— Множественное число здесь ни к чему, Техник. Не нам, а тебе. Ты у нас специалист по Первобытной эпохе. Ты обучал Купера. Естественно, он придет к выводу, что только ты сможешь разыскать его следы.
— Какие следы?
Твиссел взглянул на Харлена, его проницательное старческое личико лучилось морщинами.
— Мы планировали оставить Купера в Первобытной эпохе. У него нет защитной оболочки в виде Поля биовремени. Вся его жизнь вплетена в ткань Времени и останется там, пока мы с тобой не вытащим его оттуда. Точно так же вплетены в эту ткань любые предметы, знаки или сообщения, которые он мог оставить для нас. Я не сомневаюсь, что когда вы изучали 20-е Столетие, вы пользовались какими-нибудь специальными источниками. Архивные документы, пленки, справочники, предметы. Любые подлинные материалы, относящиеся к той эпохе.
— Разумеется.
— Он изучал их вместе с тобой?
— Да.
— Не было ли среди этих материалов таких, которые особенно нравились тебе, о которых Купер знал бы наверняка, что ты хорошо с ними знаком и легко обнаружишь в них малейшее упоминание о нем?
— Теперь я понимаю, к чему вы клоните, — сказал Харлен и задумался.
— Ну? — нетерпеливо спросил Твиссел.
— Почти наверняка это мои еженедельники. Эти журналы пользовались большой популярностью в 20-м Столетии. У меня есть почти все выпуски одного из них, начиная с первых лет 20-го века и почти до конца 22-го.
— Отлично. Как ты думаешь, каким способом Купер мог бы поместить свое сообщение в этот еженедельник? Помни, ему известно, что ты читаешь этот журнал и хорошо знаком с ним.
— Не знаю. — Харлен покачал головой. — Эти журналы отличались манерностью стиля. Их содержание было скорее выборочным, чем полным и, как правило, носило случайный характер. Трудно или даже невозможно рассчитывать на то, что они напечатают определенное сообщение и к тому же в неискаженном виде. Даже если бы Куперу удалось получить работу в редакции, а это маловероятно, нельзя поручиться, что его заметка минует многочисленных редакторов. Я не вижу такого способа, Вычислитель.
— Во имя Вечности, подумай как следует! Сосредоточься на этом еженедельнике. Представь, что ты Купер и что ты в 20-м Столетии. Ты обучал его, Харлен. Ты формировал его мышление. Так что же он предпримет? Как он заставит журнал напечатать его сообщение, напечатать в том же виде, в каком ему нужно?
Харлен широко раскрыл глаза.
— Реклама!
— Что-что?
— Реклама. Платное объявление, которое печатается в точности так, как этого хочет заказчик. Мы с Купером несколько раз говорили на эту тему.
— Ах да, да! Что-то в таком духе было в 186-м.
— Не то, что в 20-м. Это было время расцвета рекламы. Уровень культуры…
— Возвратимся к этому рекламному объявлению, — торопливо прервал его Твиссел. — Каким оно может быть?
— Хотел бы я знать…
Твиссел уставился на горящий кончик своей сигареты, словно ища в нем искорку вдохновения.
— Он не может действовать открыто. Он не может написать: Купер из 78-го Столетия заброшен в 20-е и вызывает Вечность…
— Почему вы так уверены?
— Совершенно невозможно. Подобное сообщение, опубликованное в. 20-м Столетии, еще вернее разорвало бы Маллансонов круг, чем ошибочное действие с нашей стороны. Но мы еще здесь — следовательно, за всю свою жизнь в текущей Реальности 20-го Столетия Купер не сделал ни одного ложного шага.
— А кроме того, — сказал Харлен, уводя разговор в сторону от всей этой круговой казуистики, которая, казалось, совершенно не смущала Твиссела, — кроме того, ни одна редакция не согласилась бы на публикацию объявления, которое показалось бы ей безумным или бессмысленным. Они заподозрили бы розыгрыш или что-нибудь незаконное и побоялись бы связываться. Кстати, поэтому же Купер не мог написать свое объявление на Межвременном языке.
— Да, это наверняка что-нибудь хитрое, — задумчиво проговорил Твиссел. — Ему, вероятно, пришлось прибегнуть к иносказаниям. Это объявление должно казаться современникам совершенно обычным. Совершенно. И в то же время в нем должно содержаться нечто, совершенно очевидное для нас. Какая-нибудь деталь, которую мы заметим с первого взгляда, потому что искать это объявление придется среди тысяч ему подобных. Харлен, как по-твоему, они дорого стоили?
— Я думаю, очень дорого.
— А у Купера наверняка не густо с деньгами. Кроме того, оно все равно должно быть небольшим во избежание излишних подозрений. Подумай, Харлен, какой величины оно может быть?
— Полколонки, — показал руками Харлен.
— Колонки?
— Видите ли, эти журналы печатались на бумаге. Текст располагался колонками.
— Да, да. У меня книги всегда ассоциируются только с пленками… Ну вот, мы получили еще одно приближение. Нам следует искать рекламное объявление на полколонки, которое с первого взгляда покажет нам, что его поместил человек из другого, более позднего Столетия, но в котором люди 20-го века не увидели ничего подозрительного.
— А что если я не найду его? — спросил Харлен.
— Обязательно найдешь. Вечность ведь существует, не так ли? Пока она существует, мы на верном пути. Кстати, скажи мне, когда ты занимался с Купером, тебе не попадалось похожего объявления? Не было чего-нибудь хоть на секунду показавшегося тебе странным, непонятным, каким-то не таким?
— Нет.
— Мне не нужны мгновенные ответы. Подумай минут пять, потом отвечай.
— Бессмысленно. Когда я просматривал эти журналы вместе с Купером, его еще не было в 20-м веке.
— Мой мальчик, для чего у тебя голова? Послав Купера в 20-е, ты произвел воздействие. Это еще не Изменение, ведь воздействие не является необратимым. Но существуют изменения с малой буквы, микроизменения, как их называют Вычислители. В то же самое мгновенье, в которое Купер был послан в 20-е, в соответствующем выпуске журнала появилось это объявление. Твоя собственная Реальность претерпела микроизменение в том смысле, что ты с большей вероятностью остановил бы свой взгляд на странице с объявлением, чем на странице без объявления. Ты понял?
И снова у Харлена голова пошла кругом от той легкости, с которой Твиссел пробирался сквозь джунгли «парадоксов» Времени. Он растерянно покачал головой.
— Не припоминаю ничего похожего.
— Ну что ж, оставим это. Где ты хранишь свою коллекцию?
— Я воспользовался особым положением Купера и устроил специальную библиотеку на Втором уровне.
— Чудесно, — ответил Твиссел. — Пошли туда. И поскорее.
Войдя в библиотеку Харлена, Твиссел долго с удивлением разглядывал старинные переплетенные тома и затем снял один из них с полки. Книги были такие старые, что непрочную бумагу пришлось пропитать специальным составом; в неловких руках Вычислителя хрупкие страницы переворачивались с легким треском.
Харлен поморщился. В другое время он велел бы Твисселу держаться подальше от полок, будь он хоть трижды Старшим Вычислителем.
Твиссел напряженно разглядывал хрустящие страницы, медленно произнося про себя устаревшие слова.
— Так это и есть тот самый английский язык, о котором столько толкуют лингвисты? — спросил он, ткнув пальцем в страницу.
— Да, английский, — пробормотал Харлен. Твиссел поставил том на полку.
— Громоздкая и неудобная штука.
Харлен пожал плечами. Конечно, в большинстве Столетий, охватываемых Вечностью, в ходу были книгофильмы; там, где технический прогресс шагнул еще дальше, применяли запись на молекулярном уровне. Но все же книги и бумага не были чем-то неслыханным.
— Печатать книги было проще и дешевле, чем изготавливать пленки, — ответил он.
Твиссел потер рукой подбородок.
— Возможно. Ну что, приступим?
Он снял с полки другой том и, открыв его на первой попавшейся странице, принялся разглядывать ее со странной пристальностью.
«Что это он делает? — подумал Харлен. — Неужели рассчитывает, что ему сразу же повезет?»
Очевидно, догадка Харлена была верной, потому что Твиссел, встретив его удивленный взгляд, смущенно покраснел и сунул книгу назад.
Харлен взял первый том, относящийся к 25-му сантистолетию 20-го века, и начал методично его перелистывать. Все его тело застыло в напряженной сосредоточенности, двигались только глаза да правая рука, переворачивавшая страницы.
Через долгие, казавшиеся ему веками промежутки биовремени Харлен вставал и, что-то бормоча себе под нос, тянулся за новым томом. В эти коротенькие перерывы рядом с ним обычно оказывалась чашка кофе или бутерброд.
Харлен тяжело вздохнул:
— Ваше присутствие здесь бесполезно.
— Я тебе мешаю?
— Нет.
— Тогда я лучше останусь, — пробормотал Твиссел.
Он вставал, садился, снова вставал и принимался бродить по комнате, беспомощно разглядывая корешки переплетов. Искры от бесчисленных сигарет обжигали ему кончики пальцев, но он не обращал на это внимания.
Биодень подошел к концу.
Харлен спал мало и плохо. Утром в перерыве между двумя томами Твиссел, помедлив над последним глотком кофе, задумчиво проговорил:
— Порой мне кажется странным, почему я не отказался от звания Вычислителя после того, как я… ты знаешь, о чем я говорю.
Харлен кивнул.
— Мне хотелось так поступить. Долгие биомесяцы я страстно надеялся, что мне больше не придется иметь дела ни с одним Изменением. Меня тошнило от одной мысли о них. Я даже стал задумываться, имеем ли мы право совершать Изменения. Забавно, до чего могут довести человека эмоции. Ты специалист по Первобытной истории, Харлен. Ты знаешь, что она собой представляла. Реальность тогда развивалась слепо, по линии наибольшей вероятности. И если эта наибольшая вероятность означала эпидемию чумы или десять Столетий рабства, или упадок культуры, или… давай поищем что-нибудь по-настоящему скверное… или даже атомную войну, если бы только она была возможна в Первобытную эпоху, то, разрази меня Время, именно это и происходило. Люди были бессильны предотвратить катастрофу.
После возникновения Вечности все сделалось иначе. Начиная с 28-го Столетия подобные явления не происходят. Великое Время, мы подняли нашу Реальность на такой высокий уровень благоденствия, о котором в Первобытные Времена невозможно было даже мечтать. Если бы не вмешательство Вечности, человечество никогда не достигло бы этого уровня; его вероятность ничтожно мала.