талкиваются с нами и оказывают наибольшее влияние на то, что называют общественным мнением.
Финж сделал паузу, словно ожидая реплики или вопроса, но Харлен промолчал.
— С тех пор как приблизительно год… биогод назад произошло Изменение Реальности 433–486, серийный номер Ф-2, появились признаки возникновения в данной Реальности подобного нежелательного поверья. Я сделал некоторые заключения о его природе и представил их Всевременному Совету. Однако Совет считает, что я исхожу из предпосылок, вероятность которых очень мала, и требует, чтобы мои исходные данные были бы подтверждены прямым Наблюдением. Это очень деликатная работа, и поэтому я попросил направить в мое распоряжение именно вас. Поэтому же Вычислитель Твиссел согласился удовлетворить мою просьбу. Следующим моим шагом было найти аристократку, которая бы мечтала о работе в Вечности. Я сделал ее своей секретаршей и находился с ней в тесном контакте, чтобы выяснить, насколько она пригодна для наших целей…
«Да уж, контакт был тесным!» — подумал Харлен. Его гнев был снова обращен не столько против Нойс, сколько против самого Финжа.
Финж между тем продолжал говорить:
— По всем признакам она нам подходит. Сейчас она будет возвращена в ее Время. Используя ее дом в качестве базы, вы сможете без труда изучить жизнь людей ее круга. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему эта девушка находилась здесь и почему вам необходимо прожить несколько дней в ее доме?
— Уверяю вас, я все отлично понимаю, — ответил Харлен, почти не скрывая иронии.
— Значит, вы принимаете это поручение.
Харлен вышел из кабинета с воинственным пылом в сердце. Финжу не удастся перехитрить его. Он не позволит делать из себя дурака.
Конечно, только этот воинственный пыл и твердая решимость перехитрить Финжа были причиной того радостного возбуждения, которое охватило Харлена при мысли о предстоящей вылазке в 482-е.
Только это и ничего больше.
Глава 5. НОЙС
Поместье Нойс Ламбент было тихим и уединенным, хоть и находилось рядом с крупнейшим городом Столетия. Харлен хорошо знал этот город, намного лучше, чем любой из его обитателей. Работая Наблюдателем, он посетил здесь каждый квартал и каждое десятилетие.
Он знал город не только в Пространстве, но и во Времени. Он представлял его себе как единое целое, как живущий и растущий организм с его взлетами и падениями, радостями и бедами. Сейчас ему предстояло прожить в этом городе неделю — краткое мгновенье в долгой жизни существа из стали и бетона.
В этот раз его исследования все ближе и ближе подходили к периэкам — самым влиятельным гражданам города, которые предпочитали жить в своих загородных имениях, вдали от шума и суеты.
482-е было одним из многих Столетий, в которых богатство распределялось крайне неравномерно. Социологи объясняли это явление при помощи специального уравнения, которое Харлен не раз видел, но понимал только в общих чертах. В любом Столетии оно рассчитывалось по трем показателям, и в 482-м эти показатели стояли на самой грани допустимого. Социологи только качали головами и жаловались, что если новые Изменения не улучшат положения дел, то потребуются самые «тщательные Наблюдения».
Однако неравномерное распределение богатства имело свои преимущества. Оно вело к возникновению праздно живущего обеспеченного класса, который в лучшую свою пору покровительствовал искусствам и наукам. И пока на другом конце социальной лестницы все шло не так плохо, пока имущие классы не совсем забывали о своих обязанностях, наслаждаясь привилегиями, пока культура не принимала откровенно упадочных форм, Вечные предпочитали закрывать глаза на отклонения от равномерного распределения благ и занимались исправлением менее привлекательных периодов истории.
Против собственного желания Харлен смирился с таким положением. Его прежние ночевки во Времени обычно проходили в гостиницах, расположенных в беднейших кварталах города, в трущобах, где человек легко мог остаться незамеченным, где одним человеком больше или меньше — ровно ничего не значило, и где присутствие Наблюдателя не грозило прорвать ткань Реальности. Однако порой и это было небезопасным, и тогда Харлену приходилось ночевать где-нибудь в поле, под живой изгородью. У него даже вошло в привычку заранее подбирать изгородь, реже других посещаемую по ночам фермерами, бродягами или бездомными собаками.
Но сейчас Харлен оказался на другом краю лестницы и нежился в постели, сделанной из вещества, пронизанного силовым полем, — уникального соединения вещества и энергии, доступного лишь высшим слоям этого общества. В длинной цепи Столетий такая вещь встречалась реже, чем просто материя, хотя и чаще, чем чистая энергия. В любом случае постель была на редкость удобной — она принимала форму тела, когда он ложился, была твердой, но поддавалась при малейшем движении.
Харлен с неохотой признал привлекательность подобных вещей, однако согласился с мудростью, известной в любом Секторе Вечности, — лучше жить в среднем по развитию этапе Столетия, чем на его самом комфортабельном уровне. Это обеспечивало лучшее знание и ощущение Столетия, не давало целиком отождествить себя с верхушкой общества.
В тот вечер Харлен впервые подумал, что быть аристократом все-таки приятно.
Уже засыпая, он вспомнил о Нойс. Ему снилось, что он заседает во Всевременном Совете и, скрестив руки, глядит вниз на маленького, очень маленького Финжа, а тот в ужасе выслушивает приговор, обрекающий его на вечное Наблюдение в одном из неведомых Столетий далекого-далекого будущего. Суровые слова приговора слетают с губ Харлена, а справа от него сидит Нойс Ламбент.
Вначале он ее не заметил, но теперь он все чаще и чаще искоса поглядывает направо, и голос его срывается.
Неужели ее никто не видит? Члены Совета смотрят куда-то вдаль, и только Твиссел улыбается Харлену, глядя сквозь Нойс, словно ее нет.
Харлен приказывает ей уйти, но слова застывают у него на губах. Он хочет оттолкнуть ее, но рука еле двигается, и он лишь слегка касается девушки. Ее плоть холодна, как лед.
Финж начинает смеяться… громче… громче…
И вдруг он понимает, что это смеется Нойс. Харлен открыл глаза и несколько секунд в ужасе глядел на девушку, прежде чем вспомнил, где он находится и как сюда попал. Комната была залита ярким солнечным светом.
— Вам приснилось что-то плохое? — спросила Нойс. — Вы стонали во сне и колотили по подушке.
Харлен промолчал.
— Ванна готова. И одежда тоже. Я принесла вам приглашение на сегодняшний вечер. Как странно снова вернуться к прежней жизни после такого долгого пребывания в Вечности!
Этот поток слов встревожил Харлена.
— Надеюсь, вы никому не сказали, кто я?
— Конечно, нет.
«Конечно, нет». Финж должен был позаботиться о такой мелочи и сделать ей внушение под наркозом. Впрочем, он мог посчитать такую предосторожность излишней. Ведь он находился в «тесном контакте» с нею. Эта мысль была неприятна Харлену.
— Я прошу вас общаться со мной как можно меньше, — раздраженно проговорил он.
Нойс нерешительно смотрела на него пару секунд, потом вышла. В мрачном расположении духа Харлен принял ванну и оделся. Предстоящий вечер не сулил ему особых развлечений. Он постарается ничего не говорить, ничего не делать и по мере сил сливаться с обстановкой. От него требовались только глаза и уши, сочетание которых с его мыслительными способностями даст в результате итоговый отчет.
Обычно он не задумывался, какую цель преследуют его Наблюдения. Еще будучи Учеником, он усвоил, что Наблюдателю не полагается знать, зачем он послан и какие выводы будут сделаны из его донесений. Любое знание автоматически искажает его видение, каким бы беспристрастным он ни старался быть.
Но сейчас неведение раздражало его. В глубине души Харлен был уверен, что Наблюдать нечего и что Финж в каких-то своих целях просто играет им. И все это из-за Нойс…
Свирепо взглянув на свое трехмерное изображение, аккуратно воссозданное отражателем в двух футах от него, он пришел к выводу, что яркие, тесно облегающие одежды делают его смешным.
Харлен заканчивал завтрак, принесенный ему роботом, когда в комнату ворвалась Нойс Ламбент.
— Техник Харлен, — воскликнула она, задыхаясь от быстрого бега, — сейчас июнь!
— Не упоминайте здесь моего звания, — строго предупредил Харлен. — Ну и что с того, что сейчас июнь?
— Но ведь я поступила на работу… — она сделала паузу, — туда в феврале, а это было всего месяц назад.
Харлен нахмурился.
— Какой теперь год?
— О, год правильный.
— Вы уверены?
— Совершенно. А что, произошла ошибка? — Его раздражала ее манера разговаривать, стоя почти вплотную к собеседнику, а легкая шепелявость (свойственная, правда, не только ей, но и всему Столетию) делала ее речь похожей на лепет маленького и беспомощного ребенка. Он отстранился.
— Никакой ошибки нет. Вас поместили в этот месяц, потому что так надо. Во Времени вы жили здесь постоянно.
— Но как это может быть? — Она выглядела испуганной. — Я ничего не помню. Разве я раздваивалась?
Харлен был раздражен больше, чем следовало. Он не мог толком объяснить ей природу микроизменений, вызываемых любым передвижением во Времени, которые меняли судьбу человека без существенных последствий для Столетия в целом. Даже Вечные порой путали микроизменения с Изменениями, которые существенно меняли Реальность.
— Вечность знает, что делает. Не задавайте ненужных вопросов, — произнес он с такой важностью, словно был Старшим Вычислителем и лично решил, что июнь самый подходящий месяц в году и микроизменение, вызванное скачком в три месяца, не перерастет в Изменение.
— Но ведь я потеряла три месяца жизни, — не унималась Нойс.
Харлен вздохнул.
— Ваши передвижения во Времени не имеют никакого отношения к вашему биологическому возрасту.
— Так я потеряла или не потеряла?
— Что именно?
— Три месяца жизни.
— Ради Времени, женщина, я же вам ясно говорю, что вы не потеряли никакого време