Только один из присутствующих, старый бригадир по имени Гертлю, которого Люс сделал своим поверенным, как только стал помощником начальника полиции, заметил необыкновенное волнение, охватившее последнего, когда дочь префекта нашла бриллиант своего дедушки. Однако связь между двумя этими фактами совершенно ускользнула от него, но как опытный сыщик, привыкший постепенно укладывать в своей памяти все события, даже самые маловажные, если он не знал их разгадки, Гертлю решил сохранить в своей памяти и эти два обстоятельства, группируя их вокруг происшествия, занимавшего в это время все умы, — убийства Фроле, хотя, казалось, эти факты не имели никакого отношения к данному преступлению.
За время продолжительной службы Гертлю так часто случалось распутывать и обнаруживать связь таких фактов, которые, казалось, не имели ничего общего между собой, что он не отчаивался найти в один прекрасный день и точку соприкосновения сегодняшних фактов, которая объединила бы их одним общим объяснением.
Люс, понемногу пришедший в себя, понял, что он должен без дальнейших околичностей ответить на вопрос старого судьи, так как он сам вызвал его, утверждая, что собрал важные доказательства, которые могли бы навести его на след преступника… Но что сказать? Он не видел выхода из создавшегося положения! Говорить о бриллианте было невозможно, так как это значило бы явно обвинять тестя де Вержена в убийстве Фроле, не имея других доказательств. Бесполезно было бы и утверждать, что запонка была им найдена около трупа начальника полиции безопасности и выскользнула из бумажника в тот момент, когда он собирался передать ее префекту, — ведь все видели, что бриллиант, потерянный в гостиной, был найден на глазах у всех дочерью де Вержена, и показания Люса могли бы обратиться против него же. А затем, как заставить поверить, что советник Кассационного суда мог быть виновен в подобном преступлении? Допустив даже, что было бы доказано, будто бриллиант действительно найден в кабинете Фроле, можно ли было вывести из этого доказательство виновности владельца этой находки, особенно если иметь в виду его общественное положение? Тесть де Вержена теряет в здании префектуры запонку, весьма ценную, и ясно, что он не может указать точного места, где он ее потерял; заметил он это в гостиной, но сам факт потери мог произойти в коридорах, на лестнице, так же как и в частной квартире префекта. Далее, разве не могло случиться, что Фроле нашел этот бриллиант, проходя в свой кабинет распорядиться формированием ночной смены, и не имел уже времени осведомиться о владельце этого драгоценного камня вплоть до события, жертвой которого он стал?
В самом деле, невозможно, чтобы такое важное обвинение, как обвинение в убийстве, основывалось на таких данных!
Не переставая все-таки подозревать, что де Марсэ играл некоторую роль в таинственном убийстве начальника полиции, Люс, под влиянием сильного впечатления, произведенного на него сценой с бриллиантом, стал более критически относиться к фактам и понял опасность своего положения, если только по одному подозрению, формально ничем не подтвержденному, он вступит в борьбу с де Марсэ на глазах у префекта полиции, его зятя. Советнику Кассационного суда можно было бы предъявить обвинение, лишь имея на руках солидные доказательства, и хотя полицейское чутье Люса говорило, что он их найдет, если они существуют, но в данный момент этих доказательств у него не было. Ясно, что бриллиант де Марсэ не перенесся сам в кабинет несчастного Фроле; кроме того, расспрашивая часовых, Люс убедился, что начальник полиции был уже более получаса в префектуре, когда де Марсэ вошел туда через главный подъезд; это обстоятельство вовсе исключало высказанное ранее предположение, что Фроле мог найти бриллиант. Но все это хотя и было достаточным, чтобы служить основанием для дальнейшего следствия, которое собирался производить Люс, разлетелось бы, как дым, если бы пришлось составлять настоящий обвинительный акт, основываясь на таких ничтожных данных.
Положение было довольно странное; не обменявшись ни одним словом, указывающим на их настоящие чувства, о которых никто из присутствующих не подозревал, эти два человека стали заклятыми врагами: ненависть их основывалась на старых воспоминаниях, тайну которых никто не знал, так же, как и о подозрениях по делу Фроле, которые — это инстинктивно чувствовал один лишь де Марсэ — зарождаются в голове Люса; отсюда понятно желание советника заставить помощника начальника полиции высказаться, чтобы узнать, в чем состояли доказательства, на которые намекнул Люс, тогда как, со своей стороны, помощник решил молчать о преступлении, совершенном в префектуре, в отместку де Марсэ за его упорное нежелание вспоминать старые отношения.
Де Марсэ настоящего не боялся; однако расследование, ведущееся таким ловким полицейским, как Люс, могло обнаружить в прошлом советника темные стороны, чего он так страшился. Он хотел прежде всего знать, намерен ли Люс затеять с ним серьезную борьбу? Во время разговора после сцены с бриллиантом он не нашел подходящего случая заставить помощника рассказать о тех важных указаниях на след убийцы, о которых тот говорил.
Вопрос Люсу был поставлен так ловко, что его поддержал и де Вержен, и помощник почувствовал, что тут кроется западня, так как невозможно не дать префекту требуемых пояснений. Но он решил использовать их с наибольшей выгодой для себя. Бросив на своего противника взгляд, означающий: «Я ровно ничего не скажу, и вы ничего не узнаете», — он с полнейшим хладнокровием ответил:
— Ах, господин советник, вы придали чересчур важное значение моим словам, которого они не заслуживают на самом деле. Я сделал только некоторые более или менее гипотетические выводы, как это мы, представители полиции, имеем привычку всегда делать, когда сталкиваемся с преступлением, первое расследование которого не привело ни к чему. К тому же, зачем вам знать простые предположения, которые, может быть, никогда и не оправдаются?!
— Вы говорили не о предположениях, Люс, — отвечал судья тоном человека, готовящегося уничтожить своего противника, — а о доказательстве, по вашему собственному выражению, которое еще в памяти у всех, чрезвычайно важном. Я должен вам заметить в таком случае, что таинственные обстоятельства, при которых было совершено убийство Фроле, место, где оно произошло, ловкое бегство преступника, так как продолжаю думать, что ему удалось бежать, — одним словом, все обязывает вас сказать, что вы открыли, ибо вы, по вашим собственным словам, открыли что-то важное. Подумайте хорошенько, что ваше молчание в этом случае дает право делать всевозможные предположения, вплоть даже до вашего соучастия!
Де Марсэ был большой мастер спорить. Поставив Люса в такое положение, что тот должен был либо объяснить свои слова, либо признаться, что они были сказаны просто на ветер, де Марсэ наносил ему ловкий удар, который неминуемо должен был уронить его авторитет в глазах де Вержена и закрыть дорогу на пост начальника полиции безопасности, которого он так долго добивался. Будучи помощником, Люс не был бы так опасен.
Все было бы хорошо, и Люс отлично чувствовал уже значение тактики, принятой его врагом, но тот, увлекаясь своими доводами, испортил себе все дело сорвавшимся с его языка злополучным обвинением в соучастии.
«Попался!!!» — подумал Люс и, не дав советнику времени исправить неблагоприятное впечатление, произведенное его выражением, встал, бледный и дрожащий, великолепно разыгрывая роль оскорбленного, и, обращаясь к де Вержену, уже жестом высказавшему протест своему тестю, сказал глубоко взволнованным, дрожащим голосом:
— Господин префект, я служу уже более тринадцати лет в учреждении, начальником которого вы состоите! Посмотрите мой формуляр, отзывы, данные обо мне вашими предшественниками, точно также, как и лично вами, и скажите господину советнику, что за свою долгую службу я не только ни разу не заслужил наказания или выговора, но за услуги, которые я оказывал, одиннадцать раз получал благодарность в приказах, имею семь медалей и крест Почетного Легиона… Если, посвятив всю свою жизнь защите общества, я сам подвергаюсь на ваших глазах, господин префект, безнаказанному подозрению в соучастии в преступлении, совершенном в эту ночь, то мне остается лишь подать в отставку и, вернувшись к себе домой, ждать приказа судебного следователя явиться в суд.
Последние слова, казалось, были произнесены с трудом, и Люс закончил свою речь рыданиями так естественно, что ему позавидовал бы любой актер. Гертлю, сжав от бессильной ярости кулаки, плакал, глядя на скорбь своего начальника. Префект был глубоко тронут горем одного из своих старых и самых верных сотрудников и поспешил успокоить его.
— Ну, мой дорогой Люс, вы плохо поняли смысл слов моего тестя: он вовсе и не собирался обвинять вас! Де Марсэ хотел только выразить общую мысль, что всякий чиновник полиции, который не заявил бы, знай он что-нибудь о событиях этой ночи, мог бы заслужить упрек в соучастии только в моральном смысле… Верьте, мой дорогой Люс, что такова была его мысль, я же, со своей стороны, не допускаю и тени сомнения в вашей корректности.
— Благодарю вас, господин префект, — отвечал Люс, печально покачав головой, — за ваше доброе желание залечить мою рану… Удар поразил меня прямо в сердце и заставил глубоко страдать! Благоволите, господин префект, теперь разрешить мне уйти со своими людьми. Так как все розыски до сих пор были безрезультатны, то мне крайне необходимо принять некоторые меры, которые могли бы способствовать обнаружению виновного.
— А вот это, — отвечал префект, протягивая ему пакет, — увеличит ваш авторитет и будет способствовать успеху всех ваших начинаний!
— Это наряд, господин префект? — спросил Люс.
— Нет, мой друг, — отвечал, улыбаясь, де Вержен, — это назначение вас начальником полиции безопасности, которое я только что подписал!
— Как, господин префект, вы удостоили!.. — вскричал Люс вне себя от радости и удивления.
— Да, несмотря на свое прежнее решение, я подумал, что такой ответственный пост не должен оставаться незанятым; кроме того, в знак своего доверия к вам я не хотел заставлять вас ждать того назначения, на которое вы имели право даже ранее этого несчастного Фроле… При его назначении чувствовалось чье-то сильное влияние, которое оказывалось ему за какие-то старые услуги; по крайней мере, я так слышал, когда сам еще не был префектом.