После этого он уже не тратил времени на размышления. Радостно, чуть ли не бегом он покинул квартиру, чтобы совершить свое первое преступление против Вечности.
Глава 8. ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Никто не остановил его. Никто не задавал ему вопросов. Все-таки в социальной изоляции Техников были и свои выгоды. Пройдя через Колодцы к Вратам Времени, Харлен настроил управление на координаты комнаты Нойс. Существовала опасность, что кому-то понадобится на законном основании воспользоваться этим же выходом. После недолгих колебаний Харлен запечатал выход своей личной печатью. На запечатанную дверь никто не обратит внимания, и наоборот, незапечатанные Врата с работающими приборами могут на целую неделю стать предметом толков и пересудов.
Не исключено, конечно, что у выхода его будет поджидать сам Финж. Приходилось рисковать.
Нойс все еще стояла на том месте, где он оставил ее. После его возвращения в Вечность прошло несколько долгих, мучительных часов (по биологическому времени), но для Нойс Харлен появился чуть ли не через секунду после своего исчезновения. Ни один волосок не успел шелохнуться на ее голове.
— Ты что-нибудь забыл, Эндрю? — спросила она с испугом.
Харлен вожделенно поглядел на нее, но не сделал попытки к ней прикоснуться. Слова Финжа не выходили у него из памяти, и он боялся увидеть на ее лице отвращение.
— Ты должна сделать то, о чем я тебя попрошу. — Голос его звучал хрипло.
— Значит, все-таки что-то случилось? Ведь ты исчез только что. И минуты не прошло.
— Не бойся, — сказал Харлен. Он с трудом подавил желание обнять ее, успокоить, хотя бы взять за руку. Словно какой-то демон все время толкал его на опрометчивые поступки. Ну зачем ему понадобилось возвращаться в первое же возможное мгновенье? Он только напугал ее своим неожиданным появлением.
Но в глубине души он хорошо знал ответ. Пространственно-временная инструкция давала ему два запасных дня. Чем раньше он вернется, тем больше шансов на успех, тем меньше вероятность, что он попадется. А с другой стороны, такая спешка таила в себе новую опасность. Он легко мог ошибиться в настройке и войти во Время раньше того момента, когда он покинул Нойс. Что тогда? Первое правило, которое он выучил, работая Наблюдателем, гласило: человек, дважды входящий в один и тот же отрезок Времени в одной и той же Реальности, рискует встретить самого себя.
Почему-то этого следовало избегать. Почему? Харлен не знал. Но он был совершенно уверен, что не желает встречаться с самим собой Ему не хотелось заглянуть в глаза другого, более раннего (или позднего) Харлена Кроме того, это было бы парадоксом, а Твиссел любил повторять «Во Времени нет ничего парадоксального, но только потому, что само Время всячески избегает парадоксов».
И пока в голове Харлена проносились эти бессвязные мысли, Нойс, не отрываясь, смотрела на него своими большими, сияющими глазами. Затем она подошла к нему и, положив прохладные ладони на его пылающие щеки, тихо сказала:
— У тебя неприятности.
Каким нежным и любящим показался Харлену ее взгляд! Неужели он ошибается? Ведь она уже добилась своего. Что еще ей нужно? Сжав ее руки, он хрипло спросил:
— Хочешь пойти со мной? Только сразу. Не задавая вопросов.
— Так надо? — спросила она.
— Надо, Нойс. Это очень важно.
— Идем, — сказала она так просто и буднично, словно ей каждый день приходилось отвечать согласием на подобные просьбы.
У входа в капсулу Нойс на мгновенье замешкалась, потом вошла внутрь.
— Мы двинемся вверх по Времени, Нойс, — сказал он.
— Это значит, в будущее, да?
В капсуле раздавалось тихое гудение, свидетельствующее о том, что приборы включены. Харлен незаметно надавил локтем на пусковой рычаг.
Ни с чем не сравнимое чувство «движения» сквозь Время не вызвало у нее тошноты, как опасался Харлен. Она сидела притихшая, спокойная и такая красивая, что при взгляде на нее у Харлена замирало сердце, и плевать ему было на то, что, проведя ее — человека из Времени — в Вечность без специального разрешения, он совершает очередное преступление.
— Эндрю, что означают эти цифры? Годы? — спросила она.
— Нет, Столетия.
— Ты хочешь сказать, что мы перескочили через тысячи лет? Уже?
— Именно.
— Но я ничего не заметила. — Она огляделась. — А как мы движемся?
— Не знаю, Нойс.
— Не знаешь?
— В Вечности есть много вещей, которые трудно понять.
Цифры на счетчике Столетий сменялись все быстрее и быстрее, пока не слились в туманное пятно. Харлен локтем нажимал рычаг, разгоняя капсулу до предела. Повышенный расход энергии мог вызвать удивление на Энергостанции, но Харлен сомневался в этом. Никто не ждал их у входа в Вечность, когда он вернулся вместе с Нойс, и одно это гарантировало девять десятых успеха. Сейчас ему оставалось только спрятать ее в безопасном месте.
— Вечные знают не все, — проговорил он после паузы.
— А я даже не Вечная, — пробормотала Нойс. — Я знаю так мало.
У Харлена екнуло сердце. Все еще не Вечная? Но ведь Финж утверждал…
«Оставь, — сказал он себе, — не копайся. Она пошла за тобой. Она улыбается тебе. Не искушай судьбу. Что еще тебе надо?»
И все-таки он спросил:
— Ты веришь в бессмертие Вечных?
— Видишь ли, они сами называют себя Вечными, и поэтому все уверены, что они живут вечно. — Она лукаво улыбнулась. — Но я знаю, что это неправда.
— Значит, ты не веришь?
— После того, как я побыла в Вечности, — нет. Люди, которые живут вечно, не разговаривают так, и потом, там были старики.
— И все же ты сказала мне той ночью, что я никогда не умру.
Все еще улыбаясь, она придвинулась поближе к нему.
— А я подумала: кто знает?
— А как Времяне относятся к тому, чтобы стать Вечными? — Харлен хотел задать вопрос непринужденно, но в голосе против его воли проскользнула напряженная нотка.
Ее улыбка погасла. Почудилось ли ему или она действительно покраснела?
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне интересно.
— Все это глупости, — ответила она. — Мне не хочется о них говорить.
Нойс опустила голову и принялась рассматривать свои изящные пальцы с длинными ногтями, которые тускло поблескивали в слабо освещенной капсуле. Харлену почему-то подумалось, что с наступлением вечера, когда стены замерцают мягким ультрафиолетом, эти ногти станут яблочно-зелеными или сочно-пурпурными, стоит ей чуть повернуть ладонь. Такая умница, как Нойс, могла раскрасить их в полдюжины цветов в зависимости от настроения. Синий мог бы означать невинность, ярко-желтый — веселье, лиловый — грусть, алый — страсть…
— Зачем тебе понадобилась моя любовь? — вдруг спросил он.
Она чуть побледнела, откинула назад свои длинные волосы и очень серьезно посмотрела ему прямо в глаза.
— Раз уж тебе так необходимо знать — у нас есть поверье: любовь Вечного делает девушку бессмертной. А я не хочу умирать. Это одна причина.
— Ты же сказала, что не веришь в это.
— А я и не верю, но почему бы не попробовать? Особенно если учесть вторую причину.
Он осуждающе посмотрел на нее, ища спасения от боли и разочарования на неприступных высотах морали своего Столетия.
— Какую?
— Мне все равно хотелось.
— Ты хотела, чтобы я полюбил тебя?
— Да.
— Но почему именно я?
— Ты мне сразу понравился. Ты был такой смешной.
— Смешной?
— Ну, странный. Ты так старался изо всех сил не смотреть на меня, а сам с меня глаз не сводил. Ты воображал, что ненавидишь меня, а я чувствовала, что тебя тянет ко мне. И мне стало немножко жаль тебя.
— При чем тут жалость? — У Харлена пылали щеки.
— Ты так страдал оттого, что хотел меня. А в любви все очень просто. Надо только спросить девушку. Так приятно любить и быть любимой. Зачем же страдать?
Харлен покачал головой. Ну и нравы в этом 482-м!
— Спросить, и все тут, — пробормотал он. — Так просто? И больше ничего не надо?
— Ну, конечно, надо понравиться девушке. Но почему не ответить на любовь, если сердце свободно? Что может быть проще?
Теперь настал черед Харлена потупить глаза. В самом деле, что может быть проще? Ничего плохого в этом не было. Во всяком случае, для девушек из 482-го. Уж ему-то следовало бы это знать! Он был бы непроходимым кретином, если бы стал допрашивать Нойс о ее прежних увлечениях. С таким же точно успехом он мог бы расспрашивать девушку из своего родного Столетия, не случалось ли ей обедать в присутствии мужчин и было ли ей при этом стыдно? Слегка покраснев, он смущенно спросил:
— А что ты сейчас думаешь обо мне?
— Что ты очень милый, — ответила она. — Если бы ты к тому же пореже хмурил брови… Почему ты не улыбаешься?
— Во всем этом мало смешного, Нойс.
— Ну пожалуйста. Я хочу проверить, могут ли твои губы растягиваться. Давай попробуем.
Она положила свои пальчики на уголки его губ и слегка оттянула их. Он изумленно отдернул голову назад и не смог сдержать улыбку.
— Вот видишь, твои щеки не потрескались. Наоборот, ты стал почти красавцем. Если будешь каждый день упражняться перед зеркалом и научишься улыбаться, то станешь совсем красивым.
Но его улыбка, и без того еле заметная, сразу погасла.
— Нам грозят неприятности? — тихо спросила Нойс.
— Да, Нойс, большие неприятности.
— Из-за того, что у нас было? Да? В тот вечер?
— Не совсем.
— Но ведь ты знаешь, что я одна во всем виновата. Если хочешь, я им так и скажу.
— Ни за что! — энергично запротестовал Харлен. — Не смей брать на себя вину. Ты ни в чем, ни в чем не виновата. Дело совсем в другом.
Нойс тревожно посмотрела на счетчик.
— Где мы? Я даже не вижу цифр.
— Когда мы, — машинально поправил ее Харлен. Он убавил скорость настолько, чтобы можно было различить номера Столетий.
Прекрасные глаза Нойс расширились.
— Неужели это верно?
Харлен равнодушно взглянул на Счетчик. Тот показывал 72000.