Куда девалось наше море?!
СКРИПКА
Скрипка моя старая
На шкафу лежит.
Я сыграл бы что-нибудь,
Да рука дрожит.
Подарил бы я её
Музыкантам юным,
Но повисли на колках
Сорванные струны.
Помню, первая струна
Словно мама пела.
А вторая – родничком
Ласковым звенела.
Третья плакала навзрыд
И смеялась звонко.
И была она – струна —
Похожа на ребёнка.
Голос матери моей
Отзвучал, погас.
Родничок живой иссяк
В полуденный час.
А ребёнок – что с ним сталось
В ночь и дождь и слякоть?!
Он смеяться перестал
И не может плакать.
Лишь четвёртая струна
Чудом уцелела.
Но не трогайте её! —
Слишком наболело.
Мастер, мастер, оживи,
Вылечи мне скрипку!
Песни мамы ей верни,
Слёзы и улыбку.
Что угодно
Попроси,
Душу
Скрипки
Мне спаси!
ДВЕ ДОСКИ
Комната – шаг,
А постель – две доски.
Ночью поэту
Думы легки.
Захочет он ложе свое
Срифмовать,
Еврейским двустишием
Станет кровать.
Поэт на божественные
Пуховики
Не променяет
Свои две доски.
ДВЕ ДОСКИ (ДРУГОЙ ВАРИАНТ)
Постель – две доски,
Стол, табурет.
Ночью с постели
Вскочит поэт.
Легко ему ложе свое
Срифмовать,
Твердым двустишием
Стала кровать.
Поэт на божественные
Пуховики
Не променяет
Свои две доски.
КОЛЬЦО
Окружают.
Взять в кольцо норовят.
Посмотрел на кольцо
И увидел солдат:
Вот домой он вернулся
Весною.
Вот на палец невесте
Колечко надел
Золотое…
Но враги
Уже дышат в лицо!
Взрыв!..
И в ладони
Осталось кольцо.
С последней гранаты
Кольцо было снято.
ВОЗДУШНЫЙ ШАРИК
Купил дед шарик воздушный
Зелёный, зелёный,
И кажется, будто качаются
На нитке зелёные клёны.
Взял он шарик в руку,
Несёт он к Бабьему Яру
В подарок меньшому внуку
И снова идёт за шаром.
Так старенький дед упорно
Носит внуку подарки:
То рощу, то море Чёрное,
То солнышко яркое.
«Кто хоть однажды…»
Кто хоть однажды
Видел наяву
По локоть
Покрытую
Огненно-рыжей шерстью
Руку,
Пять растопыренных пальцев,
Словно пять овчарок,
Спущенных с поводков,
Тот всю жизнь
Будет просыпаться в полночь
В холодном поту.
ФИОЛЕТОВЫЙ ДЕНЬ
Памяти Михоэлса
День был фиолетовый,
Облачное небо —
Рыбья чешуя.
Где-то шумели
Трамваи, машины.
А здесь, на Малой Бронной,
Стояла тишина.
И процессией странной,
Жёлто-красно-зелёной,
В тишине
Шли шуты.
Было хмуро и сыро.
Шуты несли
На своих плечах
Прах
Короля
Лира.
Шли осторожно,
Как по краю пропасти,
В своей торжественной нелепости
Великолепные шуты.
Молчанием его оплакивали.
Лишь позвякивали
Бубенчики,
Нашитые
На шутовские колпаки:
«Дзинь-дзинь,
Дзинь-дзинь…»
День был
Фиолетовый.
Плыло небо,
Как большая рыба.
Не рыдали трубы,
И не взвизгивали флейты.
Лишь бубенчики плакали,
Звякали:
«Дзинь-дзинь,
Дзинь-дзинь…»
День был как ночь.
Исказила мука
Маску комика!
Глядите,
Там на крыше домика
Появился седой скрипач.
…И взвилось
Синее пламя волос!
И запела скрипка —
Золотая рыбка!
Плачь,
Рыбка, плачь
Над лицом короля —
Тайной тайн…
Этот старый скрипач
Был великий Эйнштейн.
Но шуты не ведали этого.
Шуты
Несли
На своих
Плечах
Прах
Короля
Лира.
А день был фиолетовый.
Было сыро.
СПИЧКА
Лаяла собака
За стеной барака.
Умирающий друг
Мне в руку положил коробок.
– Возьми!
Последнюю спичку берег
Для тебя и себя.
В ту ночь из лагеря смерти
Был совершен побег.
Молча собака
Бросалась на человека.
Выстрелы рвали снег,
Будто чиркали яркие спички…
Кипятку бы глоток!
Нет, я спичку берег.
Затянуться бы дымом разок!
Нет, я спичку берег.
Я промок и продрог,
Но последнюю спичку берег —
С другом расстаться не мог.
А потом уже не было сил,
Чтобы спичку зажечь…
Кажется, печка трещит.
Чья-то шинель на плечах.
– Родные! Товарищи! Братцы!..
Кто-то подал кисет:
Закуривай, друг.
Дрожащей рукой достаю коробок,
Который к своим мне добраться помог.
Спичка была горелой.
ДРУГИМ ПОКОЛЕНИЯМ
Не плачьте, не плачьте,
Еврейские вдовы, над ними,
Были поэты
Мучениками и святыми.
Споём о прошедших
Свой путь до конца
Песню, которую
Помнят сердца.
Пусть окна и двери
Она открывает,
Пусть бабушка внуку
Её напевает,
Мать своим детям,
Братьям сестра.
Песня звучит,
Значит, песня жива.
Не плачьте, подруги,
Могил не ищите,
Вплелись в ваши волосы
Белые нити.
Оделись вы в чёрное
В чёрный свой час,
И камень тяжёлый —
На сердце у вас.
Чертите на камне
Своими ногтями:
«Поэт здесь покоится…
Вечная память…»
Тот камень тяжёлый,
Что носим в груди,
Другим поколениям
Передадим.
Не плачьте, не плачьте,
Еврейские вдовы, над ними,
Были поэты
Мучениками и святыми.
Споём о прошедших
Свой путь до конца
Песню, которую
Помнят сердца.
БЕССОННИЦА
Разболелась голова,
Пожалейте мою голову.
С горя выплакаю вам
Свою песенку весёлую.
Выпил рюмку, но боюсь,
От печали не избавился, —
И сосёт и тянет грусть,
В грусти я совсем расплавился.
Наконец устал и лёг,
Отдохнуть душа пытается, —
Слёзы, как в мешке горох,
Трюх да трюх – во мне катаются.
Жмут пружины под бока,
Перья из пуховика
Лезут острыми кинжалами.
Не дождаться света дня…
Пожалейте вы меня,
Мысли грустные, пожалуйста!
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Спи, мой старый седой дуралей,
Засыпай поскорей.
Там, за тучами,
Бродит усатый злодей,
И в просветы видна
Его сабля – луна.
Спит на стуле усталый пиджак,
Ведь с восхода тебя он таскал на плечах.
Спят, вздыхая, твои башмаки —
И во сне не распутать шнурки.
Вспоминая про дождик недавний,
Спит в прихожей твой зонт неисправный.
Дремлет шляпа – тоже намокла.
У очков затуманились стекла —
Видят счастье они сквозь туман…
Лишь не спит этот старый дырявый карман,
Не хочет опять
Монетку во сне потерять.
Да король бубен
Не уснет никак,
Он остался опять в дураках.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ БАБЬЕМУ ЯРУ
Я бы привязала колыбельку к балке
И тебя б качала, мой ангел, мой Янкель.
Но мой дом как факел вспыхнул среди ночи,
Негде мне баюкать тебя, мой сыночек.
Я бы привязала к дубу колыбельку,
Пела б и качала дочку мою Эльку.
Но дотла сгорели все мои пожитки,
Не осталось даже от наволочки нитки.
Чёрные густые косы я отрежу
И на длинных косах колыбель подвешу.
Но кого баюкать? Где вы, мои дети?
Я одна осталась на всём белом свете.
Буду я по свету матерей аукать,
Приходите, матери, плакать и баюкать.
Матери седые, будем с вами вместе
Бабий Яр баюкать колыбельной песней.
К МОЕМУ ПЯТИДЕСЯТИЛЕТИЮ
Что мне пожелать тебе, Шике Дриз,
В твой завтрашний день рождения?
Пусть этот топор, что над нами повис,
Отныне лишь колет поленья.
Пусть тебе шьёт рубашки игла,
Только бы в душу твою не вошла.
Пусть друг перестанет тебя целовать,
А потом имя твоё предавать.
Каким пожеланьем ещё, Шике Дриз,
Украсить твоё застолье?
Чтоб пищу свою не слезами солить,
А белой и чистой солью.
И если, не дай бог, заглянет старость в лицо,
Когда человек становится как высохшее яйцо,
Пусть твой народ вернёт хотя бы сдачу с того,
Что в каждую свою песню ты вложил для него.