Теодата(горько). Ничего не свершится! А надежда? А народившаяся надежда?
Доктор. Надо подождать… Это великая и решительная минута, Теодата. Он предстанет перед ней со своей тайной любовью из слез, молчания и страсти. Он увидит, что ее освятила братская кровь, что она погружена в тайну, которая горше, чем тайна смерти. И тогда он сложит к ее ногам свою любовь и свои мечты с благоговением, как высший дар… И она скажет ему несколько слов, нежных, детских… И он, может быть, слушая то, что она ему будет говорить, почувствует, что совершает уже проступок.
Теодата.(в тревоге). А если вдруг безумие оставит ее? Если совершится чудо? Тогда?
Доктор. Тогда? Она, пожалуй, больше уже не будет жить…
Теодата(выпрямляется и прислушивается). Его лошадь заржала в лесу.
Голос Панфило(напевает в глубине сада).
Позабуду все мученья,
Все несчастия и горе
За одно ее словечко,
За крошечный веночек!
Доктор. Может быть, она проснулась.
Теодата(подходя к двери, тихим голосом). Она наверху лестницы. Сходит вниз.
Пение Панфило замирает в глубине сада.
В дверях появляется Безумная. Она в светлом зеленом платье двигается осторожно, словно крадется, с тонкой улыбкой на лице.
Безумная. За крошечный веночек…
Она медленно идет к доктору, продолжая улыбаться, с протянутыми руками. Теодата отходит в сторону и затем совсем уходит.
Вы слышали, доктор, песенку Панфило?
Позабуду все мученья,
Все несчастия и горе
За одно ее словечко,
За крошечный веночек.
Слышали? Трогательная песенка, доктор, но…
Доктор(беря ее за руки). Вы только что спали? Когда я пришел, вы спали у окна спокойным, тихим сном.
Безумная. Вы ее видели, в самом деле? Вы видели, как она порхала над моим лбом, вокруг меня? Я чувствовала сквозь сон, как эта белая бабочка кружилась надо мной. Когда я открыла глаза, она сидела на подоконнике. Ах, если бы у меня была тогда сетка в руках, я бы поймала ее! Она улетела, исчезла в ярких лучах солнца! (В задумчивости проводит пальцами по лбу.) Она отсюда улетела. Ее нет больше здесь, нет… видите! Ах, какая мука! Я так хорошо спала, когда она порхала надо мной. Вы ее видели, доктор, не правда ли? И мой сон был такой тихий, такой спокойный, как вы говорите… Мне снилось: я была цветком на воде…
Доктор. Она вернется, как только вы снова закроете глаза.
Безумная. Ах, как трудно закрыть глаза, доктор! Иногда мне кажется, что у меня нет век. Вы слышали, как у одной принцессы от беспрерывных слез отпали веки как два отмерших лепестка, и глаза ее днем и ночью оставались открытыми. Сегодня ночью мне… (Яркая молния ужаса сверкнула по ее лицу.)
Доктор(снова берет ее за руки и выводит в полосу света под арки). Пойдемте, пойдемте на солнце. Дайте поглядеть на вас. Вы сегодня утром такая сияющая, такая свежая и непорочная… как во сне, как цветок на воде… И ваше платье — цвета маленьких свежих листьев!.. Богиня весны!
Безумная(просветленная, оглядывает себя радостным взглядом). Вам нравится мое платье? Я говорила Беатриче: «Сделай мне зеленое платье, чтобы, когда я пойду в лес, маленькие, свеженькие листочки не боялись бы меня». И Беатриче сделала мне его, и сегодня утром я в первый раз надела его. Нравится вам оно? Теперь я могу опять прилечь под деревьями: они не заметят меня. Я буду для них скромной травой у их ног, я буду молчать и обману их. Им будет казаться, что они одни, и я, может быть, подслушаю их тайну, подслушаю какое-нибудь словечко. Смеется отрывистым детским смехом. Потом я сказала Беатриче: «В награду за это я подарю тебе волшебный сон». И сегодня утром я надела это платье и села у окна, чтобы увидеть волшебный сон. Действительно, первый сон был для Беатриче, мне снилось, что жених, которого она ждет, наконец приехал… Она этого еще не знает… Она плакала сегодня ночью… Ах, как она плакала! Потому что она еще не знает…
За крошечный веночек!
Смотрит на решетку, видит в глубине лес и улыбается.
Вы видели ее? Вы говорили с ней? Она рассказывала вам про наваждение луны?
Доктор. Про какое наваждение?
Безумная. Луна, видя, что я поддаюсь ее чарам, любит поиграть моей фантазией… Но я не обижаюсь на нее, нет: она так прекрасна, когда заливает меня своим серебряным сиянием… Как нежная мать, играющая со своим ребенком… Останавливается и кладет к губам палец в знак молчания. Вы слышите этот серебряный звон? Наклоняется вперед, словно настраивая какой-то инструмент, и прислушивается. Такой нежный! Слышите?
Доктор. Это пчелы жужжат.
Безумная. О, нет, нет!.. Вы не слышите.
Доктор. Я уже стар. Слух мой притупился.
Безумная. У вас, доктор, седые волосы… У меня… не седые… (Снова молния ужаса озаряет ее лицо.) А чего я только не делала, чтобы мои волосы побелели… Еще вчера я долго держала их в воде и мочила как лен, а сегодня ночью Симонетта трепала их своими руками при свете луны… Вы видели, доктор, каким белым делается лен, когда он в августовские ночи, выйдя из трепалки, лежит на грядах? Издали он кажется белым как снег! И я спросила Симонетту: «Сделались ли, наконец, белыми мои волосы, как пучки льна на полях Лаудомии?» Но она мне ответила совсем другое… Она всегда отвечает другое… Она не слушает меня, она думает о чем-то другом… Затем я спросила ее: «Видишь ты на перилах белого павлина?» Ах, да, я хотела вам рассказать про наваждение луны… Я видела на перилах красивого белого павлина… Вы знаете историю мадонны Дианоры в Армиранде? Я вам никогда не показывала ее изображения работы Дезидерио, — этого маленького бюста, маленького, позолоченного, такого нежного, что он кажется окаменелым медом? Он стоял в моей комнате, но Теодата отняла его теперь у меня, потому что, когда я на него глядела, я всегда плакала… Я брала его к себе на колени, он вовсе не так тяжел! — и замечала, что с каждым днем его лицо и шея делались под моими пальцами все мягче и мягче… Ах, это лицо! Если бы вы только могли его видеть! Оно похоже на миндаль, шелуха которого полураскрылась и из глубины ее виден нежный плод. До самого подбородка оно, как гладкими волосами, окутано шелухой, а волосы покрыты сеткой… Глядя на него, я не могла удержаться от слез! Теодата боялась, что я испорчу его своими пальцами и своими слезами, и отняла его у меня!
Доктор. Вы не должны плакать! Теодата не может видеть ваших слез…
Безумная. Ведь я же плакала не от боли… совсем не от боли!.. Я плакала от зависти к ее судьбе. Вы знаете историю мадонны Дианоры?
Доктор. Не совсем… Многого не помню…
Безумная. Она любила юношу Палла Альбини. В теплые ночи она с террасы бросала ему сверху в сад шелковую лестницу, тонкую как паутина, но крепкую как кольчуга. Ах, я знаю, как она через перила протягивала к нему горячие губы своего нежного как миндаль лица, обрамленного золотистым покровом… Но раз ночью, мессер Браччио притянул вверх преступную лестницу и сделал из нее петлю для склоненной головки. И Дианора висела на перилах всю ночь, и звезды смотрели на нее, и соловьи плакали над ней. На рассвете, когда зазвучали колокола Импрунеты, видели красивого белого павлина, поднявшегося над Армирандой и полетевшего на восток; а мессер Браччио нашел свою петлю пустой. С тех пор время от времени белый павлин прилетает в Армиранду. Он спускается как легкая нежная снежинка… Я видела его… Мне кажется, он прилетал сюда сегодня ночью… И я сказала Симонетте: «Ты видишь белого павлина на перилах? Это дух мадонны Дианоры, возвратившийся к месту своей страсти». И вдруг павлин зарыдал как человек, эти рыдания рвали на части мое сердце!.. И я сказала: «О, павлин, о, Дианора, добрая душа, о чем ты плачешь? Незачем, вспоминая, оплакивать свою судьбу», дорогая сестра, незачем плакать о том времени, которое прошло безвозвратно. Ты не видела своего друга умирающим в твоих объятиях, ты не купалась в потоках его крови. Твое горло стянула петля, сделанная из веревки, которая служила ему лестницей к твоим пурпурным губкам; и сами звезды помогали ему. Они сияли, отражаясь в жемчуге твоих белых зубов, и освещали ему путь. Одна только Изабелла должна плакать… Одна Изабелла, завидующая тебе. И эта белая фигура приблизилась ко мне, и слезы ее падали на мои руки, и чей-то голос сказал мне: «Это — я; я, Беатриче!» Ах, и ты не должна плакать… У меня есть для тебя радостный сон.
Порывисто тянется руками к солнцу, затем шатается, ослепленная его светом; охватывает одну из колонн, прислоняется к ней и некоторое время остается в таком положении с полузакрытыми глазами, тяжело дыша.
Доктор(участливо). Вам не надо так волноваться… Вам не надо тревожиться. Помните, вы говорили, что будете спокойно и молчаливо лежать под сенью развесистых, приветливых деревьев… Слейтесь с цветом вашего платья, будьте беспечны как дитя весны!..
Безумная(покорно, таинственным голосом). Слышите этот серебряный звон? Это мириады колокольчиков ландышей звенят, колеблемые дыханием воздуха. Слышите? (Наклоняется к бесчисленным цветам и прислушивается) Он походит на таинственный звон колокола, замирающий в тиши комнаты, где витает смерть. (Молчание. Вдруг она поднимается и вздрагивает) В лесу заржала лошадь!.. (Она встревожена. Тянется к саду, устремив взгляд на решетку в глубине сада) Заржала лошадь… Кто-то приехал… Жених… Беатриче! Беатриче!
Доктор(удерживая ее, нерешительно). Не зовите ее!
Безумная. Почему? Где Беатриче?..
Доктор