Он взял лампу. Никто не сказал ни слова, и мы молча вернулись в курительную.
Провожая нас, Путешественник во Времени помог Редактору надеть пальто. Доктор посмотрел Путешественнику в лицо и неуверенно сказал, что он переутомлен, чем вызвал у того громкий смех. Помню, как Путешественник во Времени, стоя в дверях, крикнул нам вслед несколько раз: «Спокойной ночи!».
Я ехал в одном кэбе с Редактором. По его словам, услышанный нами рассказ был «эффектным вымыслом». Что касается меня, то я не мог сделать никаких заключений. Этот рассказ был невероятным и фантастическим, но тон рассказчика казался слишком искренним и правдивым. Почти всю ночь я не спал и думал об услышанном. На другое утро я решил снова увидеть Путешественника во Времени. Мне сказали, что он в лаборатории. Я бывал у него в доме и поэтому пошел прямо туда. Однако лаборатория была пуста. На минуту я остановился перед Машиной Времени и дотронулся рукой до рычага. В тот же миг она, вроде бы такая тяжелая и устойчивая, заколыхалась, как лист от порыва ветра. Это потрясло меня, и в голове мелькнуло забавное воспоминание о том, как в детстве мне запрещали трогать разные вещи. Я пошел обратно. Пройдя по коридору, в курительной я столкнулся с Путешественником во Времени. Он собирался уходить. В одной руке он держал небольшой фотографический аппарат, в другой — сумку. При виде меня Путешественник рассмеялся и протянул для пожатия локоть.
— Я очень занят, хочу опять побывать там, — сказал он.
— Значит, это правда? — спросил я. — Вы действительно путешествуете во времени?
— Да, действительно и несомненно.
Он посмотрел мне в глаза. На его лице отразилась нерешительность.
— Мне нужно всего полчаса, — сказал он. — Я знаю, зачем вы пришли, и это очень мило с вашей стороны. Посмотрите пока журналы. Если вы подождете до завтрака, я докажу вам возможность путешествия во времени, доставлю образцы и все прочее… Вы позволите мне уйти?
Я согласился, не осознав всего значения его слов. Он кивнул и вышел в коридор. Я услышал, как хлопнула дверь лаборатории, сел и начал читать газету. Что он собирается делать до завтрака? Взглянув на одно из объявлений, я внезапно вспомнил, что в два часа обещал встретиться с Ричардсоном по делам издательства. Я посмотрел на часы и понял, что опаздываю. Я встал и двинулся по коридору, чтобы сказать об этом Путешественнику во Времени.
Взявшись за ручку двери, я услышал короткое восклицание, треск и удар. Когда же я открыл дверь, то очутился в водовороте воздуха и услышал звук разбитого стекла. Путешественника во Времени в лаборатории не было. Мне почудилось, что передо мной промелькнула неясная, похожая на призрак фигура человека, сидевшего верхом на вращающейся массе из черного дерева и бронзы. Фигура была настолько призрачной, что скамья позади нее, где лежали чертежи, была видна совершенно отчетливо. Однако едва я успел протереть глаза, как это видение исчезло. Пропала и Машина Времени. Дальний угол лаборатории был пуст, и там виднелось легкое облако оседающей пыли. Одно из стекол окна оказалось разбито.
Я стоял в изумлении. Я видел, что случилось нечто необычное, но не мог понять, что именно. Пока я стоял, дверь, ведущая в сад, открылась, и на пороге показался слуга.
Мы посмотрели друг на друга. В голове у меня мелькнула внезапная мысль.
— Скажите, мистер… вышел из двери? — спросил я.
— Нет, сэр, никто не выходил. Я думал, он здесь.
Я все понял. Рискуя рассердить Ричардсона, я остался ждать возвращения Путешественника во Времени, дожидаться его нового, может быть, еще более странного рассказа и образцов и фотографий, которые он мне обещал. Теперь я подозреваю, что никогда его не дождусь. Прошло три года со времени его исчезновения, и все знают, что он не вернулся.
ЭПИЛОГ
У нас нет выбора — нам остается лишь гадать. Вернется ли когда-нибудь Путешественник во Времени? Может быть, он унесся в прошлое и попал к дикарям палеолита? Или в пучину мелового моря? Или оказался среди чудовищных ящеров и огромных земноводных юрского периода? Может быть, и сейчас — если слово «сейчас» здесь допустимо — он бродит в одиночестве по какому-нибудь кишащему плезиозаврами коралловому рифу или по пустынным берегам морей триасового периода? А может быть, он отправился в будущее, в эпоху расцвета человеческой расы, в один из менее отдаленных веков, когда люди еще оставались людьми, но уже разрешили все сложнейшие вопросы и общественные проблемы, доставшиеся им в наследство от нашего времени? Сам я не могу поверить, что наш век, век только что начавшихся исследований, бессвязных теорий и разногласий по основным вопросам науки и жизни оказался кульминационным пунктом развития человечества! Так, по крайней мере, я думаю. Что же до него, то он придерживался другого мнения. Мы не раз спорили с ним об этом еще до того, как была сделана Машина Времени, и он всегда скептически относился к прогрессу человечества. Развивающаяся цивилизация представлялась ему в виде беспорядочной груды материала, которая в конце концов должна рухнуть и задавить строителей. Но если это и так, все же нам ничего не остается, как продолжать жить, думая, что этого не произойдет. Для меня будущее неведомо, наполнено загадками и только кое-где освещено его удивительным рассказом. В утешение я храню два странных белых цветка, засохших и блеклых, с хрупкими лепестками, как доказательство того, что даже в то время, когда исчезли сила и интеллект человека, благодарность и нежность продолжали жить в его сердце.
Кэмпбелл Джон
СУМЕРКИ
© Перевод И. Гонтова, 2002
— Поговорим о попутчиках, — сказал Джим Бенделл с несколько смущенным видом. — На днях я подобрал одного человека, и он не походил на обычного парня. — Джим рассмеялся, но как-то неестественно. — Он рассказывал невероятные вещи. Большинство из них ведь говорит только о том, как потеряли хорошую должность и теперь стремятся найти работу на Западе. Они не знают, сколько народу живет здесь. Они думают, что эта огромная прекрасная страна необитаема.
Джим Бенделл — агент по продаже недвижимости, и я понял, о чем пойдет речь дальше. Это его излюбленная тема, знаете ли. Он действительно обеспокоен положением с земельными участками в нашем штате. И при этом любит порассуждать о нашем прекрасном крае, хотя никогда не уезжает далеко от города. Пустыня его пугает. Так что я поспешил вернуть его к начавшемуся было рассказу.
— И что он заявлял? Будто он старатель, который не может найти земли для изысканий?
— Это не смешно, Барт. Нет, он даже ничего не заявлял. Он не заявлял — просто рассказывал. Видишь ли, он не говорил, что это правда, он только рассказывал. Это не дает мне покоя. Я знаю, что это не может быть правдой, но как он это рассказывал. О, я не знаю…
Я понял, что он в затруднении. Джим Бенделл обычно говорил на очень чистом английском — и всерьез гордился этим. Если он запинается, то, значит, по-настоящему обеспокоен. Как в тот раз, когда принял гремучую змею за палку и хотел положить в огонь.
Джим продолжал:
— И еще его странная одежда. Она выглядела как серебряная, но была легкой как шелк И в ночи она немного светилась.
Я подобрал его в сумерках. Именно «подобрал». Он лежал в десяти футах от обочины Южной Дороги. Сначала я подумал, что кто-то сбил его и не остановился. Видишь ли, было не очень хорошо видно. Я поднял его, положил в машину и тронулся. Мне надо было проехать еще три сотни миль, и я рассчитывал оставить его в Уоррен Спринге, у доктора Вэнса. Но он пришел в себя через пять минут и открыл глаза. Он огляделся вокруг, рассмотрел машину, потом взглянул на Луну.
— Слава Богу! — сказал он, и только затем посмотрел на меня. Это привело меня в шок Он был красив. Нет, он был прекрасен.
Нет, даже не так. Он был восхитителен. В нем было шесть футов и два дюйма, как мне кажется, волосы коричневые с красно-золотистым оттенком. Они напоминали тонкую проволоку, но курчавились и изгибались. Его лоб был широк, вдвое шире, чем мой. Черты лица оказались изящными, но потрясающе выразительными, глаза были серые, почти стального цвета и куда больше моих. Его костюм напоминал купальный в паре с пижамными брюками. Руки — длинные и загорелые, как у индейца. Но он был белым, а загар — скорее золотистый, чем коричневый.
Но он был великолепен. Самый чудесный человек, которого я когда-нибудь видел.
— Хеллоу! — сказал я. — Попали в аварию?
— Нет. Не в этом времени, во всяком случае.
И голос его тоже был восхитителен. Это был необычный голос. Он звучал, подобно органу, но только исходил из уст человека.
— Мой разум еще не пришел в норму. Я проводил эксперимент. Назовите мне сегодняшнюю дату, день и год. Тогда посмотрим… — продолжил он.
— Что?.. 9 декабря, 1932, — сказал я.
Это явно не обрадовало его. Кривая усмешка пробежала по лицу.
— Больше тысячи, — произнес он задумчиво. — Не так плохо по сравнению с семью миллионами. Я не могу жаловаться.
— Семью миллионами чего?
— Лет, — сказал он спокойно. Будто это вовсе и не трогало его. — Однажды я проводил эксперимент. Или хотел провести его. Или проведу его. Эксперимент в 3059 году. Я исследовал пространство. Время здесь не причем, я уверен. Это было пространство. Я почувствовал, что попал в это поле, но не смог вырваться наружу.
Поле гамма-Эйч 481, интенсивностью 935 по шкале Пеллмана. Оно засосало меня, но затем я вырвался. Я думаю, что оно сделало небольшой разрыв в пространстве, в том месте, где будет находиться Солнечная система. Оно забросило меня в будущее через высшие измерения, эффективно превысив скорость света.
Он не рассказывал это мне, понимаешь. Он будто размышлял или бредил. А затем снова осознал, что я рядом.
— Я не мог настроить их инструменты, семь миллионов лет эволюции изменили все. И поэтому немного промахнулся. Я живу в 3059 году. Но расскажите мне, какое самое значительное научное изобретение существует в ваше время?