Мое впечатление о нем было, конечно, неполным, однако я заметил, что оно казалось грязно-белым, со странными большими серовато-красными глазами; его голова и спина были покрыты светлой мягкой шерстью. Однако, как я уже сказал, оно слишком быстро убежало, и мне не удалось его отчетливо рассмотреть. Не могу даже сказать, бежало ли существо на четырех лапах или же просто у него были слишком длинные руки. После минутного замешательства я бросился ко второй груде обломков. Сначала я не мог ничего найти, но скоро в кромешной темноте наткнулся на один из тех круглых безводных колодцев, о которых я уже говорил. Только этот колодец был наполовину прикрыт упавшей колонной. Мне в голову неожиданно пришла одна мысль. Не могла ли эта тварь спуститься в колодец? Я зажег спичку и, взглянув вниз, увидел маленькое белое создание с большими блестящими глазами, которое удалялось, глядя на меня. Меня охватила дрожь отвращения. Это было нечто вроде человекообразного паука. Существо спускалось вниз по стене колодца, и теперь я заметил множество металлических скоб для рук и ног, образовавших нечто вроде лестницы. Но в этот момент догоревшая спичка обожгла мне пальцы и, выпав, потухла. Когда же я зажег другую, маленькое чудовище уже исчезло.
Не знаю, долго ли я просидел, всматриваясь в глубину колодца. Тем не менее прошло достаточно времени, прежде чем я пришел к заключению, что виденное мною существо тоже было человеком. Истина открылась передо мной: человек перестал быть одним видом и разделился на два — изящные дети Верхнего мира не были единственными нашими потомками. Нет, это белесое отвратительное ночное существо, которое промелькнуло передо мной, также было наследником прошедших веков.
Я подумал о воздухе, который дрожал над колодцами и о своей теории подземной вентиляции. Теперь я начал подозревать их истинное значение. Но какую роль, хотелось бы понять, мог играть этот лемур в моей схеме сбалансированной организации человечества? Каково было его отношение к безмятежному существованию прекрасных жителей Верхнего мира? Что скрывалось там, на дне этого колодца? Я присел на его край, убеждая себя, что мне нечего бояться и что я должен спуститься туда, чтобы получить ответ на все мои вопросы. Однако я все равно боялся это сделать! Пока я колебался, двое прекрасных наземных жителей, увлеченных любовной игрой, пробежали мимо меня через освещенное пространство. Мужчина преследовал женщину, бросая в нее на бегу цветами.
Они, казалось, очень огорчились, обнаружив, что я заглядываю в колодец, опираясь на упавшую колонну. Очевидно, здесь было принято не замечать эти отверстия — как только я указал на колодец и попытался задать вопросы на их языке, их смущение стало еще заметнее, и они отвернулись от меня. Но мои спички заинтересовали их, и мне пришлось сжечь несколько штук, чтобы позабавить эту пару. Я вновь попытался узнать что-нибудь про колодцы, и опять потерпел неудачу. Тогда, оставив их в покое, я решил вернуться к Уине и выяснить все у нее. В моем сознании происходил переворот, появлялись новые, пока еще нечеткие идеи. У меня уже явно был ключ, чтобы понять значение этих колодцев, а также вентиляционных башен и таинственных привидений, не говоря уже о бронзовых дверях и о судьбе, постигшей Машину Времени! Одновременно я чувствовал, что скоро смогу разрешить ту экономическую проблему, которая до сих пор приводила меня в недоумение.
Моя новая теория теперь выглядела так. Ясно, что второй вид людей живет под землей. Три различных обстоятельства привели меня к такому заключению: прежде всего, они редко появлялись на поверхности земли, по-видимому, вследствие давней привычки к подземному существованию. На это указывала их блеклая окраска, присущая животным, обитающим в темноте, — вспомните, например, о белых рыбах, которые живут в пещерах штата Кентукки. Глаза, отражающие свет, — это тоже характерная черта ночных животных, таких, например, как кошки или совы. И наконец, явное замешательство при дневном свете, поспешное неуклюжее бегство в темноту, особая манера опускать на свету лицо — это подкрепляло мою догадку о крайней чувствительности сетчатки их глаз.
Земля под моими ногами, видимо, была изрыта туннелями, в которых обитала новая раса. Существование вентиляционных башен и колодцев по склонам холмов — всюду, кроме долины реки, — показывало, что туннели образуют огромную, разветвленную сеть. Разве не естественно было предположить, что в искусственном Подземном мире шла работа, необходимая для благосостояния дневной расы? Мысль эта была настолько правдоподобна, что я тотчас принял ее и стал размышлять дальше, отыскивая причину разделения человечества. Боюсь, что вы с недоверием отнесетесь к моей теории, но что касается меня самого, то я в скором времени убедился, насколько она была близка к истине.
Мне казалось ясным, что постепенное углубление теперешнего социального различия между Капиталистом и Рабочим было ключом к разгадке. Это покажется вам ироническим преувеличением, но ведь уже теперь существуют обстоятельства, которые указывают на такую возможность. Все чаще проявляется тенденция использовать подземные пространства для нужд цивилизации, которой не нужны изящества: существует, например, подземная железная дорога в Лондоне, строятся новые электрические подземные дороги и туннели, существуют подземные мастерские и рестораны, причем они растут и множатся. Я думаю, эта тенденция все усиливалась, и промышленность в конце концов совсем исчезла с поверхности земли. Все глубже и глубже под землю уходили мастерские, где рабочим приходилось проводить все больше времени, и наконец… Даже теперь — разве искусственные условия жизни какого-нибудь ист-эндского рабочего не отрезают его фактически от поверхности земли?
А тенденция, характерная для богатых людей и вызванная все большей утонченностью жизни, — тенденция расширять пропасть между ними и оскорбляющей их грубостью бедняков тоже ведет к захвату привилегированными сословиями все большей и большей части поверхности земли. В окрестностях Лондона и других больших городов уже, наверное, добрая половина самых красивых мест недоступна для посторонних! А неуклонно расширяющаяся пропасть между богатыми и бедными, результат продолжительности и дороговизны высшего образования, а также стремление богатых к утонченным привычкам — разве не приведет это к тому, что соприкосновение между классами станет все менее частым? В конце концов на земной поверхности должны будут остаться только имущие, наслаждающиеся удовольствиями и красотой, а под землей окажутся все неимущие — рабочие, приспособившиеся к подземным условиям труда. А очутившись там, они, без сомнения, должны будут платить имущим за вентиляцию своих жилищ. Если же они откажутся от этого, то умрут с голода или задохнутся. Неприспособленные и бунтовщики просто вымрут. Мало-помалу при установившемся равновесии такого порядка вещей уцелевшие неимущие приспособятся к условиям подземной жизни и сделаются такими же счастливыми, на свой собственный лад, как и жители Верхнего мира. Как мне казалось, утонченная красота одних и бесцветная бледность других имели вполне естественное происхождение.
Окончательный триумф человечества, о котором я мечтал, принял теперь в моих глазах совершенно иной вид. Это не был триумф морального прогресса и всеобщего сотрудничества, который я воображал себе. Нет, я увидел настоящую аристократию, вооруженную новейшими знаниями и потрудившуюся для логического завершения современной индустриальной системы. Ее победа была не только победой над природой, но также и победой над людьми. Такова была моя теория на этот момент. У меня не было проводника, как в книгах об Утопии. Может быть, мое объяснение абсолютно неверно. Но все же я и сейчас думаю, что оно самое правдоподобное. Однако даже эта, по-своему законченная цивилизация давно прошла свой зенит и клонилась к упадку. Чрезмерная безопасность жителей Верхнего мира привела их к постепенной дегенерации, к общему вырождению, уменьшению роста, сил и умственных способностей. Это я видел достаточно четко. Что произошло с Подземными Жителями, я еще не знал, но все увиденное мной показывало, что «морлоки», как их называли обитатели Верхнего мира, ушли еще дальше от нынешнего человеческого типа, чем «элои» — прекрасная наземная раса.
Теперь я все больше беспокоился. Зачем морлоки похитили мою Машину Времени? Теперь я был уверен, что это именно они похитили ее. И почему элои, если они здесь господствуют, не могут возвратить ее мне? Почему они так панически боятся темноты? Я попытался было расспросить о Подземном мире Уину, но меня снова ждало разочарование. Сначала она не понимала моих вопросов, а затем просто отказалась отвечать. Она так дрожала, как будто этот разговор был для нее невыносим. Когда я начал слишком резко настаивать, она расплакалась. Это были единственные слезы, которые я увидел в Золотом веке, кроме тех, что пролил сам. Я тотчас перестал мучить ее расспросами о морлоках и постарался, чтобы с лица Уины исчезли эти следы человеческих чувств. Через минуту она улыбалась и хлопала в ладоши, когда я торжественно зажег перед ней спичку.
6
Это может показаться вам странным, но прошло целых два дня, прежде чем я решился продолжать свои изыскания в новом направлении. Я ощущал необъяснимый страх перед этими белыми фигурами. Они походили на почти обесцвеченных червей и другие создания, хранящиеся в спирту в зоологических музеях. А прикоснувшись к ним, я почувствовал какой-то отвратительный холод! Этот страх отчасти объяснялся и моей симпатией к элоям, чье отвращение к морлокам стало передаваться и мне.
В следующую ночь я спал крайне плохо. Вероятно, мое здоровье несколько расстроилось. Недоумение и сомнение угнетали меня. Пару раз я пережил необъяснимое чувство ужаса. Помню, я тихонько пробрался в большую залу, где, освещенные луной, спали маленькие люди, в том числе и Уина, и их присутствие успокоило меня. Мне тогда еще пришло в голову, что через несколько дней луна будет в последней четверти и наступят темные ночи,