В одном из ранних рассказов, так и названном «Пустоты», Сапгир сделал это за читателя: набросал в последнюю шестую главку десяток словесных обломков, как он умеет делать это в своих стихах, и удалился. Потом нашлись другие, более тонкие способы обозначения пустот. Потому что главное – то, что они здесь есть, они часть целого и что автор сам говорит нам об этом, пусть и не впрямую. Его сверхкраткие нарративы – не стенограммы, а особым образом сжатая (заархивированная!) реальность. Параллельная, воображаемая, виртуальная – выбирайте, что нравится. И даже вполне «документальный» эпизод, рассказанный от начала до конца на половине странички, – это чаще всего еще и огромный роман с сотнями действующих лиц и многовековым сюжетом. Поэтому и название может такое появиться у рассказа – в шести строчках всего! – «Про жизнь»! И ведь действительно в этом шедевре миниатюрной прозы – про жизнь, можно даже сказать – все, что только можно сказать про жизнь! Такова магия стихотворной речи, которую Сапгир, лукаво мудрствуя, перенес в свою прозу.
Очень часто сапгировская параллельная проза растет, как и стихи, из неимоверного сора – именно как лопухи и лебеда, буквально на наших глазах преобразуясь в универсальные символы и тотальные мифы. Прозу так не пишут, ее строят, обдумывают, для нее годами собирают материал, сидят в архивах, беседуют с очевидцами… А для стихов достаточно выглянуть в окно или пройтись по двору, открыть старый альбом или перечесть письмо друга. Дальше все идет само, вовлекая случайные слова и детали и превращая их при этом в ключевые, необходимые…
И поэтому вовсе не случайно появляется на парижских улицах подруга Пантагрюэля – под стать ей и жизнелюбивый автор воображаемой книги. Беззастенчиво восстановленные интимные подробности из его рассказов столь же непригодны подросткам для прикладных целей, как не вызывают отторжения описания простых человеческих отправлений, на которых построены сюжеты двух миниатюр: «Мадемуазель Пи-пи» и второй новеллы «Бабьего лета». У Сапгира и это становится поэзией… Впрочем, тут срабатывает еще один вполне объективный закон: чем меньше по размеру прозаический рассказ, тем неизбежнее будут действовать в нем законы стихотворной речи – и в союзе, и в противоборстве с прозаическими.
В небольшой повести «Бабье лето и несколько мужчин» Сапгир приводит большой отрывок из адресованного ему письма своего любимого учителя Евгения Кропивницкого, пишущего о сборнике поэзии Сапгира – все ее характеристики вполне подходят, кстати, и для прозы поэта:
«…стихи, без сомнения, реалистические, но уже в особом творческом аспекте с новыми, свойственными только вам гармониями. Вот тут реализм сам говорит за себя, как самое страшное, в скрытом, как бы бредовом, надреальном состоянии.
Обычно за реализм считают тот глубокий сон, когда все ясно, и понятно, и просто, и даже мило, и даже хорошо.
Но во всех и во всем еще есть некое, как ужас, пугающее, скрытое, но вдруг выявляющее свою тайную личину.
Мы подсознательно стремимся к пробуждению – нам страшно, но некое тайное нас толкает на это. Это пробуждение от сна мирной реальности к скрытой реальности мы ощущаем как неизбежное, неотвратимое.
И недаром же все мы отдаленно чувствуем: смерть – пробуждение. И болезни нас томят, и кошмары, и одурманиваем мы себя алкоголем, табаком, морфием, элениумом, кокаином, потому что та тайная реальность и кажущаяся сонной реальность нашей повседневности зовут нас к пробуждению.
Трансцендентальный реализм – это реализм нашего интеллекта, но вот реализм тайных эмоций страшен, неотвратим и неизбежен: он неизбежен!»
Логичным завершением этого тома стали переводы стихов друга Сапгира, замечательного еврейского поэта Овсея Дриза и мемуарные записи о нем. Вообще Сапгир переводил немного, и только то, что (а точнее – кого) ему хотелось. Или в крайнем случае (как с некоторыми детскими стихами), что было заказано издателем.
Но с Дризом все еще интереснее. Один из первых опубликованных переводов его лирики – стихотворение о сапоге – Сапгир передал в очередной московский день поэзии, где оно и было напечатано. Правда, в сокращенном виде и главное – без подписи переводчика. Так что читатели думали, что Дриз написал его по-русски. Оказывается, как раз в этом году Сапгир в очередной раз попал в какую-то историю, и составители официального ежегодника решили убрать его имя из книги. А стихи оставили – ведь не Дриз же провинился!
Вот это стихотворение:
Полустанок
Как развалившаяся печь.
На остатках стены —
Колокол
Без языка.
Возле насыпи —
Одинокий сапог.
Его оставил солдат,
Ему не нужен был правый сапог.
А поезда всё идут,
Идут.
А колёса стучат
И стучат.
Ещё один солдат
Ковыляет,
Опираясь на костыли.
Он поднял сапог,
Пощупал голенище,
Постучал по подмётке:
«Пригодится», —
Взял его
И оставил свой левый сапог.
А поезда всё идут,
Идут.
А колёса стучат
И стучат…
На остатках стены
Колокол
Без языка.
Возле насыпи —
Одинокий сапог.
А поезда всё идут,
Идут.
А колёса стучат
И стучат.
В одном из последних стихотворений Сапгир признается:
Не сам осуществляюсь Язык нас произносит —
Азартный сочинитель Соавтор стихов моих
И вам поднесет Анекдот Или миф
Итак, все вернулось к мифу, который на этот раз оказывается в альтернативной паре уже не с миром, и не со сказкой, а с анекдотом – самым демократичным жанром устной словесности.
И правда, история с сапогами – это миф или анекдот?
А история о публикации этой истории?..
Осы Летят На варенье
Заглянули Шары На веранду
Бледно-желтые Грустно Примета
Полнота И конец лета
Черный кокер Хозяйке верен
Ждет ее У калитки У двери
И моя Придет Но едва ли
Будем рады Картина «Не ждали»
Отмахнулся В стихи влетела
Увязает в размере Застыла
В солнце – осы На блюдце – крыжовник
Почитаю Сапгира Из древних
Генрих Сапгир
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
ТОМ 2.
МИФЫ
Дизайнер Н. Агапова
Редактор-составитель Ю. Орлицкий
Корректор Е. Полукеева
Верстка Д. Макаровский
Адрес издательства:
123104, Москва, Тверской бульвар, 13, стр. 1
тел./факс: (495) 229-91-03
e-mail: real@nlobooks.ru
сайт: nlobooks.ru
Присоединяйтесь к нам в социальных сетях:
Телеграм
VK
Яндекс.Дзен
Youtube
Новое литературное обозрение