Заметим еще статью г. Фесуна: «Каллао и Лима» (№ 7) — интересную уж по одному тому обстоятельству, чтб со времен капитана Головнина, посетившего Перу в 1818 году, в этой стране еще не был ни один русский военный корабль, до фрегата «Авроры», в числе офицеров которого находился автор рассказа, представляющего некоторые любопытные подробности о состоянии Перу и столицы этого государства.
Из множества разнообразных статей, помещенных в «Смеси», укажем постоянные свежие и очень дельные известия о флотах важнейших морских держав, особенно Англии и Франции, о всех новейших улучшениях в кораблестроении, также выписки из статей иностранных газет о различных военных действиях союзных флотов в настоящую войну.
В библиографии помещены рецензии новейших русских и иностранных сочинений по морской части; из них заслуживает особенного внимания подробный разбор сочинения английского генерала Дунсаса «О морской артиллерии».
Оканчивая наш отчет о первых девяти книжках «Морского Сборника» за текущий год, повторим, что, по общему суждению всех своих читателей, этот журнал в настоящее время столько же превосходит все остальные наши специальные периодические издания по своему достоинству, как и по объему. А внимательное рассмотрение его массивных книжек убеждает в том, что редакция, стараясь исполнить высокую волю его императорского высочества, великого князя Константина Николаевича, деятельно и успешно заботится о всевозможном усовершенствовании «Сборника», успевшего уже занять почетное место в русской ученой литературе.
18 5 5БИБЛИОГРАФИЯ<ИЗ № 3 «ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ЗАПИСОК»)
Осада и взятие Византии турками. Историческое исследование М. Стасюлевича. Санктпетербу рг.
1854. В 8 д. л. 112 стр.
Имя г. Стасюлевича, мало знакомое публике, довольно хорошо известно специалистам, потому что он успел издать несколько исследований и напечатать в одном из наших журналов несколько рецензий, которые все отличались одинаковыми качествами '. Нам очень приятно было увидеть, что в новом его исследовании эти качества достигли еще большего развития, так что сделались достойными внимания не только людей, посвятивших себя историческим трудам, но и всех вообще читателей.
Первая и интереснейшая из особенностей, поражающих в новом произведении г. Стасюлевича, — оригинальность воззрений. Поводом к составлению исследования об осаде и взятии Византии турками была для него мысль, будто бы «Византия доселе остается загадкою во всемирной истории». До сих пор никто этого не предполагал. Все знали, что об истории Византийской империи выходит менее сочинений, нежели, например, об истории древней Греции или древнего Рима; но- причиною этого было то, что история Византии, представляющая гораздо менее затруднительных вопросов, нежели история какого бы то ни было другого государства, гораздо менее нуждается в глубокомысленных исследованиях. Другою причиною надобно считать то, что во всемирной истории Византия не имеет той важности, как Рим или Афины. Наконец, есть и третья причина, прямо противоположная тому, что предполагает г. Стасюлевич: очень немного найдется отделов всемирной истории, по которым существовали бы такие классические сочинения, как для истории Византийской империи. Одним словом, византийская история гораздо менее затруднительна и гораздо лучше объяснена, нежели другие отделы древней или средневековой истории: удивительно ли после того, что нынче ученые исследователи охотнее обращают свои силы на объяснение египетской, персидской, афинской или римской истории, нежели византийской? Но и Византия не забыта: ежегодно выходят прекрасные труды по этой части. Каждый, следящий за историческою литературою, знает их.
Г. Стасюлевич, однакож, хочет считать Византию «загадкою в истории», находит полезным выводить относительно самых понятных событий византийской истории «совершенно новые результаты», уверяя, что до появления его сочинения все было понимаемо «превратно». Итак, г. Стасюлевич хочет быть Шампольйо-ном, Нибуром византийской истории? Роль очень завидная, но для выполнения ее нужно много условий, из которых первое — основательное изучение предмета, без чего нельзя избежать промахов. Мы считаем нужным взглянуть на эту сторону труда его прежде, нежели займемся рассмотрением «совершенно новых результатов», до которых дошел исследователь византийской истории. Взглянем на пособия, при которых воздвигается новое здание: это уж даст нам возможность предугадывать его прочность.
Положим, что все нынешние понятия о Византии «превратны»; но сам г. Стасюлевич, вероятно, согласится, что в определении византийских мер и весов никакой «превратности» быть не может: как ни судите о какой-нибудь стране, все-таки надобно будет сказать, что русская верста равна 500 саженям, французский километр немного менее русской версты, и т. д.; тут нет места «превратностям».
Как велика была окружность стен Константинополя во время осады? Сам г. Стасюлевич приводит в примечании цифры, сообщаемые византийскими историками, — 111 стадий или 18 миль. Стадия имела около 80 сажен; на нашу версту приходилось 6 стадий; миля византийская равнялась нашей версте; итак, 18 миль— то же, что 18 верст: 111 стадий равны 18 верстам без 80 сажен. Но г. Стасюлевич на той же самой странице (73-й), где выставлено это примечание, говорит, что окружность стен Византии равнялась 50–60 верстам, ссылаясь в подтверждение на цифры примечания, говорящие об 18 верстах. Эту ошибку можно объяснить так: вероятно, г. Стасюлевичу попалось во французском переводе какое-нибудь английское сочинение, говорящее, что окружность Византии была 12–15 миль, то есть английских; он справился о величине мили, и ему попалась французская миля, равняющаяся 4 верстам. Таким образом английские мили, превратившись во французские, увеличили для г. Стасюлевича объем Византии в три раза. Положим, что можно не знать величину византийской, не помнить величину английской мили; но как же не знать величину греческой стадии? Она объясняется в учебнике г. Смарагдова… В вознаграждение за увеличение объема, умень-шилось число жителей Византии; все историки (в том числе и Карамзин, говоря о взятии Византии в V томе своей «Истории») согласны, что в Константинополе, при его падении, было, по крайней мере, 100 тысяч жителей, а по всей вероятности, гораздо более. Г. Стасюлевич утверждает, что «народонаселение Византии могло превышать не более (то есть не могло превышать?) как 20 тысяч» (стр. 24). Этого числа не мог он найти нигде и вывел его собственными соображениями. Он мог бы вспомнить при этом, что странно давать городу, имеющему объем 50–60 верст, по его мнению, то есть объем Лондона, народонаселение уездного города. Мог бы также он вспомнить, что (на стр. 66) сам говорит: «нынешний Константинополь, по своим пределам, мало отличается от прежней Византии»; а по свидетельству «Месяцослова» на 1855 год, в Константинополе считается более 800 000 жителей. Не вспомнив о том, что по взятии Константинополя турки захватили себе в рабство более 60 000 его жителей (а большая часть жителей осталась свободными; десятки тысяч были убиты, тысячи должны были умереть во время осады) — не вспомнив об этом, он не противоречит себе, потому что этого факта (противоречащего понятию о кротости Мухаммеда II) нет в его книжке.
Как велико было число защитников осажденного города? «Византия была защищаема 5 000 гарнизона», утверждает постоянно г. Стасюлевич; но в одном месте, по обмолвке, он говорит: «гарнизон осажденного города состоял менее нежели из 7 000 человек» (стр. 73); между тем, число это положительно известно, и последнее показание близко к истине. Возвратимся, однако, к мерам и весам. У Мухаммеда II была огромная пушка, из которой, по свидетельству греческих историков, стреляли каменными ядрами в 1 100 фунтов (27Ѵг пудов) весу и выстрелы которой были слышны за 100 стадий (17 верст). Г. Стасюлевич полагает, что эти цифры равны 36 пудам и 50 верстам (стр. 14). Как 100 стадий обратились в 50 верст, легко понять; опять во французском переводе английского сочинения г. Стасюлевич нашел 12 миль (английских) и, превратив их во французские, получил 50 верст. Еще два примера. Мухаммед II построил мост или плотину в 50 локтей ширины, во 100 локтей длины. Г. Стасюлевич превращает локти в футы (стр.,83). При восшествии на престол Мухаммед II клялся платить Византии 300 000 аспр дани; тогда аспра равнялась 5 коп. серебром, и, следовательно, дань равнялась 15 000 Р. серебром, но г. Стасюлевич думает, что величина дани равнялась 3 325 р. серебром (стр. 56, примечание), смешивая аспру XV века с аспрою XVII или XVIII века. Наконец, последний пример: были ль у турок фрегаты в XV веке? Каждому известно, что о судах, подобных величиною не только нынешнему фрегату, но и корвету, не имели тогда понятия; тогда были только галеры — очень маленькие суда, сравнительно с нынешними. Но г. Стасюлевич находит у Мухаммеда II целыми десятками не только фрегаты, но и линейные корабли (быть может, даже винтовые пароходы, во 120 пушек?). Вот его слова: «турецкая эскадра, состоявшая из 30 линейных кораблей… Другая эскадра состояла из 18 линейных кораблей и 48 фрегатов» (стр. 69). И г. Стасюлевичу не кажется странно, что этот флот, имевший 48 линейных кораблей, 48 фрегатов и «более 300 других судов», был побежден четырьмя или пятью генуэзскими галерами? Дело в том, что местные линейные корабли и фрегаты были в сущности небольшие галеры, а остальные суда — просто лодки. Ведь сам г. Стасюлевич рассказывает, что эти линейные корабли и фрегаты были перетащены через перешеек, шириною в 8 или 10 верст: из этого мог бы он судить о их величине, если ему не случилось вспомнить значения греческих слов «триира» и «диира».
Можно после этого предположить, до какой степени точно изложение фактов у г. Стасюлевича, если он так аккуратен даже в цифрах, не требующих никакого соображения. Но мы думаем, что уж довольно привели примеров степени знакомства автора с византийскими древностями, и что об основательности капитальных преобразований, которые он вводит в византийскую историю, можно судить по удаче, с какою исправляет он «превратные» понятия даже о столь, повидимому, непреложных вещах, как м^ры, весы и вообще математические данные. Если геометрия и корабельная архитектура подвергаются преобразованиям, то какая судьба ждет хронологию и вообще исторические факты, столь слабые сравнительно с математическими фактами?