День тяжелый – Понедельник.
И во Вторник – день второй —
Отдохнуть прилег герой.
Все зевал под одеялом,
Так и Среду прозевал он.
А Четверг он проморгал,
Не заметил Четверга.
Да и Пятница пропала.
– Что же с Пятницею стало?
– Верно, бродит с Робинзоном
Там – на острове зеленом. —
Наконец открыл глаза
И в Субботу он сказал:
– Поработать мне хотелось,
Но куда неделя делась?
В ГОРАХ НА ГРАНИЦЕ
Конь мой шагает
В предутренней мгле,
Сам я бессонно
Качаюсь в седле.
Вздыблены горы,
Как дикие кони,
В пене лесов
И в туманной попоне.
Ниже – в долине
Блестят огоньки,
Оттуда встают
Шерстяные дымки.
Земля еще спит
Вся – до самых вершин,
Как спит мой любимый
Единственный сын.
Лесами, дорогами
Вся разметалась…
Куда-то уходят
Мой сон и усталость.
И чудится мне,
Высоко в облаках
Нянчу я мир,
Как дитя на руках,
Держу его
В радости неизъяснимой,
Читаю его,
Как письмо от любимой,
Читаю письмо это
Снова и снова
И чувствую
Каждое светлое слово.
Так хожу
С этим теплым письмом,
Как сновиденье,
Из дома в дом.
КИРПИЧНЫЙ БУКЕТ
Война – войной,
А подарок – подарком.
Я сидел в опустевшей комнате
И думал,
Что подарить любимой.
Война – войной,
А подарок – подарком.
Вдруг меня осенило!
Подарю ей
Четыре моих стены.
Стену, открытую настежь
Для добрых людей.
Стену, что спокойно считает
Минуты, часы моей жизни.
Стену, что смотрит квадратом
Тревожного неба.
И эту стену,
Что немного меня стыдится,
Я знаю,
У нее есть уши.
Мой кирпичный букет
Я обвязал лентой —
И опустил туда ключ.
Война – войной,
А подарок – подарком…
—–
—–
Я очнулся в госпитале.
Ударила бомба в ту ночь
В мой кирпичный букет.
В ЛЕНИНСКОМ СКВЕРЕ
Снег островком
Еще тлеет в тени,
Но потеплели
Деревья, взгляни.
Над темною бронзой
Взвились голубки,
Будто вспорхнули
С его руки.
Ясное небо,
Голубизна.
В Ленинском сквере
Мир и весна.
ПЕРВЫЙ
С наперстком света
Проснусь я рано,
Твоим солдатом
Я первым стану.
Себя отдам я,
Коль будет надо,
Твое доверье —
Моя награда.
Твои тревоги —
Мои тревоги,
Мои дороги —
Твои дороги.
Все, что имею,
И все, что знаю,
Тебе отдам я,
Страна родная.
И если недруг
Когтистой птицей
Пересечет
Твою границу,
Когда не брезжит
Еще рассвет,
Я первым встану
И крикну: НЕТ!
МОЛОДОСТЬ
Видишь, молодость смеется.
В жизни раз она дается
С ее смехом и слезами
И с открытыми глазами,
С этим взлетом неустанным,
С этим тмином и шафраном,
С этим бредом и броженьем,
С этим радостным уменьем
Бросить все и потерять,
Чтобы вновь – найти опять!
ХЕЛОМСКИЕ МУДРЕЦЫ (1965–1969)
ИСТОРИИ ДАВНИХ ЛЕТ
Сегодня же вечером,
Только луна
В окно засияет, как встарь,
С неба сниму
Эту свечу
И вставлю в ржавый фонарь.
Я пойду тропой,
Где растёт виноград
И зреют синие фиги.
И через год
Я приду наугад
К самой старой Хеломской книге.
Я постучусь
В глухой переплёт.
Кто-то вздохнёт сладко.
Откинет застежки
И дверь отопрёт
Выцветшая Закладка.
Кто я таков,
Ей понятно без слов.
– Входите сюда, на страницу. —
Старинные буквы
Фонарь озарит —
Какую-то быль-небылицу.
Поведать истории
Сказочных лет
Я попрошу Закладку,
Она завернётся в клетчатый плед,
Приляжет на кожаный переплёт
И начнёт свой рассказ по порядку…
БИСЕРНАЯ ЗАКЛАДКА
Тихо над Хеломом
Шли облака.
Тихо и плавно
Струилась река.
Тихо цвели
Лебеда и картошка.
Тихо и нежно
Мяукала кошка.
Тикали тихо
Часы на стене.
Плакали тихо
Детишки во сне.
И в книге старинной
Тихо и сладко
Забытая всеми
Дремала закладка.
И вечно бы в Хеломе
Было бы так,
Если бы Фроим
Не влез на чердак.
Составил он стопкою
Несколько книг,
Забрался на них
И к окошку приник.
Смотрит на мир
Местечковый философ
И сразу решает
Десятки вопросов…
Но вдруг развалился
Его пьедестал.
Хвататься за воздух
Философ не стал.
Он просто упал,
Он ушиб себе пятку.
И тут он заметил
Цветную закладку,
Где бисером вышит
Зелёным и белым
Не Лондон, не Рим,
А родной его Хелом!
Ахнул философ:
– Что вижу? Обман! —
И спрятал скорее
Закладку в карман.
Вот он по улицам Хелома
Мчится,
Вот к мудрецам местечковым
Стучится:
– Не спите!
Да будет вам ведомо всем:
Ограбили нас!
Обокрали совсем!
Проверить карманы
Спешат старики.
Но целы часы,
Табакерки,
Платки.
– Коль дорожите вы
Нашим покоем,
Скажите скорей,
Уважаемый Фроим,
В чём дело?
Поведайте всё
По порядку. —
И вместо ответа
Он вынул закладку…
Глядят мудрецы,
Бородами трясут.
– Скажите мне, люди,
Что вышито тут? —
И старцы откликнулись
Хором несмелым:
– Три домика, пруд —
Неужели наш Хелом? —
И Фроим вздохнул:
– Даже глупый поймёт,
Что Хелом теперь
Совершенно не тот.
Из чистого бисера
Был он когда-то! —
И все отозвались:
– Какая утрата! —
И все огорчались,
И все повторяли:
– Наш бисерный Хелом
Украли, украли!..
Признаться, и сам я
Такого же мненья.
И нет у меня
Никакого сомненья.
Когда я проездом
Был в этом местечке,
Я вечером встретил
Мышонка у печки.
Мышонок глядел
На меня независимо
Глазами
Из самого чёрного бисера.
Наверное, в ночь,
Когда Хелом украли,
Он прятался
В самом глубоком подвале,
И ловкие воры
Во мгле и в пыли
Две бусинки чёрных
Найти не смогли.
ХЕЛОМСКИЕ ОБЫЧАИ
В Хеломе водились мыши с незапамятных времен.
Не одна, не две, не тыща, а, наверно, миллион!
Мыши на дорогах,
Мыши на порогах,
Мыши на крылечках,
На чердаках, на печках,
На лавках, на перинах,
В корытах и корзинах.
Вот какое горе,
Просто-таки горе!
И поэтому в местечке был обычай, говорят:
По три прутика к обеду подавались всем подряд —
К супу, к мясу и компоту, чтобы отгонять мышей,
Ведь они в тарелки лезли и пугали малышей.
Но когда во всей округе не осталось ни куста,
Стали думать, стали спорить, и – всё это неспроста.
Люди разные повсюду. Эти глупы, те умны.
А в местечке, как известно, жили умники одни, —
На дорогах умники,
На порогах умники,
На крылечках умники,
И на печках умники,
На лавках, на перинах,
В корытах и корзинах.
Вот какое счастье,
Просто-таки счастье!
И собрались семь старейших и умнейших на совет,
Чтоб решить: ну что же делать? От мышей спасенья нет!
Рассуждали, обсуждали и гадали семь ночей.
Наконец решили: кошки нас избавят от мышей, —
Кошки на дорогах,
Кошки на порогах,
Кошки на крылечках,
На чердаках, на печках,
На лавках, на перинах,
В корытах и корзинах.
Вот решенье умное,
Просто-таки мудрое!
С той поры в местечке Хелом, ну куда ты ни взгляни,
Всюду кошки, кошки, кошки. Кошки бегали одни.
И поэтому в местечке был обычай, говорят:
По три хлыстика к обеду подавали всем подряд —
К супу, к мясу и компоту, чтобы кошек отгонять.
На сто верст в округе ветки обломали всё опять.
Вновь собрались семь старейших и мудрейших на совет.
Говорят: – От этих кошек никому покоя нет! —
Долго думали, гадали. Наконец решили так:
Чтоб избавиться от кошек, надо завести собак.
С той поры в местечке Хелом, ну куда ты ни взгляни,
Там собаки, тут собаки всюду бегают одни, —
Собаки на дорогах,
Собаки на порогах,
Собаки на крылечках,
На чердаках, на печках,
На лавках, на перинах,
В корытах и в корзинах.
Вот какое горе,
Просто-таки горе!
Но, как всякому известно, люди всё же там живут.
Три увесистых дубинки там к обеду подают —
К супу, к мясу и компоту, чтобы отгонять собак.
Все дубы уже спилили и взялись за березняк.
Ходят-бродят эти стаи псов прожорливых и злых.
И опять никто не знает, как избавиться от них.
Люди разные повсюду. Эти глупы, те умны.
Но живут в местечке Хелом только умники одни!
Что-нибудь решат такое семь старейших мудрецов,
Что собаки из местечка удерут в конце концов.
На дорогах их не будет,
На порогах их не будет,
На крылечках их не будет,
И на печках их не будет,
На лавках, на перинах,
В корытах и в корзинах.
Вот настанет счастье,
Просто-таки праздник!
МОРОЗ И МУДРЕЦЫ
Проезжал Мороз дорогой,
Затерявшейся в лесах,
Наплела ему сорока
Об известных мудрецах,
Будто нету их умнее,
Обыщи хоть целый свет,
И старик решил проверить,
Правда это или нет.
Он решил поехать сам
В Хелом – в гости к мудрецам.
Белогривой снежной тучей
Мчится ветер напрямик.
Позади на санках кучер —
Прошлогодний Снеговик.
– Прочь с дороги, сосны, ели!
Расступись, толпа берёз!
Едет, едет, едет, едет
Сам великий Дед Мороз!
Дед Мороз на санках сам
Едет в гости к мудрецам!
А в местечке Хелом стужа —
Уж забыли, сколько дней.
Чем Мороз к местечку ближе,
Тем в местечке холодней.
И когда Мороз приехал,
Он увидел, говорят,
Что дома в платках и шалях,
Даже в валенках стоят.
На снегу пасутся козы
В тёплых вязаных чулках,
И, спасаясь от Мороза,
Даже куры спят в чепцах.
Ведь Мороз приехал сам
В гости к местным мудрецам!
Выехал Мороз на площадь
И увидел мудрый дом:
Сотней древних книг и свитков
Он обложен был кругом.
Заглянул Мороз в окошко,
Видит: шесть косматых шуб
И седьмой – большой бараний,
Трижды латанный тулуп.
Из овчин торчат наружу
Только кончики носов.
Да ведь это семь старейших
И мудрейших мудрецов!
Самый старший из старейших
Из тулупов держит речь:
– Чтоб спастись от стужи, надо
Нам сложить большую печь! —
Мудрецы запели: – Печь!..
Сложим печь – забота с плеч.
Но один, что всех моложе,
Ста пятидесяти лет,
Молвил: – Печь кладут из глины.
А в местечке глины нет. —
Мудрецы запели: – Нет,
Нет – и это не секрет.
Самый старший из старейших
Мудрецам сказал тогда:
– Если нет в местечке глины,
Печь мы сложим изо льда. —
Мудрецы запели: – Да,
Печь мы сложим изо льда!
Но один, что всех моложе,
Снова голос подаёт:
– Если мы её затопим,
То растаять может лёд. —
Мудрецы запели: – Вот,
Ведь растаять может лёд!
И тогда сказал старейший
Уважаемый мудрец:
– Печь из сливочного масла
Можно сделать, наконец! —
Мудрецы запели: – Да,
Печка будет хоть куда!
Но один, что всех моложе,
Снова голос подаёт:
– Да ведь сливочное масло
Так же тает, как и лёд! —
Мудрецы запели: – Вот,
Так же тает, как и лёд.
Самый старший из старейших
Рассердился: – Что за вздор?!
– Вздор, – ему тихонько вторил
Мудрецов озябший хор.
А мудрейший из мудрейших
Продолжал: – Мой добрый друг,
Лучше пусть растает масло,
Чем замёрзнут все вокруг. —
Мудрецы решили: – Ясно,
Масло не к чему беречь.
Пусть из сливочного масла
Поскорее сложат печь.
Сложат печь —
Забота с плеч!
И Мороз тогда подумал:
«Я объездил целый свет,
Но мудрее, чем в местечке,
Мудрецов на свете нет».
Нет —
И это не секрет!
ЗОЛОТЫЕ БАШМАКИ
В Дании
Был настоящий король,
В Испании
Был настоящий король,
В Бельгии был
И в Италии,
В Африке был
И так далее…
Была королями
Богата земля.
Лишь в Хеломе
Не было короля.
И Хеломом править
Никто не хотел —
Немало у каждого
Собственных дел.
И семь мудрецов
Собрались на крылечке:
Как быть? Короля
Не хватает в местечке.
И вот что решили
Они всемером:
Бездельнику Нохему
Быть королём.
Король, как положено,
Бродит без дела.
– Я – власть! – объясняет он
Козочке белой.
– Я – местный король! —
Говорит петушку.
Петух удивляется:
– Ку-ка-ре-ку?
А люди смеются:
– Какой же король
Ходит босой,
Как последняя голь? —
Ведь люди слыхали,
Что даже в Италии
Носит король
Золотые сандалии.
Думали-думали
Семь мудрецов
И объявили
В конце концов:
Сшить королю башмаки —
Не простые,
А королевские —
Золотые!
Вот Нохем глядит:
Он – король в самом деле.
Ему башмаки золотые
Надели.
Пошёл он по улочке
Не торопясь.
Но всюду была
Непролазная грязь.
Король от базара
Дошёл до реки —
И чёрными стали
Его башмаки.
И люди смеются,
Не верят никак,
Что ходит король
В золотых башмаках.
Снова собрался
Мудрейший совет.
И Нохему дали
Отличный совет:
Калоши надеть!
Так он и сделал.
Обходит король
Верноподданный Хелом.
Но люди смеются,
Не верят никак,
Что ходит король
В золотых башмаках.
В глубоких калошах
Ботинок не видно.
И королю
Это очень обидно.
И снова собрался
Мудрейший совет.
И Нохему дали
Прекрасный совет:
– Дыры побольше
В калошах проделай,
Чтоб золото
Сквозь эти дыры блестело!
Так он и сделал.
Но – снова беда:
Хлещут сквозь дыры
Грязь и вода.
И люди смеются,
Не верят никак,
Что ходит король
В золотых башмаках.
И снова собрался
Мудрейший совет.
И Нохему дали
Мудрейший совет:
От грязи избавиться
Как-нибудь,
Ну, хоть бы соломою
Дыры заткнуть…
По улочке шум
Пробежал и затих.
Король на прогулку
Выходит из дома…
Так он и гулял —
В башмаках золотых
И в рваных калошах,
Заткнутых соломой.
Кругом на окошках
Цветы расцветали,
По небу зелёному
Куры летали
И месяц
Козлёнком скакал,
Веселя
Великого
Хеломского
Короля!
МОЖЕТ БЫТЬ ДА, А МОЖЕТ БЫТЬ, НЕТ
Был ли Реб-Нухим
В чаще дремучей?
Был ли подобный
В Хеломе случай?
Что я скажу вам
На это в ответ?
Может быть, да,
А может быть, нет.
Но слышали все, и клянётся весь Хелом,
Что между селеньями Чёрным и Белым,
Не доходя Воробьиного брода,
В чаще дремучей возле болота,
Где летом котёнок едва не утоп,
Реб-Нухим увидел огромный сугроб.
А из него поднимается пар,
Как будто под снегом кипит самовар.
Верить ли этим
Хеломским слухам?
Видел ли чудо
Мудрый Реб-Нухим?
Что я скажу вам
На это в ответ?
Может быть, да,
А может быть, нет.
Но стало известно городу Хелому,
Нухим поведал об этом Реб-Шолому.
У Шолома, кстати, не ум, а брильянт,
Старый мудрец развернул фолиант,
Перелистал, почесавши за ухом,
И объявил: – О премудрый Реб-Нухим,
Послушай, об этом неслыханном чуде
Нет ни слова, ни буквы в Талмуде.
Но, слава богу, в местечке есть ребе,
Мудрейший из всех на земле и на небе.
У старого ребе – звезда, а не разум,
А каждое слово сверкает алмазом.
Выслушав Нухима, ребе-мудрец
Долго молчал… И сказал наконец:
– Это, конечно, великое чудо.
Но что это, просто не видно отсюда.
Немедленно в чащу отправимся сами,
Во всём убедимся своими глазами.
Пошли ли они
В эту чащу дремучую?
Нашли ли они
Эту снежную кучу?
Что я скажу вам
На это в ответ?
Может быть, да,
А может быть, нет.
Но слышали все, и клянется весь Хелом,
Что между селеньями Чёрным и Белым,
Не доходя Воробьиного брода,
В чаще дремучей возле болота,
Где летом котёнок едва не утоп,
Они увидали огромный сугроб.
Из чёрной дыры поднимается пар,
Как будто под снегом кипит самовар.
И ребе сказал: – Величайшее чудо!
Но что это – всё же не видно отсюда.
Полезу, увижу. – И ребе полез
Вперёд головою под снежный навес.
А возле берлоги два мудреца
Стояли, за ноги держа мудреца.
Забрался ли ребе
Под снежный навес?
И был ли вообще
Возле Хелома лес?
Что я скажу вам
На это в ответ?
Может быть, да,
А может быть, нет.
Но слышали, слышали, слышали люди,
Что два мудреца, размышляя о чуде,
Там долго стояли. Измаялись оба.
А ребе не лезет назад из сугроба.
Когда ж его вытащили – увы! —
Он оказался без головы.
Реб-Нухим сказал: – Была голова. —
А мудрый Реб-Шолом подумал сперва,
Затем возразил: – А по-моему, нет.
Нашего ребе я знаю сто лет. —
И так бы тянулся их спор без конца,
Но, к счастью, припомнили два мудреца
– У ребе – жена! И она такова,
Что вспомнит, была или нет голова.
Два старца направились в Хелом. И вскоре
Пришли и сказали разумнице Соре:
– Ты мудрая женщина, знает округа.
Скажи нам, была ль голова у супруга? —
К лобику пальчик приставив сначала,
Мудрая женщина так отвечала:
– Когда он ел цимес,
Картошку с селёдкой,
Я помню,
Что тряс он
Седою бородкой.
А вот была ль
У него голова…
Никак не припомню! —
Сказала вдова. —
Что я скажу вам
На это в ответ?
Может быть, да,
А может быть, нет.
СУЩИЙ ПУСТЯК
Жил когда-то в местечке Хелом богач Хаим-Бер.
Однажды в жаркий день он решил искупаться в реке, а плавать он не умел.
Услыхали его крики, прибежали кто с чем был: сапожник с колодкою в руке, парикмахер с ножницами, портной с сантиметром на шее.
Но было уже поздно. Лишь одежда Хаим-Бера осталась на берегу.
Люди вздыхали, охали. То, что Хаим-Бер утонул, это бы ещё ничего. Плохой человек был этот Хаим-Бер, первый богач Хелома.
Но Эстер-Рохл, жену Хаим-Бера, в Хеломе уважали.
Каждую пятницу в доме богача резали кур к субботнему обеду. И Эстер-Рохл всегда отсылала беднякам потроха.
Как же теперь быть? Кто решится ей сказать о несчастье? Ведь у вдовы такое доброе и слабое сердце!
И вот из толпы выступил Шлёма-водовоз. Он был длинный, тощий, сутулый. В маленьком картузе и огромных сапогах.
– Я беру это на себя, – сказал Шлёма-водовоз.
Уж я придумаю что-нибудь такое, чтобы помягче сообщить бедняжке о случившемся.
Он взял одежду Хаим-Бера и направился к его дому.
Добрая Эстер-Рохл сидела на крылечке и пила чай с вареньем. Причём варенье она брала полными ложками из большой банки.
– Добрый день, уважаемая Эстер-Рохл, – сказал Шлёма-водовоз. – Я к вам. И, как видите, не с пустыми руками… Иду я сейчас берегом реки, и что же я вижу?
Вы себе не представляете, Эстер-Рохл!..
Вижу, в воздухе летит
Чья-то шляпа с лентой серой.
Вижу, шляпа Хаим-Бера.
Как её мне не узнать!
Шляпа, шутка ли сказать!
Это же не просто шляпа,
Ведь её не бросишь на пол.
Это шляпа Хаим-Бера!
Богача! Миллионера!
И летит она как птица.
И подумал я тогда:
«Не дай бог ей опуститься
Там, где грязь или вода.
Шляпа может зацепиться
За осину, например,
Будет дерево гордиться,
Будто это Хаим-Бер!»
Но не волнуйтесь, Эстер-Рохл. Со шляпой ничего не случилось. Я догнал её и поймал. Вот она – шляпа Хаим-Бера, богача, – перед вами. И то, что она цела и невредима, это уже хо-ро-шо!
Иду я дальше. И что же я вижу?
Вижу я – летят штаны
Необъятного размера.
Это ж брюки Хаим-Бера!
Как же мне их не узнать!
Брюки, шутка ли сказать!
Это же не просто брюки —
Нет таких во всей округе!
Это брюки Хаим-Бера!
Богача! Миллионера!
И летят они как птица.
И подумал я тогда:
«Не дай бог им опуститься
В огороде, например,
Тыква будет в них рядиться,
Будто это Хаим-Бер!»
Но успокойтесь, уважаемая Эстер-Рохл! Ничего плохого со штанами Хаим-Бера не случилось. Я погнался за ними, словно мне двадцать лет. Я бежал за ними так, будто руки мои не скрючены работой и ноги не в тяжёлых мокрых сапогах.
И вот они перед вами – дорогие штаны Хаим-Бера.
И это, как вы понимаете, ещё раз хорошо.
Я должен вам сказать, что поймать штаны и шляпу
Было трудно, но не слишком.
А летящую манишку
Было мне поймать трудней.
Но, как видите, я с ней.
Вот и галстук Хаим-Бера,
Богача, миллионера!
И это, конечно, уже четыре раза хо-ро-шо.
А если, добрая Эстер-Рохл, я к этому добавлю, что Хаим-Бер утонул, так вы же умная женщина и, конечно, поймёте, что на столько раз хорошо один раз плохо – это сущий пустяк.
ГДЕ СОБАКА ЗАРЫТА
Знал когда-то целый Хелом
Герша – нищего слепого.
Он бродил по всем дорогам
С толстой палкою дубовой.
Под окном стучала палка:
«Помогите, бога ради».
Кто давал сухую корку,
Кто вчерашние оладьи.
И бывало, самый бедный
Со слепым, чем мог, делился.
Между тем мешок слепого
Понемногу прохудился.
И пошли за Гершем куры,
Подбирая следом крошки.
Гуси жадные за ними
Устремились по дорожке.
На лету куски хватают!
И со всех ближайших улиц
Набежали козы, козы…
За гусями потянулись,
И летят
Со всех сторон
Сто разбойниц —
Сто ворон.
И пошла такая свара!
Козы: «Бе-е!»
Вороны: «Кар-р!»
Услыхали это люди.
Все бегут
Как на пожар.
А от коз кругом – бело!
От ворон кругом – черно!
Наконец водой разлили,
Разогнали драчунов.
А назавтра рано утром
К старикам седым и мудрым,
Заливаясь вся слезами,
Фрейдл-птичница пришла:
– Петуха и кур вороны
Ощипали догола! —
Прибежал сапожник Нохем,
Посыпая патлы пеплом.
Говорит, что после драки
У него коза ослепла.
– Ой, – сказала тётя Броха,
Что с моею Розой стало!
Наша козочка со страха
Вдруг доиться перестала.
Чтоб тому, кто сделал зло,
Точно так же повезло!
– Не шумите. Не кричите.
Это дело мы рассудим
И виновника накажем, —
Мудрецы сказали людям.
И судили и рядили
Семь ночей и дней подряд.
Наконец решили: нищий
В этой драке виноват.
Привели слепого Герша.
Герш стоит перед судом.
Самый мудрый из мудрейших
Поднимается с трудом.
– Ты зачем рассыпал корки? —
Задаёт ему вопрос.
– Я слепой, а люди зрячи, —
Герш спокойно произнёс. —
Я слепой, а люди зрячи,
Раз мешок мой прохудился.
Почему сказать об этом
Мне никто не потрудился?
– Он слепой, а люди зрячи! —
Все сказали нараспев.
Сам мудрейший из мудрейших
Рассудил, очки надев:
– Герш, конечно, не виновен,
И нельзя винить людей.
Виноват мешок дырявый —
Вот кто истинный злодей! —
Но сказал: – Нехорошо, —
Ицик-бер, мудрец лохматый, —
Как же так? Судить мешок,
Если дырка виновата! —
Все запели: – Виновата! —
Но Реб-Вольф воскликнул: —Тише!
Эта дырка ни при чём,
Ведь её прогрызли мыши! —
Все запели: – Мыши! Мыши! —
Но сказал мудрец Реб-Ёшке:
– Чем же мыши виноваты,
Если их не ловят кошки? —
Все запели: – Кошки! Кошки! —
Но Реб-Лейб сказал: – Однако
Не даёт покоя кошкам
Местечковая собака. —
Самый мудрый из мудрейших
Заключил: – Закончим тут!
Виновата. Взять собаку.
Привести её на суд.
Ищут всюду. Нет собаки.
А в местечке говорят:
– Кажется, собака сдохла
Около двух дней назад. —
И старейшина сердито
Стукнул палкой: – Отыскать
Место, где она зарыта!
Выкопать и наказать.
Ходят с заступами люди.
Перекопан каждый двор.
Где собака там зарыта,
Неизвестно до сих пор.
ПОЖАРНАЯ МАШИНА
Какого цвета Хелом?
Хелом цвета серого.
Дело в том, что Хелом
Построен весь из дерева:
Дом, плетни, курятники,
Сарай, телега, бричка…
И как-то раз местечко
Вспыхнуло как свечка.
Высыпали люди
Из домов на улицу.
Кто спасает козочку,
Кто – индюка,
Кто курицу.
А хеломские домики,
Отражаясь в речке,
Горят
Как
Свечки.
Верно, даже в Киеве
Это пламя видели.
Прибежали к мудрецам
Хеломские жители:
– Пылают наши крыши,
Комоды, сундуки!
И вот уже под нами
Тлеют каблуки! —
И вышел к ним мудрейший
И, опершись на посох,
Крикнул:
– Тише, люди!
Борух-Бер, философ,
Думает…
На стуле,
Не открывая глаз,
Как спасти наш Хелом,
Он думает сейчас.
А вы пока тушите,
Я вас научу:
Дуйте,
Как вы дуете,
Чтоб задуть свечу.
Над огнём пичуги
Мечутся в испуге.
Хеломские умники
Дуют на лачуги.
Ух, какой пожарище
В Хеломе раздули!
И сидит философ,
Погружён в раздумье,
Ничего не видя,
Ничего не слыша.
А уже затлела
И дымится крыша…
Слышал я, что дождик
Старый Хелом спас.
Но что бы это ни было,
Вдруг огонь погас.
Чернеют головешки…
И тут-то наконец
Борух-Бер очнулся.
– Нашёл! – сказал мудрец.
Со стула встал и смотрит
Горящими глазами.
– Мы слушаем, мы слушаем
Все мудрецы сказали.
Он бороду пригладил
И табакерку вынул:
– Я, кажется, придумал
Пожарную машину! —
Мудрецы воскликнули:
– Это же открытье!
Расскажи нам толком,
Как же смастерить её?
– Если бы все реки
Перелить в одну… —
Мудрецы сказали:
– Ну, ну, ну?
– Если бы все сосны
Связать в одну сосну… —
Мудрецы сказали:
– Ну, ну, ну?
– А из всех топоров
Сковать один топор…
– Ну и что же дальше? —
Спросил мудрейший хор.
– И если бы найти нам
Такого дровосека,
Чтоб это дерево срубил
И бросил в эту реку… —
Размахивая стулом,
Философ продолжал: —
То брызги потушили бы
Любой большой пожар!
И мудрое-премудрое
Собрание решило:
– Вот это настоящая
Пожарная машина!
Но воспользовались ли когда-нибудь хеломские жители пожарной машиной, которую придумал Борух-Бер, философ, неизвестно. Дело в том, что впоследствии архив местечка Хелома всё-таки сгорел.
И ЭТО К ДОБРУ
Если все беды —
На чью-нибудь голову,
То вечно на голову
Старого Шолема.
Реб-Шолем имел
Молодчину осла,
Умницу,
Честь ему и хвала!
Там он пощиплет
Немножко травы,
Здесь сена охапку
Подбросите вы.
А главное, всюду
Колючка растёт.
И старец не знал
Со скотиной забот.
Был славный осёл,
Никогда не ругался,
А если сердился,
То только лягался.
Вдруг будто с неба
Свалилась беда:
Осёл-молодчина
Исчез без следа.
Где он? Гадать
Не имеет смысла.
Пусть будет вору
Горько и кисло!
Но горько и кисло
Пока что хозяину.
Он бродит по Хелому
Как неприкаянный.
Он плачет: – Поймите
Меня наконец,
Это же был не осёл,
А мудрец!
Кто старца жалеет,
Кто вора корит,
А Сора-племянница
И говорит:
– И это к добру!
И, видит всевышний,
Твоя благодарность
Была бы не лишней!
Ты сам бы пропал
Вместе с этим ослом,
Когда бы в то утро
Сидел бы на нём.
ЦЕЛКОВЫЙ
Когда-то в местечке Хеломе,
Прославленном козами белыми,
Где портные жилетки и брюки латали,
Где сапожники туфли чинили, тачали,
Где шорники шили шлеи и уздечки,
Где пекари хлеб выпекали в печке,
Жестянщики вёдра паяли, лудили,
А парикмахеры стригли и брили,
Но сами не брились почти никогда, —
Случилась однажды большая беда.
Стражник усатый – в медалях, при шашке,
С яркой кокардой на синей фуражке, —
Пьяным напился и начал орать:
– Сейчас же гуся на обед мне подать! —
И баста! И сколько его ни просили
Портные, что вечно латали и шили,
Сапожники, что молотками стучали,
Жестянщики, что у порога паяли:
– Ваше благородие, чуть обожди!
Вот вечером гуси пойдут из воды,
Такую гусыню тебе мы изловим,
Такое жаркое тебе приготовим,
Такое, что просто оближешь ты пальцы!
И шкварок нашкварим, нажарим на смальце.
А стражник ревёт, словно местный бугай:
– Желаю! Сейчас же! Умри, а подай!
И пьяный как был – во всей амуниции —
Бросился в реку за белою птицею.
Шашка тяжёлая тянет ко дну.
Стражник кричит: – Помогите! Тону! —
Оставил портной лапсердак недошитый,
Оставил сапожник башмак недобитый,
Шорник оставил шлею и уздечки,
Пекарь оставил бублики в печке.
И парикмахер с бритвой в руке
Следом за всеми помчался к реке.
Охают люди. Что делать? Беда!
Стражник утонет, начнётся тогда!..
На станцию всадник направится быстро,
Оттуда пойдёт телеграмма к министру.
Министр прочитает её и, быть может,
Сразу к царю побежит и доложит:
– Так, мол, и так. В таком-то местечке…
Пекарь, что хлеб выпекает в печке,
Шорник, что чинит шлеи и уздечки,
Портной, что жилетки и брюки латает,
И старый сапожник, что туфли тачает,
И парикмахер, – и много народу
Собрались и бросили стражника в воду…
И полетит телеграмма назад:
«Так, мол, и так, и числа, мол, такого
В Хелом прибудет рота солдат…»
И будет в тяжёлые цепи закован
Пекарь, что хлеб выпекает в печке,
Шорник, что чинит шлеи и уздечки,
Портной, что жилетки и брюки латает,
И старый сапожник, что туфли тачает.
Бегают люди, кричат возле речки.
Ведь плавать никто не умеет в местечке.
Гуси гогочут. Стражник орёт.
«Что будет с Хеломом?» – плачет народ.
И тут появился Шолом-босяк,
Куцые брюки, худой лапсердак.
Неторопливо к толпе подошёл он.
И людям сказал этот умница Шолом:
– Что тут за крики, за беготня?
Что за пожар среди белого дня?
Вытащить стражника? Проще простого!
Есть у кого-нибудь новый целковый? —
А пьяный совсем уже тонет в реке.
Но только монету увидел в руке —
Тут же, как пробка, – вон из воды!
Так Хелом избавился от беды.
СЛОН И МУХА
Садовник расхваливал груши:
– А ну купи дюшес! —
И вышло так, что муха
Проявила к мешку интерес.
Когда эта муха жужжала
Над грушами, как оса,
По рынку вёл Охотник
Охотничьего пса.
Когда он увидел арбузы
И стал в ладонях мять,
Собака увидела муху
И тут же решила поймать.
Когда собака схватила
Муху, сделав прыжок,
С прилавка в грязь свалился
И рассыпался весь мешок.
Когда его груши градом
Посыпались из мешка,
Садовник дал собаке
Здорового пинка.
Увидев, что Садовник
Собаке дал пинка,
Садовнику Охотник
Отвесил тумака.
Когда ему Охотник
Отвесил тумака,
Садовник рассердился
И намял драчуну бока.
Когда сердитый Садовник
Охотнику мял бока,
С прилавков катились яблоки
И крынки молока.
И тут же кто-то кого-то
За бороду поволок.
Вот так и поднялся на рынке
Великий переполох.
Один кричит: – Спасите! —
Другие кричат: – Ура! —
Все переколотили
Горшки у Гончара.
Вдруг кто-то спросил кого-то:
– Послушай-ка, браток,
За что меня бранил ты,
За бороду волок?
Тот даже рот разинул:
– Не знаешь? Вот те на!
Не ты ли в балагане
Вчера убил слона?
Смеялся целый Хелом.
Смеялся весь базар:
Садовник, и Охотник,
И Плотник, и Гончар.
Не знаю, как случилось
И чья была вина,
Что муха превратилась
В огромного слона.
КАК В ХЕЛОМЕ ПОСТРОИЛИ ТУРЕЦКУЮ БАНЮ
Трудно поверить,
Не спорю я с вами,
Но в городе Хеломе
Не было бани.
От самых бедных
До самых богатых
Все мылись в корытах,
Тазах и ушатах.
Пока не дошла
До Хелома весть,
Что за морем
Бани турецкие есть.
Турецкие бани
Из чистого мрамора…
Хочешь помыться,
Езжай себе за море.
Трудно поверить,
Не спорю я с вами,
Но Береле видел
Своими глазами
Турецкие бани:
Их нарисовали
В каком-то старинном
Столичном журнале.
В огромном предбаннике
Люди толпились
С узлами. В парную
Они торопились.
А там были рельсы.
На рельсах – котёл.
И пар из трубы
Потихонечку шёл.
Однако какой-то приезжий
Сказал,
Что это – не бани,
А просто вокзал.
Трудно поверить,
Но спорить не будем.
Взглянуть на картинку
Достаточно людям.
И как-то пришли
К мудрецам горожане:
– Пора нам построить
Турецкие бани,
Турецкие бани
Из чистого мрамора,
Чтобы не ездить
По пятницам за море.
Семь дней и ночей
Мудрецы рассуждали,
Смотрели картинку
В столичном журнале.
И вот что решил
Наш мудрейший совет:
– Так как в местечке
Мрамора нет —
Это проверено, —
Бани построить
Из чистого дерева.
Трудно поверить,
Не спорю я с вами,
Но хеломцы баню
Построили сами.
(Искусные плотники
Были в местечке.)
Турецкая баня
Стоит возле речки.
Похожая с виду
На местный трактир.
Стоит, красотой
Удивляет весь мир.
Стены сосновые,
Пол земляной!
Но что там за шум?
Что за крики в парной?
Мечутся люди,
Друг другу мешая.
Хлещут потоки
Из кранов и шаек,
Пол заливают.
И постепенно
Все оказались
В грязи по колено.
Трудно поверить,
Не спорю я с вами.
Но люди, вернувшись
Из хеломской бани,
От самых бедных
До самых богатых,
Все мылись в корытах,
Тазах и ушатах.
Семь дней и ночей
Мудрецы рассуждали,
Смотрели картинку
В столичном журнале.
Надо же было
Что-то решить!
И старцы сказали:
– Полы настелить.
Трудно поверить,
Не спорю я с вами,
Но плотник завёл
Разговор с мудрецами:
– Конечно, полы
Настелить нам несложно.
Но ежели доски
Строгать, как положено,
Все будут скользить
И ещё на пороге
Переломают
Руки и ноги.
А ежели доски
Совсем не строгать,
Может несчастье
Случиться опять.
На досках растут,
Извините, не розы
И не сирень,
А сучки и занозы —
Стали мудрейшие
Спорить опять:
– Надо строгать!
– Нет, не надо строгать!
Трудно поверить,
Не спорю я с вами,
Но самый мудрейший,
Сверкая очами,
Плотнику подал
Мудрейший совет,
Какого не слышали
Тысячу лет:
Доски строгать!
Строгай, не ленись.
Но только клади их
Строганым вниз.
Трудно поверить,
Но в бане турецкой
Моются люди
С тех пор по-турецки.
С железными шайками,
Как в облаках.
Сидят они в валенках
И в башмаках.
ГОРШОЧЕК ПОРТНОГО
Когда-то в местечке
Жил старый портной,
И штопал и штопал он
Старой иглой
Рваный сюртук
И худое пальто,
Жилетки и брюки —
И это и то.
Но сколько ни клал он
На брюки заплаток,
В доме всегда
И во всём недостаток:
Пусто в дырявом
Его кошельке,
Пусто в большом
Закопчённом горшке.
И как-то портному
Жена говорит:
– Не знаю, что буду
Сегодня варить. —
Портной отвечал,
Пошивая жилет:
– Вари, что варила
Вчера на обед.
– Но что я варила?
Какой-то пустяк! —
Портной улыбнулся,
Латая пиджак:
– Ах, мне до сих пор
Не забыть его вкус!
Пустяк был послаще,
Чем спелый арбуз.
Жена говорит:
– Ты глупее наседки!
Забыл ты о нашей
Лукавой соседке.
В пустой наш горшок
Она глянет опять
И будет над нами
Весь день хохотать:
«Так я и знала!
Странные люди!
Варят пустяк
В огромной посуде!»
– Горшок на двоих
У нас правда велик.
Но кто ж тебе в меньшем
Варить не велит?
Ведь есть же у нас
И кастрюлька и чашка! —
Жене посоветовал
Старый портняжка.
Наутро портному
Жена говорит:
– Опять я не знаю,
Что буду варить. —
Портной удивился:
– Привыкнуть пора.
Вари то же самое,
Что и вчера.
– Но что я варила?
Какой-то пустяк!
– Ах, этот пустяк! —
Улыбнулся бедняк. —
Что был за вкус
И какой аромат!
Я, кажется, съел
Восемь ложек подряд.
Вздохнула жена:
– Ты глупее козла.
Наша соседка,
Хотя и не зла,
Если в кастрюльку
Заглянет опять,
Будет над нами
Весь день хохотать:
«Так я и знала!
Странные люди!
Варят пустяк
В огромной посуде!»
– Жена, не волнуйся, —
Портной отвечает
И мелом на чёрном сукне
Размечает,
Наметив, борта,
И манжеты, и петли,
Сказал:
– Загляни-ка к горшечнику.
Нет ли
у старого крохотных
Птичьих горшков —
Как раз для любимых
Моих пустяков?
Сказано слово,
Сделано дело.
Соседушка сунуть
Свой нос захотела
В чужую посуду.
Портной углядел —
И сразу горшочек
На палец надел.
Верно, ты видел
На пальце портного
Горшочек, что меньше
Горшочка любого.
Напёрстком теперь
Мы горшочек зовём.
Но старая сказка
Запрятана в нём.
ЧИРИ-БИРИ-БОМ
Весь уставленный свечами,
Дом сверкает как дворец.
Ведь сегодня именинник
Младший хеломский мудрец!
Знает, верно, целый свет,
Что ему сто двадцать лет.
Мудрецы ему подносят
Книги, свитки, изреченья.
Выпив рюмочку вина,
Взяв из вазочки печенье,
Самый старый среди старых
Объявляет:
– Мой подарок
Не увидеть,
Не надеть.
Мой подарок
Надо петь.
Если я спою вам:
«Бом!» —
Вы споёте:
«Чири-бири-бом!»
Мудрецы в ответ кивают:
– Если надо, мы споём. —
Их почтенные седины
Отливают серебром.
Вот, расхаживая важно,
Затянул мудрец протяжно:
– У меня сомнений нет,
Что прекрасный этот свет
Просто всем нам снится…
Бом! —
Подхватили:
– Чири-бири-бом! —
Повторили:
– Чири-бири-бом!
– Даже милый Хелом наш —
Просто выдумка, мираж.
Куры, двор, забор и дом,
Стол и свечи —
Тоже бом! —
Подхватили:
– Чири-бири-бом! —
Повторили:
– Чири-бири-бом!
Старец ходит взад-вперёд
И подарок свой поёт:
– Всё на свете – бом! —
И, качаясь взад—вперёд,
Дружно вторят шесть бород:
– Чири-бири-бом! —
Вдруг мудрец о балку лбом —
Бом!
Подхватили все кругом:
– Чири-бири-бом!..
Старцу делали примочку
И прикладывали ложку.
А мудрейший из мудрейших
Только охал понемножку.
Наконец, свой лоб ощупав,
– Ох, – сказал тихонько он. —
Если всё на свете снится,
Балка всё-таки – не сон.
Балка есть на самом деле.
Я же ясно слышал – бом! —
Все пропели:
– Чири-бири-бом.
В самом деле,
Чири-бири-бом!