Зимою и летом
Ты будешь в пути,
Пока не найдёшь
То, что надо найти.
Запомни, что в страны гусиные,
Орлиные и журавлиные
Уводят дороги длинные,
Дороги длинные-длинные.
ОХОТА
Ганс опоздал на охоту,
В Польше вообще не везло ему.
Он вызвал капрала: – Сейчас же найти!
А нет – нарисуйте мне Шлойму!
Ганс был шутник – ни дать ни взять.
Недаром на ум пришло ему
К воздушному шарику привязать
И выпустить в Шлойму обойму!
А может быть, я – этот грустный портрет.
Лечу как подбитая птица.
И – выстрелы, выстрелы, выстрелы!.. Нет.
Конечно, мне всё это снится.
Мне снится – лечу в вышине голубой.
Я весь изрешечен. Потеха!
Ведь только тогда я чувствую боль,
Когда меня корчит от смеха.
УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА
Нежился пруд
На зелёной постели.
– Доброе утро! —
Птицы свистели.
И я увидал
На дорожке своей,
Как поклонился
Цветку муравей.
Семейка опят,
Приподняв свои шляпки,
Доброго утра
Желала козявке.
А на жуке разъезжали
Росинки,
Так и блестели
На бронзовой спинке.
Светло отражались
В пруду облака.
И вдруг я увидел
В воде чудака,
Который стоял предо мной
Вверх ногами.
Мы улыбнулись
И стали друзьями.
Видно, и вниз головою
Нетрудно
Кому-то гулять
В это доброе утро.
ТЕРЕМОК
Руки матери —
Воздеты к небу,
Как подсвечники
С восковыми свечами.
Руки матери —
Сложены,
Как деки
Старой скрипки.
Руки матери —
Морская раковина:
Там терем-теремок.
Там баю-бай.
СНОВА ВЛЮБЛЁН
Я снова влюбился на склоне лет.
С ума сойти, как мне нравится этот свет!
Закажу у портного жилет голубой,
А у шляпника – шляпу с печной трубой.
Если любовь, разгораясь, жжёт мою грудь,
Надо же дыму деться куда-нибудь!
Сумасшедший по улицам бегает, говорят,
А подо мною, смотрите, подмётки горят!
Не смейтесь, не смейте безумье моё осуждать
Я счастлив, как будто родился опять.
МАЛЕНЬКАЯ СКАЗКА
У сказки начало:
Петух и Скворец
Поспорили:
Кто из них лучший певец?
Мы слушать не будем
Их длинные песни.
У сказки конец.
Он куда интересней!
Тянуть «ку-ка-ре-ку»
Закончил Петух,
Но пыл боевой
В нём совсем не потух.
Захлопал он крыльями,
Словно в ладоши:
– Мне хлопает, слышишь,
Галёрка и ложи!
Мне все аплодируют,
Слышишь, Скворец!
Тебя победил я,
И сказке конец.
БЕС В РЕБРЕ
Уже в волосах моих – серебро.
Но бес забрался в моё ребро.
С тех пор я не знаю покоя.
Со мною творится такое…
Клокочет во мне кипяток.
Да что говорить,
Цейлонский чай
Можно мной заварить!
У всех участковых
Мои объяснения,
У всех прокуроров
Мои заявления,
У всех почтальонов
Мои телеграммы,
На всех вокзалах
Мои чемоданы.
Во всех приёмных
Торчу я с утра.
Но беса не выселить
Из ребра.
В ДОРОГЕ
Промелькнула река.
Я спешу зачерпнуть
Горсть холодной воды
Из реки,
Которой уже нет.
Промелькнули тропа, изба.
Задыхаясь, бегу по тропе,
Которой уже нет,
К избе,
Которой уже нет.
Промелькнула сирень.
Промелькнула девушка.
Я ломаю лиловую кисть,
Которой уже нет,
И бросаю девушке,
Которой уже нет.
А поезд всё мчится, мчится.
И… в тоннель.
И меня уже нет.
ОСЕННЕЙ НОЧЬЮ
Осенней ночью
Мерцаньем далёкой реки
Загорается Млечный Путь.
А старики
Всё не могут уснуть,
Ворочаются старики…
И не знают,
Что их табакерки
Из кости резной
Собираются все
На поляне лесной,
Где орешник в росе…
А потом, а потом по траве
Неслышно
Ступает олень.
Табакерки, как башня,
На его голове —
И причудлива тень…
Протрубил и затих.
И опять затрубил над водою.
Он зовёт оленят,
Олених
К водопою!
Он касается звёзд зелёных.
И звёзды звенят, легки.
И тогда колыбельную слышат спросонок
Засыпающие старики.
МОЕ ЛУЧШЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
У меня одно желанье.
И поверить я готов,
Что зеркальные озёра —
Стёклышки моих очков,
Что спустило облако,
По небу проходя,
Мне рубашку, тканную
Из солнца и дождя,
Что лесок подал дубок
Молодой для посоха,
С ним весь мир я обхожу
По воде и посуху.
Вот иду и вижу я:
В голом поле – хижина.
В ней я вижу голубя,
Он дрожит от холода.
Мне опора – посох крепкий,
Но ломаю палку в щепки.
Вейся, пламя, вейся!
Грейся, голубь, грейся!
Дальше, дальше я иду,
Вижу серую беду:
Нива пересохшая,
Рожь, к земле прилёгшая.
Тут последнюю рубашку
Я снимаю с зябких плеч,
Чтоб пустующее небо
В дождь и радугу облечь.
Вот два озера вдали,
На озёрах корабли
Из картона, из бумаги,
А на мачтах вьются флаги.
Вижу светлые озёра —
Стёклышки моих очков, —
И кораблики пускают
В них мальчишки с берегов.
Если б это стало явью,
Хотя бы на мгновенье,
Это было б лучшее
Моё стихотворенье.
БЕЛОЕ ПЛАМЯ
Пожарники, пожарники,
Не звоните в колокола!
Это вишня горит
Белым пламенем.
Пожарники, пожарники,
Не звоните в колокола!
Это вьюга пляшет
Белым пламенем.
Пожарники, пожарники,
Не звоните в колокола!
В белом пламени —
Моя голова.
ТАНЕЦ
Наш Овсей Овсеевич шутит всё, конечно.
Но вчера бедняга чуть не уснул навечно.
Ай-люли!
Ай-люли!
Не от колотушек или злых пощёчин.
Тесные ботинки просто жали очень.
Ай-люли!
Ай-люли!
И Овсей Овсеич прыгал поневоле,
Словно серый козлик, и кричал от боли:
«Ай-люли!
Ай-люли!»
Но не снял ботинок, всё скакал, кружился.
Пусть считают люди, что он в пляс пустился:
Ай-люли!
Ай-люли!
МЕЧТА
– Если бы клякса
Вернулась
В чернила,
А мыльный пузырь
Возвратился бы
В мыло,
Обратно в коробку —
Твоя стрекоза,
Дождь —
В облака,
А слёзы —
В глаза,
Если бы всё
Возвращалось обратно,
Ах, как было бы
Это приятно!
ЖАРКОЕ
Я думал,
Какое такое
Гостям
Приготовить
Жаркое?
Один обожает
Кусок пожирней.
Другой выбирает
Кусок понежней.
Третий
Перца огонь
Заливает вином.
Он, как известно,
Большой гастроном.
А четвёртый —
Сверхпривередливый гость!
Ему подавай
Обязательно
Кость.
«Косточку, – говорит, —
Мозговую,
Как девушку,
Я поцелую».
А пятый
Приходит в восторг,
Заметив
Лавровый листок.
Я убавлял,
Прибавлял огня…
Сложное блюдо —
Жаркое!
И наконец у меня
Оно получилось
Такое!
Ножик и вилка,
Блестит черенок.
Несу на тарелке
Лавровый венок.
Я видел,
Других разбирала злость.
Но как блаженствовал
Пятый мой гость
Из племени динозавров —
Любитель
Жаркого из лавров!
КАК СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ
Стоял я у причала.
И плыл во мгле ненастной,
Попыхивая трубкой,
Кораблик коренастый.
– Послушайте, кораблик,
Нельзя ли прикурить? —
И он остановился
Со мной поговорить.
И мы дымили трубками
У края волн зелёных,
Как два старинных друга,
Смолёных и солёных.