ышевского против Боборыкина, который «боборыкнул покойного в московском философском журнале» (имеется в виду статья П. Боборыкина «Красота, жизнь и творчество», помещенная в «Вопросах философии и психологии», 1893, кн. 1-я и 2-я).
Однако понимание законов эстетики философом-ндеалистом Вл. Соловьевым прямо противоположив пониманию Чернышевского. Искатель «нового религиозного сознания», Соловьев считал, что цель эта заключается в собирании человечества «вокруг невидимого, но могучего центра христианской культуры».
«Эстетические отношения» оказали плодотворное влияние на развитие русского искусства.
Чрезвычайно интересно свидетельство И. Е. Репина о чтении трактата Чернышевского молодыми художниками шестидесятых годов, группировавшимися около И. Н. Крамского (см. И. Е. Репин, «Далекое и близкое», «Искусство», М. — Л. 1944, стр. 179).
Насколько глубоко идеи Чернышевского проникли в среду передовых русских художников второй половины прошлого века, показывает ответ И. Н. Крамского на обращение к нему В. В. Стасова, выразившего восторженное удивление по поводу одной из статей художника. 30 апреля 1884 года автор статьи пишет Стасову: «Вы говорите, например, что кто же из русских художников так думает и пишет и пр. и пр… Господи, боже мой! Да кто же из русских человеков может так не думать после Белинского, Гоголя, Федотова, Иванова, Чернышевского, Добролюбова, Перова» (И. Н. Крамской, «Письма», стр. 487).
Как раз в десятилетний промежуток между появлением первого и второго изданий диссертации Чернышевского (1855–1865) протекало формирование деятелей русской реалистической живописи в «Артель».
Говоря об этом периоде в истории изобразительного искусства, В. Ста сов писал позднее: «…Двадцатилетняя молодежь возмутилась теми
«программами» на высшую золотую медаль (с поездкой за границу), которые крепко, мирно и счастливо навязывались ученикам академическим в продолжение лет ста, еще со времен Екатерины II. Движимые духом времени н проснувшимся тогда а России чувством самосознания, они отказались от Академии, наград и заграницы, устроили свою собственную Артель, нечто вроде — «фаланстера», а Іа Чернышевский, и стали жить и работать сообща вместе» (В. В. Стасов, Собр. соч., т. IV, «Искусство в XIX веке», стр. 217).
Переходя к оценке диссертации Чернышевского в 'марксистской критике, мы должны прежде всего указать на то, что Ленин в борьбе с махистами, против которых направлена его работа «Материализм и эмпириокритицизм» (1908), остановился в своей книге на предисловии Чернышевского к третьему изданию «Эстетических отношений», посвятив ему «Добавление к § 1-му главы IV. С какой стороны подходил Н. Г. Чернышевский к критике кантианства?»35
Ленин писал: «В первом параграфе четвертой главы мы показали подробно, что материалисты критиковали и критикуют Канта с диаметрально противоположной стороны по отношению к той, с которой критикуют его Мах и Авенариус. Не лишним считаем добавить здесь, хотя вкратце, указание иа гносеологическую позицию великого русского гегельянца и материалиста, Н. Г. Чернышевского.
Немного спустя после критики Канта немецким учеником Фейербаха, Альбрехтом Рау, великий русский писатель Н. Г. Чернышевский, тоже ученик Фейербаха, впервые попытался прямо изложить свое отношение и к Фейербаху н к Канту. Н. Г. Чернышевский выступал в русской литературе еще в 50-х годах прошлого века, как сторонник Фейербаха, но наша цензура не позволяла ему даже упомянуть имя Фейербаха. В 1888 году в предисловии к предполагавшемуся третьему изданию «Эстетических отношений искусства к действительности» Н. Г. Чернышевский попытался прямо указать на Фейербаха, но цензура и в 1888 году не пропустила даже простой ссылки на Фейербаха! Предисловие увидело свет только в 1906 году: см. т. X, ч. 2 «Полного собрания сочинений» Н. Г. Чернышевского, стр. 190–197. В этом «Предисловии» Н. Г. Чернышевский посвящает полстранички критике Канта и тех естествоиспытателей, которые в своих философских выводах идут за Кантом.
Вот это замечательное рассуждение Н. Г. Чернышевского в 1888 году:
«Те натуралисты, которые воображают себя строителями всеобъемлющих теорий, на самом деле остаются учениками, и обыкновенно слабыми учениками, старинных мыслителей, создавших метафизические системы, и обыкновенно мыслителей, системы которых уже были разрушены отчасти Шеллингом и окончательно Гегелем. Достаточно напомнить, что большинство натуралистов,»пытающихся строить широкие теории законов деятельности человеческой мысли, повторяют метафизическую теорию Канта о субъективности нашего знании»,«(к сведению все перепутавших российских махистов: Чернышевский стоит позади Энгельса, поскольку он в своей терминологии смешивает противоположение материализма идеализму с противоположением метафизического мышления диалектическому, но Чернышевский стоит вполне на уровне Энгельса, поскольку он упрекает Канта не за реализм, а за агностицизм и субъективизм, не за допущение «вещи в себе», а за неумение вывести наше знание из этого объективного источника)… «толкуют со слов Канта, что формы нашего чувственного восприятия не имеют сходства с формами действительного существования предметов»…. (к сведению все перепутавших российских махистов: критика Канта Чернышевским диаметрально противоположна критике Канта Авенариусом — Махом и имманентами, ибо для Чернышевского, как и для всякого материалиста, формы нашего чувственного восприятия имеют сходство с формами действительного, т. е. объективно-реального существования предметов).««что поэтому предметы действительно существующие и действительные качества их, действительные ' отношения их между собою непознаваемы для нас»…. (к сведению все перепутавших российских махистов: для Чернышевского, как и для всякого материалиста, предметы, то есть, говоря вычурным языком Канта, «вещи в себе», действительно существуют и вполне познаваемы для нас, познаваемы и в своем существовании, н в своих качествах, и в своих действительных отношениях)… «и если бы были познаваемы, то не могли бы быть предметом нашего мышления, влагающего весь материал знаний в формы совершенно различные от форм действительного существования, что и самые законы мышления имеют лишь субъективное значение», (к сведению путаников-махистов: для Чернышевского, как
и для всякого материалиста, законы мышления имеют не только субъективное значение, т. е. законы мышления отражают формы действительного существования предметов, совершенно сходствуют, а не различествуют, с этими формами)… «что в действительности нет ничего такого, что представляется нам связью причины с действием, потому что нет ни предыдущего, ни последующего, иет ни целого, ни частей и так далее, и так далее».«(К сведению путаников-махистов: для Чернышевского, как и для всякого материалиста, в действительности есть то, что представляется нам связью причины с действием, есть объективная причинность или необходимость природы).««Когда натуралисты перестанут говорить этот и тому подобный метафизический вздор, они сделаются способны вырабатывать и, вероятно, выработают, на основании естествознания, систему понятий, более точных и полных, чем те, которые изложены Фейербахом»… (К сведению путаников-махистов: Чернышевский называет метафизическим вздором всякие отступления от материализма и в сторону идеализма и в сторону агностицизма)… «А пока лучшим изложением научных понятий о так называемых основных вопросах человеческой любознательности остается то, которое сделано Фейербахом» (стр. 195–196). Осиевнымв вопросами человеческой любознательности Чернышевский называет то, что на современном языке называется основными вопросами теории познания или гносеологии. Чернышевский— единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев, позитивистов, махистов и прочих путаников. Нс Чернышевский не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса» (Ленин, Соч., т. XIV, изд. 4-е, стр. 344–346).
Эти слова Ленина свидетельствуют, что трактат Чернышевского об эстетике, помимо специального значения, имеет еще и огромное общефилософское значение, являясь одним из краеугольных камней русской материалистической мысли.
Насколько высоко классики марксизма ценили теоретические труды великих русских революционных демократов, свидетельствует письмо Энгельса к Е. Паприц от 26 июня 1884 года. Характеризуя уровень, достигнутый передовой русской наукой, Энгельс писал: «Если некоторые школы и отличались больше своим революционным пылом, чем научными исследованиями, если были и есть еще различные блуждания, то, с другой стороны, была и критическая мысль и самоотверженные искания в области чистой теории, достойные народа, давшего Добролюбова и Чернышевского («Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями», Госполитиздат, 1947, стр. 230). Следует отметить, что в ответ на пожелание Маркса получить сведения о жизни и деятельности Чернышевского Даниельсон указывал ему в числе других работ и на «Эстетические отношения искусства к действительности».
«Написанная им для получения степени магистра диссертация («Эстетические отношения искусства к действительности», СПБ., 1855 г. — сообщал Даниельсон Марксу, — ее теоретическая основа послужила исходным пунктом для деятельности Чернышевского и Добролюбова как критиков) была отвергнута университетом».
Впервые детальный анализ диссертации Чернышевского был произведен Г. В. Плехановым. В его сборнике «За двадцать лет» (1905) диссертации посвящена статья «Эстетическая теория Чернышевского», выясняющая источники и философскую основу «Эстетических отношений искусства к действительности». Плеханов сделал это до появления в печати предисловия самого Чернышевского к предполагавшемуся третьему изданию «Эстетических отношений» (1888), предисловия, задержанного тогда цензурой и напечатанного лишь в 1906 году.