех книжонок,которые я хотелнаписать, мнепо-настоящемухочется писатьзавещание.
Язаставляю себяинтересоватьсясвоими «Бибигонами»,«От двух допяти», но насамом деле янаэлектризованныйтруп. <...>
1 апреля55. Ну вот,Корней, тебеи 73 года!
До сих поря писал дневникдля себя, тоесть для тогоневедомогомне КорнеяЧуковского,каким я будув более поздниегоды. Теперьболее позднихлет для меняуже нет. Длякого же я пишуэто? Для потомства?Если бы я писалего для потомства,я писал бы иначе,наряднее, писалбы о другом, ине ставил быпорою двухслов, вместо25 или 30,— как поступилбы, если бы немнил именносебя единственнымбудущим читателемэтих заметок.Выходит, чтописать дневникуже незачем,ибо всякий, ктознает, что такоемогила, не думаето дневникахдля потомства.
Вчера читал«Tramp abroad» —и с прежнимвосторгом «TheAwful German Language»*.Эта главакажется мнеодним из лучшихпроизведенийТвена. Никогдани одна филологическаястатья не вызывалатакого хохота.Написать веселуюстатью о лингвистике— сделать грамматикууморительносмешной — казалосьбы, немыслимоедело, и однакочерез 50 лет ятак же веселосмеялся — читаяего изыскания.И с омерзениемдумал о Мендельсоне,напечатавшемкнижку о нем:этот клоп прогляделего всего —целиком — изаметил толькоего «оппозиционные»мысли. Вместопортрета далтолько одноухо — или можетбыть, одну бровь,да и ту раздулдо гигантскихразмеров. Тоже он сделали с Уитменом.Читатель нетак заинтересованполитич. убеждениямиюноши Уитмена,как воображаетМ-сон, и вообщеполит. убежденияэто бровь Уитмена,а не Уитмен.Подумайте обидиоте, которыйстал бы характеризоватьпоэзию Фетаполитическимиего убеждениями.<...>
* «Ужасныйнемецкий язык»(англ.).
2-го апреля.Ночь спал снембуталом.Голова какпятка. Ни строкинаписать немогу. Правил«Феофила» и«Грегуара»Толстых, потомгулял с Ив. Вяч.Якушкиным,внуком декабриста.Он в разговореназвал Твардовскогогрубияном инахалом. Оказывается,М. Ф-на, кропающаясамодельныестишки, решилапоказать ихТвардовскому(живя в Барвихе)— и Твар. забраковалих самым невежливымобразом. Спрашивается,что же ему былоделать. ТеперьЯк. хочет вызватьи меня на такуюже грубость.<...>
5 мая. Былавчера ТамараВлад. Иванова.<...>
ГоворилаТамара о том,что противВсеволода вСоюзе писателейбыло нечтовроде заговора.Когда впервыедавали ордена,было решенодать Всеволодуорден Ленина,но Павленковмешался: «емудостаточнознак почета».Тогда Сталинсказал: «Нуесли не Ленина,дадим ему орденКрасного знамени».Тамара Влад.утверждает,что в союзеписателейсплочённаягруппа руководителей(Симонов, Суркови др.) все времязапугиваливласть, указываяна мнимуюконтрреволюционностьцелого рядаписателей.
Мне это показалосьфантастикой.Но в тот же денья получилподтверждениеэтого преступлениялитературнойверхушки. Пришелк Коле Э. Казакевичи без всякогопобужденияс моей стороныстал говоритьоб этом. Каз.утверждает,что Сурковдержится главнымобразом тем,что при всякойвозможностиуказывает наантисоветскую(будто бы) линиютаких писателей,как Казакевич,Н. Чуковский,Гроссман, Всев.Иванов и др.
С Казакевичемя впервыепознакомилсятолько вчера.Из него так ибрызжет талант.Речь его необычайноэнергична. Онсоставил оченьзабавную табельо рангах дляписателей —или, как он говорит,«шкалу» — состоящую,кажется, из 84(или 76) номеров,начиная от«величайший»,«гениальный»и кончая «классовыйвраг». Тут естьи «справедливозабытый», и«несправедливозабытый», и«небезызвестный»,и «интересный»,и «выдающийся»,и «видный», и«крупный», и«крупнейший»,и как качественноеопределение— «детский».Он говорил,что, если разработатьэту шкалу, онасильно помоглабы, скажем,работникамЛитфонда.
— Предположим,—сказал он — я,Казакевич,прошу пособия5000 рублей. Рудянскийглядит в «шкалу»и видит: «Казакевич— интересныйписатель», иотвечает: ямогу дать вамтолько 2 тысячи.
У него этогораздо смешнееи тоньше. Я передаюсмысл его речи,но вся ее сила— в деталях.
КорректураУитмена для«Огонька»,корректураАвдотьи, корректураСлепцова — всеэто сгрудилось,и я не могу закончитьсрочной статьио Уитмене дляГослита.
Казакевичсоветует читать«Эстетику»Гегеля, оченьвосхищаетсяею, кроме тогокакой-то книгойоб атомнойбомбе. Общийтон его речейо литературе— насмешливый.Из писателейон очень любитТвардовского,с к-рым недавнопил. Твард. читалему продолжение«За далью даль»— две новыхчасти, причемодна — о 37 годе.<...>
10 мая. Былу меня сейчасИраклий, недавноворотившийсяиз Вены. Онпересказалходячие остротыо деле Александрова-Еголина.
«Философскийансамбль ласкии пляски им.Александрова».
«Александровдоказал единствоформы и содержания:когда ему нравилисьформы, он бралих на содержание».
Еголин любил«еголеньких»женщин.
Еголина давноуже называют:«под хреном»(опуская слово:«поросенок»).У него действительнонаружностьсвинёнка. Андрониковполон венскихвпечатлений.Чудесно усвоилинтонациютамошней речи.
Гуляя с Ираклием,встретилиПастернака.У него испепеленныйвид — послецелодневнойи многодневнойработы. Он закончилвчерне роман— и видно, чтороман довелего до изнеможения.Как долго сохранялП-к юношеский,студенческийвид, а теперьэто седой старичок— как бы присыпанныйпеплом. «Романвыходит банальный,плохой — да,да,— но надо жекончить» и т.д. Я спросилего о книгестихов. «Воткончу роман— и примусь засоставлениесвоего однотомника.Как хотелосьбы всё переделать,—например, вцикле «Сестрамоя жизнь»хорошо толькозаглавие» ит. д. Усталый,но творческое,духовное кипениево всем егооблике. <...>
21 июня. 4месяца какскончаласьМ. Б. Утром сегодняхоронили МариюПотаповнуСыромятникову,мать ЗинаидыКашириной иТамары Ивановой.За гробом шлиВсеволод Иванов,Людмила Толстая,Пастернак,Тимоша, бывшаяПаустовская,Нина Федина,Дубинский имножестводругих. Отпевалив церкви. КатеринаПавловна Пешковапригласиламеня к себе«непременнои возможноскорее». Марфас детьми уехалак мужу. Послепохорон поехалис Лидой в садоводство— купили цветов,украсили могилуМ. Б. <...>
30 июня.Сколько встречи событий, азаписыватьне хочется.Встречаюсьс Кавериным,Пастернаком,Андрониковым,Перцовым — мымного разговариваем— и всё поглощаетсямной без аппетита.
Ахматоваприехала комне в тот самыйдень, когда вСССР прилетелНеру. Так какМожайское шоссебыло заполненовстречавшимего народом,всякое движениев сторону Переделкинабыло прекращено.Перед намивстала стенамильтонов,повторявшаяодно слово:назад. Междутем в машинесидит оченьусталая, истомленнаяАхматова, которуюмне так хочетсявывезти издухоты на природу.В отчаянии мыдвинулись наВоробьевы горы.Там милиционер-резонер:
— Дальшепроезда нет.Возвращайтесьв город. И напрасновы сердитесь.Всем это мероприятиенравится.
«Мероприятием»называл онвстречу Неру.
(И не он один:вскоре в Москвевсякие манифестациив честь Нерустали называться«неруприятиями».)
Ахматовабыла как всегдаочень проста,добродушнаи в то же времякоролевственна.Вскоре я понял,что приехалаона не радисвежего воздуха,а исключительноиз-за своейпоэмы. Очевидно,в ее трагической,мучительнойжизни поэма— единственныйпросвет, единственнаяиллюзия счастья.Она приехала— говорить опоэме, услышатьпохвалу поэме,временно пожитьсвоей поэмой.Ей отвратительнодумать, чтосодержаниепоэмы ускользаетот многих читателей,она стоит зато, что поэмасовершеннопонятна, хотядля большинстваона — тарабарщина.Ахматова делитвесь мир на двенеравные части:на тех, кто понимаетпоэму, и тех,кто не понимаетее. <...>
17 июля. Былу Каверина.Лидия Николаевнапоказала мнеписьмо от женыЗощенко. Письмострашное. «Впоследний свойприезд в Сестрорецкон прямо говорил,что, кажется,его наконецуморят, что онне рассчитываетпережить этотгод. Особеннопотрясло М. М.сообщениеленинградского«начальства»,что будто быего вообщезапретилипечатать, независимоот качестваработы... По правдесказать, яотказываюсьв это поверить,но М. М. утверждает,что именно такему было сказанов Л-ском союзе.Он считает, чтоего лишаютпрофессии,лишают возможностиработать иэтого ему непережить... Выглядитон просто страшно...по утрам страшноопухают ноги»и т. д. Прочтяэто письмо, ябросился в Союзк Поликарпову.П-в ушел в отпуск.Я к ВасилиюАлександровичуСмирнову, егозаместителю.Он выразилбольшое сочувствие,обещал поговоритьс Сурковым.Через два дняя позвонил ему:он говорил сСурковым исказал мнесовсем неофициальнымголосом: «Сурковчасто обещаети не делает; япрослежу, чтобыон исполнилсвое обещание».Вот мероприятияСоюза, связанныес Зощенковскимделом: позвонилиХрапченко испросили его,почему он возвратилиз редакции«Октябрь» 10рассказовЗощенки, написалиМ. М-чу письмос просьбойприслать рассказы,забракованныеХрапченкой,написали вообщеодобрительноеписьмо Зощенкеи т. д.
Я поговорилс Лидиным, членомЛитфонда. Лидинпопытаетсяпослать М. М-чу5000 рублей. Я ссвоей стороныпослал емуприглашениеприехать вПеределкинопогостить уменя и 500 рублей.Как он откликнется,не знаю.
Хлопотыо Тагер уперлисьв тупик. ПолковникКовалев уехалв отпуск, и милаядевушка, работающаяв Прокуратуре(«зовите меняпросто Вера»),утверждает,что дело ещена рассмотрениив Л-де2.<...>
Былу Федина, хлопотало квартире дляГаббе и о продленииавторскогоправа для дочериБальмонта.<...>
Сейчасу меня ночуетБек. Он рассказалмне дело Сахнина,укравшего усосланнойЛевиной еероман. Она прислалав «Знамя» романо Японии. Он,как секретарьредакции, сообщилей, что романпринят,— и попросилсообщить своюбиографию. Онаответила, уверенная,что он, приславшийей радостнуювесть о том,что роман будетнапечатан,достоин полнойоткровенности.Чуть толькоон узнал, чтоона была арестована,он украл у неероман, содралогромный гонорар(роман печаталсяи в Детгизе, ив «Роман-газете»)— и не дал ейни копейки3.Теперь на судеего изобличили,но как редакция«Знамени»пыталась замутитьэто дело, прикрытьмошенника,запугать Левину— и опорочитьБека, которыйи открыл этодело! <...>
Я читаю письма