По теории кораблестроения и мореходства помещено в ученолитературном отделе «Морского Сборника» более десяти статей, из которых назовем: «Проект комплекта гребных судов для
80-пушечного корабля» контр-адмирала фон-Шанца (№ 7); по части истории и теории военного искусства: «Об ударных трубках 59Э
для разрывных артиллерийских снарядов» г. Константинова (.№ 2) и «Последовательные усовершенствования ручного огнестрельного оружия», его же (№ 7). Из последней заимствуем подробности, относящиеся к штуцерам.
При гладкоствольном оружии (т. е. без нарезок в стволе) необходим значительный зазор (т. е. пустое пространство между пулею и стенками ствола); по причине зазора, пуля подвергается не центральному давлению пороховых газов: часть газов, которая прорывается между поверхностью пули и внутреннею поверхностью канала ствола, производит вращательное движение пули, неправильность которого усиливается толчками пули о стены канала ствола, и после вылета ее из ствола увеличивается сопротивлением воздуха от неправильной формы пули, в которой центр тяжести не совпадает с центром фигуры. Таким образом, пуля на полете перевертывается и меняет свое направление самым неправильным образом. Для предотвращения этих неправильностей, ослабляющих силу выстрела и делающих невозможным верный прицел, единственное средство — сообщить пуле правильное винтообразное движение по оси, которая совпадает с линиею полета ее. С этою целью еще в конце XV века венский оружейник Гаспар Цоллер стал нарезывать в стволе винтовые дорожки, которые сообщают пуле винтообразное кружение и доставляют следующие выгоды: ими отстраняется всякая неправильность вращения пули на полете, и пуля, правильно вертясь вокруг оси своего полета, становится как бы совершенно правильно выточенною, так что на полете центр ее тяжести совпадает с центром ее фигуры, вокруг которого она вертится; кроме того, по отсутствию зазора, сила пороха не тратится, и пуля летит сильнее и дальше. Но заряжание такого оружия (винтовок) требовало стольких хлопот и времени, что оно доселе употреблялось только для охоты и стрельбы в цель; в битвах, где нужно заряжать легко и поспешно, винтовки могли только затруднять солдата. Но пуля, придуманная французским капитаном Минье, устранила это неудобство: ею ружье с внутренними нарезками заряжается так же легко и удобно, как простое ружье простою пулею. Она, как известно, имеет конический вид, и на толстом (заднем) конце ее сделано углубление, в которое вставляется чашечка из листового железа. Сила выстрела вгоняет эту чашечку внутрь углубления, и довольно тонкие стенки пули, образующие это углубление, расширяются от напора чашечки, так что самым плотным образом вдавливаются в нарезки ствола и прилегают к его стенкам, между тем как до этого расширения пуля могла двигаться по стволу свободно, и, следовательно, зарядить ею ружье было совершенно легко. Это простое, но важное изобретение дало возможность вооружить войска нарезным оружием, имеющим все достоинства охотничьих винтовок, но могущим посылать один выстрел за другим так же быстро, как прежние простые ружья.
Нам остается теперь, упомянув о прекрасном описании Пулковской обсерватории г. Савича (№ 8), перейти к рассказам о путешествиях, принадлежащим к числу лучших статей «Морского Сборника». Оригинальные статьи этого содержания, помещенные в книжках нынешнего года, почти все относятся к плаванию экспедиции, которую снаряжало русское правительство с целью убедить японцев открыть свои порты европейской торговле. Введением к ряду этих интересных отрывков служит прекрасная статья Зибольда «Действия России и Нидерландов к открытию Японии для торговли всех народов» (№ 3); карта Японии, приложенная к этой статье, очень любопытна потому, что есть снимок с карты, составленной и гравированной японскими учеными. В следующих нумерах «Сборника» помещены три статьи г. Гончарова: «Заметки на пути от Маниллы до берегов Сибири» (№ 3); «Из Якутска» (№ 6) и «Русские в Японии» (№ 9). Хвалить эти статьи, написанные с всегдашним талантом автора «Обыкновенной истории», мы считаем совершенно излишним, точно так же как и замечать, что литературные достоинства их возвышаются малоизвестностью тех стран, которые описывает г. Гончаров. Корея, о которой преимущественно говорится в первом отрывке из записок русского путешественника, была посещаема европейцами едва ли не реже, нежели даже самая Япония; а Якутск, о котором рассказывает г. Гончаров в другой статье, известен, кажется, гораздо менее Нагасаки. Мы позволяем себе привесть здесь один отрывок из прекрасных записок г. Гончарова, — рассказ о визите к нагасакскому губернатору для торжественной передачи депеш.
«Что это? откуда я? где был, что видел и слышал? Прожил ли один час из Тысячи одной ночи, просидел ли в волшебном балете, или так мелькнул перед нами один из тех калейдоскопических узоров, которые мелькнут раз в воображении, поразят своею яркостью, невозможностью и пропадут без следа?
Вы, конечно, бывали во всевозможных балетах, видали много картин в восточном вкусе и потом забывали, как минутную мечту, как вздорный сои, прервавший строгую думу, оторвавший вас от настоящей жизни? Ну, а если б вдруг вам сказали, что этот балет, эта мечта, узор, сон — не балет, не мечта, не узор и не сон, а чистейшая действительность? — «Где-нибудь на островах, у Излера?» возразите вы. Да, на островах, конечно, но не у Излера, а у Овосавы Бунгоно Ками Сама, нагасакского губернатора. Мы сейчас от него. Не подумайте, чтоб там поразила нас какая-нибудь нелепая пестрота, от которой глазам больно, груды ярких тканей, драгоценных камней, ковров, арабески, все, что называют восточною роскошью, — нет, этого ничего не было. Напротив, все просто, скромно, даже бедно, но все странно, ново; что шаг, то небывалое для нас.
Еще 5, 6 и 7 сентября ежедневно ездили к нам гокейнсы договариваться о церемониале нашего посещения. Вы там, в Европе, хлопочете в эту минуту о том, быть или не быть, а ѵы иедые дни бились над вопросами-сидеть или не сидеть, стоять или не стоять, потом как и на чем сидеть и т. п. Японцы предложили сидеіь по-своему, на полу, на пятках. Станьте на код» ни и потом сядьте на пятки — вот это и значит сидеть по-японски. Попробуйте, ѵвидите, как ловко; пяти минут не просидите, — а японцы сидят по несколько часов. Мы объявили, что не умеем так сидеть, а вот не хочет ли губернатор сидеть по-нашему, на креслах. Но японцы тоже не умеют сидеть по-нашему, а кажется, чего проще? — с непривычки у них затекают ноги. Припомните, как угощали друг друга Журавль и Лисица — это буквально одно и то же. На другой день, рано утром, явились японцы, середи дня опять японцы и к вечеру они же. То и дело приезжает их длинная, широкая лодка, с шелковым хвостом на носу, с разрубленной кормой. Это младшие толки едут сказать, что сейчас будут старшие толки, а те возвещают уже о прибытии гокейнсов. Зачем еще? «Да все о церемониале», — «Опять?» — Мнение губернатора привезли — «Ну?» — «Губернатор просит, нельзя ли на полу-то вам посидеть?..» начал со смехом и ужимками Кичибе.
Он, воротясь из Едо, куда был послан, кажется, чтоб присутствовать при переговорах с американцами, заменил Льоду и Садагору, как старший. — «Ах, ты боже мойі ведь сказали, что не сядем, не умеем, и платья у нас не так сшиты, и тяжело нам сидеть на пятках…» — «Да вы сядьте хоть не на пятки, а протяните ноги куда-нибудь в сторону…» — «Не оставить ли их на фрегате?» ворчали у нас и, наконец, рассердились. Мы объявили, что привезем свои кресла и стулья и сядем на них, а губернатор пусть сидит, на чем и как хочет. — Кичибе, Льода и Садагора, все поникли головой, но потом согласились. Все это говорили они нам в капитанской каюте. Адмирал объявил им утром свой ответ, и, узнав, что они вечером приехали опять с пустяками, с объяснениями о том, как сидеть, уже их не принял, а поручил разговаривать с ними нам. «Да вот еще, просили они: губернатор желал бы угостить вас, так просит принять завтрак». — «С удовольствием», приказал сказать адмирал. — «После разговора о делах, продолжал Кичибе, губернатор пойдет к себе отдохнуть, и вы тоже пойдете отдохнуть в другую комнату, прибавил он, вертясь на стуле и судорожно смеясь, да и… позавтракаете». — «Одни? спросили его: вы никак с ума сошли? У нас в Европе этого не делается». — «По-японски это весьма употребительно, сказали они, мы так всегда»… Но, кажется, лгали: они хотели подражать адмиралу, который велел приготовить в первое свидание завтрак для гокейнсов и поручил нам угощать их, а сам не присутствовал. — Боже мой, сколько просьб, молений! Кичибе вертелся, суетился, судорожно хохотал: у него по вискам лились потоки испарины. Льода кланялся, улыбался, как только мог хуже. Суровый Садагора, и тот осклабился. Но мы были непреклонны. Все толки опечалились. Со вздохом перешли они потом к другим вопросам, например, к тому, в чьих шлюпках мы поедем, и опять начали усердно предлагать свои, говоря, что они этим хотят выразить нам уважение. Но мы уклонились и сказали, что у нас много своих. Опять упрашиванья с их стороны, отказ с нашей; у них вытянулись лица. Все это такие мелочи, о которых странно бы было спорить, если б они не вели за собой довольно важных последствий. Уступка их настояниям в пустяках могла дать им повод требовать уступок и в серьезных вопросах и, пожалуй, к некоторой заносчивости в сношениях с нами».
«У нас стали думать, чем бы оказать им внимание, чтоб смягчить отказы, и придумали сшить легкие полотняные или коленкоровые башмаки, чтобы надеть их сверх сапог, входя в японские комнаты. Это — восточный обычай скидать обувь, и японцам, конечно, должно понравиться, что мы не хотим топтать их пола, на котором они едят, пьют и лежат. Пошла суматоха. Надо было в сутки сшить, разумеется, иа живую нитку, башмаки. Всех заняли, кто только умел держать в руках иглу. Судя по тому, как плохо были сшиты мои башмаки, я подозреваю, что их шил сам Фадеев, хотя он и обещал дать шить паруснику. Некоторые из нас подумывали было ехать в калошах, чтоб было что снять при входе в комнату, но для однообразия последовали общему примеру. Впрочем, я, пожалуй, иепрочь бы и сапоги сиять, даже сесть на пол, лишь бы присутствовать при церемонии. Вечером, видим, опять едут японцы. — Который это раз! «Зачем?» — «Да все о церемониале». — «Что еще?» — «Губернатор просит, нельзя ли вам угоститься без него: так выходит хорошо по-японски», говорит Кичибе. «А по-русски не выходит», отвечают ему. Начались поклоны и упрашиванья. «Ну, хорошо, скажите им, при-