Воргунов. Ничего не слышал. В выключателе? Угу…
Торская. Знает о нем Григорьев. Григорьев объявил, что усовершенствование Одарюка ничего не стоит. Я хочу, чтобы вы проверили.
Воргунов. Где же этот молодой русский изобретатель?
Клюкин. Он сейчас на работе, я могу вам рассказать.
Воргунов. Оказывается, это уже достояние широких народных масс? Рассказывайте.
Клюкин. В выключателе есть пластинка, знаете?
Воргунов. Ну?
Клюкин. Там на двух углушках нужно высверлить две дырочки и закрепывать на них штифтики для контактов. Одарюк предлагает дырочек не сверлить, штифтиков не ставить, а штамповать пластинку наподобие ласточкиного хвоста, а потом загнуть два хвостика. Можно их загнуть во время штамповки. Получаются хорошие контакты.
Воргунов. Угу. Это он сам придумал?
Клюкин. Ну, а кто же?
Торская. Разве хорошо?
Воргунов(в задумчивости подымается и направляется вверх). Черт… Просто как… Ласточкин хвост…
Торская. Петр Петрович, куда же вы?
Воргунов(остановился на лестнице). Ах, да. Так его фамилия Одарюк? А не Одергейм?
Клюкин. Да нет, Одарюк.
Воргунов. Пошлите этого Одергейма ко мне.
Клюкин(сдерживая смех). Смотри ты!
Сверху спускается Григорьев.
Воргунов. Товарищ Григорьев, вам было известно предложение Одарюка — ласточкин хвост?
Григорьев. Дело в том…
Воргунов. Было известно?
Григорьев. Было…
Воргунов. Больше не имею вопросов.
Григорьев. Петр Петрович, спасите мою душу — я же говорил о нем Георгию Васильевичу, и он со мной согласился.
Воргунов. С чем именно согласился?
Григорьев. Что это слишком наивно.
Воргунов. Угу. Замечательно!
Григорьев. И потом ведь немцы этого не делают.
Воргунов. Отправляйтесь к чертовой матери с вашими немцами, понимаете? Немцы за вас будут соображать? Ох ты, господи, когда это кончится? ((Ушел.)
Григорьев. Это вы ему рассказали, товарищ Торская?
Торская. Я.
Григорьев. Это называется интригой, товарищ Торская.
Торская. Это называется борьбой, товарищ Григорьев. (Ушла.)
Григорьев. Что она ему рассказывала?
Клюкин. С часовым разговаривать строго воспрещается.
Григорьев. Ага, воспрещается? (Пошел наверх.)
Зырянский(выходит из столовой). А это что за птица?
Лаптенко. Дядя, примите в коммуну.
Зырянский. Из детского дома давно?
Лаптенко. Я не из детского дома.
Зырянский. А ну, покажи? (Открывает ворот рубахи, осматривает белье.) Когда ты убежал из детского дома?
Лаптенко. Три дня.
Зырянский. Так чего ты к нам пришел?
Лаптенко. На заводе хочу работать.
Зырянский. Ну, посиди, просохни малость. (Уходит во двор.)
Лаптенко. А кто здесь самый старший?
Клюкин. Обойдешься без самого старшего.
Клюкин смотрит на часы, заглядывает в столовую. Вбегает Синенький.
Клюкин. Ты где это шляешься?
Синенький. Ты знаешь, что в цехе делается? Зырянский Вехова обыскивал. (Снимает сигналку с дежурного шкафа.)
Клюкин. Ящик?
Синенький. Ага. Два французских ключа, которые у Гедзя пропали.
Клюкин. Ну, давай, давай.
Синенький дает сигнал «кончай работу» в вестибюле, в верхнем коридоре, во дворе. Зырянский и Вехов входят.
Вехов. На что мне эти ключи, у меня самого таких два.
Зырянский. Значит, продать хотел! Я тебя знаю!
Вехов. Алеша, честное слово, коммунарское слово, не брал.
Зырянский. Почему они в твоем ящике?
Вехов. Не знаю.
Жученко и Шведов входят.
Жученко. Я его сейчас выгоню на все четыре стороны. Ага, он здесь?
Шведов. Подожди выгонять, чего ты горячишься?
Жученко. Ты понимаешь, Шведов, по всему заводу и в городе уже растрепали: «Коммунары крадут», «Коммунары — воры, срывают завод».
Зырянский. Ты, Шведов, брось тут добрую душу разводить. Сколько инструмента пропало! А штанген у Собченко? Я вот тебя поддам в дверь!..
Шведов. Так не годится, Алексей. Вечером в бюро поговорим. Это дело темное. Ведь он не признался? Тут может быть ошибка.
Зырянский. Я его выгоню сейчас. А ты меня в бюро сколько хочешь разделывай.
Шведов. Я не позволю никого выгонять без разбора.
Жученко. И вечно ты, Шведов, усложняешь дело.
Шведов. Постой. Ты вот что, Алексей, скажи мне: почему ты у него производил обыск?
Зырянский. По праву дежурного командира.
Шведов. Да знаю. А почему именно у него?
Зырянский. А мне Григорьев сказал.
Жученко. Григорьев сказал?
Зырянский. Чего ты?
Жученко. Постой. Как он тебе сказал?
Зырянский. Просто сказал, что он подозревает Вехова.
Входят три-четыре коммунара, между ними Гедзь.
Шведов. Откуда же он знает?
Зырянский. Значит, знает.
Гедзь. А в самом деле интересно: как он может знать, что Вехов у меня украл ключи?
Зырянский. Разве вы коммунары? Вы бабы. Откуда знает? Что же, по-вашему, он крал вместе с Веховым? Значит, имеет какие-нибудь основания.
Шведов(задумчиво). Какие-нибудь… Это недостаточно.
Гедзь. Да, это верно. Скажи, Вехов, прямо: когда ты украл ключи?
Вехов. Я ключей не брал.
Шведов. Я ему верю.
Зырянский. Ну еще бы! Как это можно, чтобы Шведов кому-нибудь не поверил? Я удивляюсь, как ты попам не веришь? Ну что с ним делать?
Шведов. Это дело завтра разберем. Завтра все равно день боевой. И комсомол и совет командиров. (Вехову.) Иди в спальню.
Задерживаются в вестибюле: Шведов, Жученко, Зырянский, Собченко, Деминская, Донченко, Гедзь. Другие коммунары в спецовках пробегают наверх и влево по коридору.
Гедзь. Странная история!
Собченко. Теперь у нас все истории странные. Вот смотри: мой штанген, эти самые ключи, сколько инструмента у всех пропадает. Откуда у нас столько воров? Откуда набрались, понимаешь?
Романченко(пробегая). Это не коммунары крадут.
Жученко. Вот мудрец тоже, Федя, а кто же крадет?
Романченко. Это черти завелись в коммуне.
Донченко. Вот я тебе уши надеру. Какие черти?
Романченко. Завелись в коммуне. Черти. С рогами и хвостом. Штатив пять сантиметров, а пружина четыре с половиной. Все крадут. Много чертей. Мы вчера с Ванькой одного поймали.
Шведов. И что ты мелешь? Кого вы поймали?
Романченко. Я же сказал тебе: черта, такой, знаешь… (Прикладывает рожки.)
Жученко. А ну, покажи.
Романченко. Э, нет! Это мы в подарок готовим с Ванькой.
Жученко. Кому?
Романченко. Совету командиров, кому же? Вот завтра поднесем. (Показывает, как он будет подносить. Удирает наверх.)
Шведов. Болтает пацан.
Жученко. Нет, здесь что-то есть. Федька — серьезный человек.
Черный(входит). О, целое совещание. Григорьева не видели?
Собченко. Вот еще этот Григорьев, понимаешь ты… А зачем он тебе?
Черный. В коллекторе была прокладка из слюды. Обтачивали коллектор на шлифовальных. Теперь ставим прокладку бокелитовую.
Жученко. А бокелит на шлифовальных плавится.
Черный. Во, прокладку переменили, а того не заметили, что бокелит жару не выдерживает. Ты знаешь, какое вращение на шлифовальных?
Собченко. Ну?
Черный. Вот тебе и «ну». Бокелит расплавится, а снаружи этого не видно. Ставим коллектор на место, все собираем, пробуем мотор — ничего не выходит. А черт его знает, в чем причина? Попробуй догадаться.
Собченко. А кричали все: «Девчата виноваты — обмотка неверная».
Черный. Валили на обмотку. Девчата уже и плакали, бедные.
Жученко. Да, это, брат, действительно. Кто же это наделал?
Черный. Да Григорьев же…
Шведов. Ну будет завтра день, постойте.
Жученко. Действительно, черти в коммуне.
Воргунов медленно спускается с лестницы, задумался.
Зырянский. Вот, может быть, товарищ Воргунов разьяснит?
Воргунов. Чего разьяснять?
Жученко. Говорят, черти в коммуне завелись.
Воргунов. Этого только не хватало.
Жученко. Товарищ Воргунов, вы слышали сказки о штативе и пружине, о бокелитовой прокладке, об автомате, о ласточкином хвосте?
Воргунов. Слышал.
Гедзь. Так отчего это?
Коммунаров прибавляется.
Воргунов. Отчего? Ясно — отчего. Не умеем работать.
Шведов. А вот мы за это возьмемся по-комсомольскому.
Воргунов. Как же это — по-комсомольскому?
Шведов. А вы не знаете?
Воргунов. Да видите ли, я уже сорок лет как в комсомольцах не был.
Блюм. Энтузиазм — вот что нужно!
Жученко. А вы в энтузиазм верите?
Воргунов. Я ни во что не верю. Я могу только знать или не знать.
Собченко. Ну хорошо, так вы энтузиазм знаете?
Воргунов. Это штука для меня трудная. Начнем с маленького. Вот вы рабфаковцы. Значит, геометрию, скажем, знаете?
Голоса. Знаем.
Воргунов. Какая формула площади круга?
Голоса. Пи эр квадрат.
Воргунов. Как можно эту формулу изменить при помощи энтузиазма?
Молчание.