дядя [нрзб.— Е.Ч.] И вотрешили пуститьв ход пионеров,к-рые сегоднябудут на Совещанииу Лядовой, апотом пойдутдепутациейк Сталину, чтобыон позволилнапечататькакую-нб. книжкуо себе, т. к. пионеры-дестрашно желаютузнать егожизнь, а книжекникаких о немнету. Началиобдумыватьтекст этогообращения кСталину. Выяснилось,что оно должнобыть письменное.К-ву это непонравилось,ведь Ст. могзаказать книжкудругому, и он— предоставивнам долго обсуждатьэтот план —скромно и дажезастенчивосказал:
—А не лучше линаправить этудепутацию комне. Пусть пионерынапишут, чтоони просят менянаписать о Ст.,а я покажу ееСтарику: мол,с утра до ночинадоедают, чтоделать.
Ляд. закивалаголовкой: Да,да, да... Это чудныйплан. Сегодняя внушу им этумысль, Миша,—и им покажется,что она самапришла им вголову...
Сегодня вгазетах естьо том, что председательЗерносовхозобъединеният. Герчиковсмещен и разжалованза неумелоеруководствоэтим колоссальнымучреждением.Герчиков живетв этом же доме.К. был у него.Феноменальноспокоен. Утромтого дня, когдав газетах появилосьподписанноеСталиным иМолотовымраспоряжениео его свержении,он проснулсяв 9 часов, взялв постели газеты,увидел ужаснуюновость, отложилее в сторону— «успею ещенаволноваться»,—и заснул опять.Спал 3 часа.
Кольцовговорит, чтозавтра будетгрозная передоваяо нем в «Правде».
Холодно ужаснов комнатах.Ветры так иходят по незамазаннойквартире.
От наших издому ни слуху,ни духу. Нужнопослать телеграмму.Или спешноеписьмо. Говорят,почта такразладилась,что спешныеписьма идутиз Л-да в Москву3—4 дня.
30.XI.Как этони странно,истинное сочувствиесвоему горюя встретил уХалатова. Оннашел какие-тонепошлые слова— мне в утешение— и тон, которымони были сказаны,меня не покоробил.
Онуже неск. днейназначает мнесвидания, и всенеудачно, носегодня онтвердо назначилЛядовой в 4½,а мне в 5. Конечно,мы с Л. ждалидо б½; конечно,он принял насобоих. Я вкратцеизложил емупроект своего«Бородули дляюношества»,она сказалаему о «Солнечной»,и он так увлексятемой, чтораспорядилсявыдать мнеавансом костюми пальто и напечататьиздание «Мойдодыра»и «ФедоринаГоря». Это оченькстати, п. ч. явесь обносился,гол и обтерхан.А этот аванся выплачу ему«Солнечной».
Получил отЛиды печальноеписьмо: М. Б.заболела гриппом.Простудиласьв Москве.
У Халатовав кабинетеогромная фотографияСталина с трубкой;стоит прямона полу противего письм. стола.На столе множествобелых клочковбумаги, на к-рыхотмечаютсячасы разныхделовых свиданий.Поговорит потелеф., сейчасже отрываетбелой пухлойрукой клочоки звонит: вбегаетсекретарша.Он говорит:напишите 4-гов 4 часа принятьСобсовича.Потом опятьтелефон и опятьклочок: напишите:6-го в 6 час. принятьМайдаровича.<...>
3/ХП 31.Вчера — у Кольцовас утра. Хотелпросить егопомочь мнераздобыть вкооперативепальто и костюм.Он работал ссекретаршей:разбирал письма.Целая куча —разных. Пишутему горе-изобретатели,старушки-лишенкии вообще разныйобиженный инеудачливыйлюд. Он читаеткаждое письмовнимательнои если ставитна нем буквуК, этозначит, отдатьИльфу и Петровудля юмористическойобработки вкаком-нибудьжурнальчике.Таких Кбыло оченьмного. <...>
Вдругв разговоревыяснилось,что «Огонек»будет давать«Трудное время»Слепцова. Явзволновалсяи бросился кВиноградову.Виноградовпринял менядружески. Онтолст и добродушен.Весь в книгах.Очень забавныеу него дети Юраи Надя, знают«Мойдодыра»,«Крокодила»и проч. Показалмне неприличныестихи Лонгиноваи выбранил зато, что я в примечанияхк Некрасовуслишком жестокоотнесся к этомупочтенномуученому. «Всеже Новиков и«мартинисты»очень хорошаявещь».— «Всеже Лонгиновбыл прохвости кувшинноерыло»,— ответиля. Оказалось,что Виноградовв довершениеко всему летчик.Он выдержалэкзамен, кажется,на пилота и вэтом году леталв Красноярск— в 22 часа долетел.Летчики отчаянные— он очень хорошорассказывало том, как онилетали на «летучуюмышь», «на соломку»и проч., как летчикюркнул в туман,за 15 км от Красноярскапрямо на военныйпост, и часовойстал стрелять— говорок унего уверенный,солидный,дружественный.Подарил мнесвои «Перчатки»,вышедшие вЛенингр. Из-веписателей.
От Коли письмо.Справитьсяв «Федерации».Колино положениетакое. Он написалв течение прошлойзимы роман«Собственность».Многие кускиромана емуудались — иобщий тонпревосходный,но есть в романекакой-то идеологическийизъян, т. к. 5 или6 редакций, одназа другою, отвергаютего. Раньшевсего романбыл принят кнапечатаниюв журнале «Ленинград»и приобретендля отдельногоиздания «Ленинградскимиздательствомписателей».Потом у изд-стваписателей егооттягал ГИХЛ,которому романочень понравился.Коля ликовал.Это давало ему400 р. за печатныйлист, то естьоколо 800 р. в месяц,а главное, этодавало емувозможностьотдохнутьмесяца два откаторжнойбеспросветнойработы. И вотвсе полетело.«Ленинград»перешел в другиеруки, к раппамили лаппам, ипопутчики изнего были изгнаны.ГИХЛ, преждеруководимыйЧагиным, тожеполучил другогокомандира. Колевернули роман.Он отвез егов Москву. Тамк роману отнеслисьочень тепло,особенно в«Новом мире»— хотя думали,что это мойроман (чегоКоля не знает).Но в ГИХЛе егопрочитал КорнелийЗелинский —и написал о немубийственнуюрецензию. Вразговоре жесо мною он,Зелинский,очень хвалилроман. Коля,узнав об этом,просит менянавести о романесправки.
3/ХП 31. Ия пошел в «Федерацию».Никитиной тамуже нет. Шульц.Седоватый, снемецким акцентом.О Колином романе:начало хорошее,но вторая часть— «гадкая».Почему «гадкая»,я не мог дознаться,так как Шульц,видимо, романане читал, а положилсяна рецензиюЗелинского.Я взял романи — к Зелинскому.Он встретилменя приветливо,но был занят.Писал для «КраснойНови» о МихаилеКольцове. Ясейчас же решилуйти, не мешать.Он взял с меняслово, что яприду к обеду.До обеда полторачаса. Я к Сейфуллиной.Не застал. Кудадевать полторачаса? Я — к Шагинян,которая живеттут же, в томже коридоре.И это посещениедоставило мненаибольшуюрадость — извсех моих московскихвизитов и встреч.Она поцеловаламеня на пороге,обняла и нежноусадила надиван. Я понял,что эта нежностьотносится кМурочке — иразревелсяи стал ей первойрассказыватьо Мурочке, какаяэто была нежная,гордая, светлая,единственнаяв мире душа.Шагинян поняламеня, у нее усамой толькочто умерла отрака в страшныхмучениях мать.И вообще все,что говорилаШагинян на этомдиванчике, былоокрашено дляменя глубокойчеловечностью,душевной ясностью.«Бросила литературу.Учусь. В плановом(кажется) институте.Математикадается трудно.Все же мне 43 года.И не та математикатеперь, всяперестроенапо марксистскомуметоду, но затокакая радостьжить в студенческойсреде. Простые,горячие, бескорыстные,милые люди. Нето что нашилитераторы,от которых ясовсем отошла.Вот живу здесьс октября, а изписательскойбратии виделатолько вас иСейфуллину.Сейфуллинапрекраснаяженщина, а другихмне никого ненадо. Надоелалитература,она слишкомдергает, мучает,и я впервые на43 году жизниживу радостно,потому что нетна мне этоготяжелого гнеталитературы.Написав «Гидроцентраль»,я оглянуласьна себя: ну чтоя такое? глуховатая,подслеповатая,некрасиваяженщина с оченьдурным характером,и вот решилауйти, и мне хорошо.Разделила на12 частей весьгонорар от 2-гоизд. «Гидроцентрали»и буду житьвесь год незарабатывая».
В комнатена висячейкнижной полкетесно вдвинутыкниги Гёте идругих немцев.На столе портретыЛенина и Сталина.Диванчик, накотором мысидели, утлый.Сядешь на одинконец, другойподнимаетсякверху. «Я теперьбольше волнуюсь,как бы не попастьна черную доску,мне это ужаснеевсех рецензий.Третьего дняя попала, таккак запоздалана первую лекцию.Ну ж и досталосьот меня моимдомашним».
Во всем, чтоона говорит,есть какая-топодлинность,ни капли кокетстваили фальши.Заговорилио Горьком.Оказывается,она его ненавидитдо глупости.«Сама своимиглазами виделадоговор, покоторому Горькийполучает свойгонорар валютой;ежедневно, неисключая ипраздников,ему должныплатить столько-тои столько-тодолларов —позор: выкачиватьиз страны втакое времявалюту!! Крометого, я считаю,что он пустопорожнийписатель, нувот как пустойстакан, чем егони нальют, тов нем и есть.Теперь он громитвсех немарксистов,но я помню, какв Ленинградеменя однаждыпотянуло кнему, я хотелаговорить с нимо марксизме,он с таким презрениемсказал мне:«Только предупреждаювас, что я немарксист», ит. д. и т. д. Обычныенападки наГорького. Пригласиламеня обедать,но, видимо,почувствовалаоблегчение,когда я отказался,т. к. обед оченьскудный. Готовитсестра Мариэтты,скульпторша.Тут же и Мариэттинадевочка — лет14-ти в переходномвозрасте, крепкая,но неуклюжаяармяночка.
Мариэттаждет приездамужа.
«А известностисвоей я никакне чувствую.В институтепутают моюфамилию, малокто знает, чемя занимаюсьи вообще с октябряя не видаю людей,которые читалибы меня. Да ираньше не видела».
От нее я ушелк Зелинскому.Он указал мне,какие местау Коли он считаетнаиболее уязвимыми,и дал оченьчеткие советы,как выпрямитьидеологическуюлинию.
В нем естькакая-то трещина,в этом выдержанноми спокойномджентльмене.«Ведь поймите,—говорил оноткровенно,—пережить такойкрах, как я: бытьвождем конструктивистов,и вот... Этогомне не желаютзабыть, и теперьмне каждый разприходитсяснова и сновадоказыватьсвою лояльность,свой разрывсо своим прошлым(которое я всеже очень люблю)4.Так что судитьменя строгонельзя. Мы всене совсемответственныза те «социальныемаски», которыеприходитсяносить». Обедбыл очень плох,в доме чувствуетсябедность, ноЕлена Михайловнатак влюбленав своего чопорного,стройного,изысканновеличавогомужа, так смеетсяего шуткам, такоткровенноревнует его,а он так милосмеется надее влюбленностьюв красавцаЗавадского,что в доме атмосферауюта и молодости.Я думал вчера,что я уезжаю,но Лядова недостала дляменя билетаи пришлосьостаться ещена один день.О Зелинскомкакой-то рапповецсказал: «Вотидет наш пролетарскийэстет». З. пересказывалэту остротус большимудовольствием...Правлю повестьВоронова «Детство».Удивительнонеровная вещь.Первые страницы— классические,остальноехалтура и мусор.Вчера при помощиразных знакомствдобыл бумаги,конвертов,карандашей— и чувствуюсебя счастливымчеловеком,страстно люблюновые письменные