ОВСЕЙ ДРИЗ
Еврейский поэт и сказочник Овсей (Шика) Дриз родился в украинском местечке Красное 16 мая 1907 года. Он учился в Киевской академии художеств по классу скульптуры. Овсей Дриз служил на границе и прошел сквозь всю Отечественную войну 1942–1945 годов. Он воевал и писал. Вообще писал всю жизнь: лирику, стихи и сказки для детей и взрослых. Иные его произведения, особенно написанные на мотивы еврейского фольклора, адресованы и детям, и взрослым одновременно. В них есть тепло и юмор его собственного детства. А некоторые песни такие, как, например, «Колыбельная Бабьему яру», остались в памяти народа.
Начиная с шестидесятых годов его лирика и произведения для детей широко издавались. Поэт Овсей Дриз умер в 1971 году, но стихи и сказки его по-прежнему свежи, как будто написаны только сейчас.
Несомненно, это крупный поэт, который по целому ряду причин пока недостаточно оценен. Но я знаю, что истинные любители поэзии не могут не обратить внимание на подборку его стихов, публикуемую ниже. Оригинальность и блеск таланта, мне кажется, заметны даже в переводе с идиша на русский.
ВСПОМНИМ ОВСЕЯ ДРИЗА
Молодые черные глаза, густые брови и седые кудри вразлет. Таким – старым юношей он ходил по этой земле. Овсей Дриз. Я познакомился с ним, еще не зная и не подозревая, что это большой поэт, родная мне душа.
Произошло это таким образом. Когда я вернулся с Урала из армии, где служил в стройбате, я поступил в Скульптурный комбинат техником-нормировщиком, приобретенная в стройбате профессия. И однажды я увидал под навесом человека с белыми кудрями – резчика, вырубающего колонну из куска мрамора. Он сам и его волосы были осыпаны сверкающей мраморной пылью. Теперь мне это кажется знаменательным. Потом этот особенный человек – гранитчик, сверкая глазами, появлялся в конторе по вполне прозаическим поводам, подписать наряд на работу или проверить расценки. И лишь года через два я увидел его в коридоре «Детгиза».
Удивились мы оба – и подружились сразу.
Я стал переводить его стихи и сказки. И узнал, что Овсей Дриз окончил в свое время Художественную академию в Киеве, получил профессию скульптора, но стал писать стихи. И лирику и детские. Рано стал печататься, вступил в Союз писателей. Служил в Красной армии. Был на Отечественной. После войны, когда Сталин стал уничтожать евреев, в первую очередь еврейскую творческую интеллигенцию, негде стало печататься, не на что жить. И пришлось вспомнить старую свою рабочую профессию – гранитчика.
Овсей Дриз уже в мое время гордился, что это он вырубил и сложил новую мраморную лестницу в Центральном Детском Театре. Сколько детских ног пробежало по ней с той поры! Сколько детских рук держало его новые книжки, которые в 60‐е годы стали выходить одна за другой!
Но я слышал от него и другие – более грустные, хотя и анекдотичные истории. О том, как небезызвестный Софронов, будучи секретарем Союза, предложил поэту большую сумму подъемных, чтобы только тот уехал в Биробиджан от греха подальше. Овсей деньги взял, но махнул рукой – будь что будет, и все деньги пропил, прогулял. Через год или больше Софронов видит Дриза, идущего по улице Горького навстречу. «Как, ты еще здесь?» – удивляется мастодонт. «Когда я туда приехал, – улыбнулся Овсей Дриз, – мне предложили еще столько же, только чтобы я уехал обратно».
Не раз я был свидетелем того, что люди на улицах видели в нем своего рода мудреца и спрашивали совета. «Ну, отец, объясни, как нам дальше жить». – обращался к нему шофер такси. А однажды, я это видел, в кафе, что у Курского, эксцентричный Овсей встал на стул и объяснял посетителям, как им стать лучше. Поэт был под хмельком, но все столпились вокруг и почтительно слушали его.
В застолье среди молодых литераторов Овсей Дриз был всегда тамадой. Слушали только его. А он шутил, читал, вернее, распевал свои стихи. И это лилось великолепной неподражаемой импровизацией на полночи, на целую ночь. Он выбирал среди присутствующих какую-нибудь красивую еврейскую девушку и обращался к ней: «О, дочь моего народа!» Или, если девушка была не еврейкой, звучал такой вариант: «О, дочь не моего народа!» И звучали трагические стихи:
Ганс опоздал на охоту.
В Польше вообще не везло ему.
Он топнул ногой: «Сейчас же достать!
А нет, нарисуйте мне Шлойму».
Ганс был шутник, ни дать – ни взять,
Недаром на ум пришло ему
К воздушному шарику привязать
И выпустить в Шлойму обойму.
А может быть, я – этот грустный портрет,
Лечу, как подбитая птица.
И – выстрелы, выстрелы, выстрелы… нет!
Наверно, мне всё это снится.
Мне снится. Лечу в вышине голубой.
Я весь изрешечен, потеха!
Ведь только тогда я чувствую боль,
Когда меня корчит от смеха.
Поэт никогда не умирает вовремя. Всё мне кажется, Дриз не дожил, не допел. А стихи его живут и будут жить долго. Потому что они прекрасны. Минуло 90 лет со дня его рождения, юбилей.
Хотелось бы сказать еще два слова о жене поэта, Лидии Сергеевне Ионовой, которая при жизни была ему верной помощницей и охранительницей, а после собрала и издала его лирику, детские стихи, прозу – и теперь хранит его память.
ПОЭТ И СКАЗОЧНИК ОВСЕЙ ДРИЗ
Я знал и дружил с Овсеем Дризом, я любил его песенную душу, которая смотрела на мир большими печальными глазами. А радовался он, как ребенок, и умел сказать кстати острое словцо. Например, когда закончил лечится у стоматолога, он сказал с улыбкой: «А знаешь, я издал наконец полное собрание собственных зубов». Полное собрание своих – «взрослых» и детских сочинений он между тем издать не успел.
Помню, Овсей Дриз любил не столько выпить, сколько быть тамадой. Обыкновенно он сидел во главе стола, за которым теснилась вокруг литературная молодежь. Он произносил тосты, а потом начинал петь свои стихи, именно петь на какой-то древний хасидский мотив. Это производило такое глубокое впечатление, что те, которые слышали пение, до сих пор не могут забыть. Он мог обнять одной рукой рядом сидящую девушку и обратиться к ней словами Песни Песней: «Как прекрасна ты, дочь моего народа!» Или, если она была не еврейка, то: «Дочь не моего народа!» Овсей Дриз с его белым ореолом волос, вероятно, мог казаться на улицах Москвы вообще каким-то древним пророком. Я был свидетелем, как шофер такси обратился к нему: «Отец! Ну, расскажи, что будет со всеми нами», – в полной уверенности, что наконец-то он услышит правду, которую от него тщательно скрывают. Он был истинным поэтом не только в литературе, но и в жизни. Расскажу вкратце то, что я о нем знаю.
Ни в Израиле, ни в рассеянии не встречал я автора, равного Овсею Дризу. Ну, не Квитко же принимать во внимание, и прочих честных середняков (переводил в свое время). Вот уж поистине, что имеем – не храним… И даже потеряв, не плачем…
К этой короткой справке хотелось бы добавить некоторые эпизоды из моих собственных воспоминаний. Например, про то, как мы познакомились. Отслужив в армии, в начале пятидесятых я работал в Москве в Скульптурном комбинате. И однажды я увидел под навесом совершенно необычного гранитчика, который долотом и киянкой вытесывал колонну из глыбы известняка. Над ним поднималась каменная пыль, и седая грива волос и лицо его были припудрены и сверкали серебром на солнце. Овсей Дриз тоже был вынужден поступить работать по своей первой профессии в Скульптурный комбинат, когда в 1948 году были расстреляны деятели еврейского комитета мира и были закрыты еврейский театр и издательство. Однажды его даже послали работать по реставрации Кремля, но на следующее утро его выдворили оттуда, получился скандал. Ведь, по мнению кагэбэшников, Овсей Дриз мог взорвать Кремль и Сталина заодно! Хорошо, что еще не посадили.
Итак, я увидел его, как творца, который из глыбы мрамора создавал мир. Через год или более я повстречал этого человека в коридоре «Детгиза». Мы узнали друг друга, познакомились и подружились. Затем я стал переводить стихи моего нового друга. Больше всех своих произведений Овсей Дриз ценил одно: мраморную лестницу, которую он изготовил и уложил в вестибюле Центрального Детского Театра, что в Москве на Театральной площади. Потому что по ней бегут и еще долго будут бежать дети. Вверх и вниз – торопливые детские ножки. Наверно, он и сейчас их слышит – оттуда.
САПГИР МИФОЛОГИЧЕСКИЙ
В этом томе сочинений Сапгира собраны произведения в стихах и прозе, так или иначе связанные с мифологическим осмыслением и преображением действительности – будь то прямая апелляция к мифологии античной, неомифологическое осмысление современной обыденной жизни или те или иные формы литературной мистификации.
Открывающую эту книгу «Псалмы» Генрих Сапгир датирует 1965–1966 гг.; таким образом, она оказывается четвертой по счету, то есть принадлежит к числу ранних произведений поэта. Тем не менее уже здесь перед нами вполне сложившийся, зрелый мастер слова, к тому же прекрасно знакомый с традицией и при этом знающий, как ее можно преобразовывать и преодолевать. Неслучайно поэтому «Псалмы» принадлежат к числу самых известных стихотворных книг поэта, чаще всего интерпретировавшихся в филологической науке[2], прежде всего – с точки зрения их соотношения с трехвековой отечественной традицией переложения псалтырных текстов.
Суммируя сказанное уважаемыми предшественниками, подведем итоги: в своих «Псалмах» Сапгир показывает себя автором, сумевшим создать современное произведение, опираясь даже не на одну, основную традицию, а на целый комплекс текстов-предшественников, что позволило исследователям говорить о нем как о поэте-постмодернисте; с другой стороны, смелость и новаторство, с которыми он вводит в сакральный канонический текст реалии современной действительности и аллюзии из современной ему поэзии. На