Он, казалось, даже не услышал меня.
— Я должен пройти туда. Да, я сделаю это. Я посмотрю, что там, с другой стороны.
Я рассмеялся. Это было самое неуместное, что я сделал когда-либо в жизни.
— Я уже представляю, как ты пытаешься пролезть в шестидюймовую спираль.
— Мы построим шестифутовую спираль.
— Том, не будь же таким проклятым идиотом! Ты понятия не имеешь, как подействует завеса на органический материал. Она может превратить твое тело в золу.
Он помолчал.
— Об этом я не подумал. В самоубийстве нет никакого смысла. Мы будем должны это проверить. Прости, я на минутку.
Он выскочил из лаборатории, и я услышал, как он возится в своей жилой комнате. Вернулся он с канарейкой. Осторожно, стараясь не поранить птичку, он привязал ее к медному стержню и включил генератор. Мгновенно возникла черная завеса. Не тратя ни секунды, он толкнул птичку в завесу и тут же выдернул ее. Она была жива.
— Вот видишь? — спросил он с таким видом, словно это было его достижение.
Я кивнул.
— Мы построим шестифутовую спираль.
— Валяй, только без меня, — тут же сказал я. — Мне нужно еще зарабатывать на жизнь.
— Сколько ты зарабатываешь?
Я сказал.
— Я удвою эту сумму, — заявил Том.
Мы заспорили. Это был чертовски жаркий спор. В конце концов, он победил. Я согласился помогать ему.
Я плохо спал той ночью. Отзвуки гонга, прозвучавшего из-за завесы, все звенели и звенели у меня в голове. И походили они на панихиду. Это уже должно было подсказать мне, что произойдет в будущем. Но человек не может предвидеть всего, тем более, я не разбирался в высшей математике. И даже если бы у меня возникли какие-либо опасения, я подумал бы, что это действие виски.
К ТОМУ Я приехал на следующий день.
У него не было близких родственников, не считая какого-то там троюродного брата, так что жил он один, не считая экономки, которая занималась своими делами.
Мы принялись за работу. Цена, которую Том заплатил за некоторые детали оборудования, заставила меня просто заплакать, но он выложил денежки, даже не поморщившись. Когда же прибыли сделанные на заказ радиолампы, я зарыдал, увидев счет. Казалось смертным грехом потратить столько денег за ниточки вольфрама и никеля, заключенные в вакуум.
Мы сделали генератор и спираль, включили ток, и завеса была тут как тут, такая же черная и недружелюбная, как и прежде, только высотой в шесть футов. Я хотел подождать, но Тому не терпелось. Он не позволил мне пустить туда собаку или кошку даже после того, как я сообщил ему, что моим самым большим желанием в детстве было увидеть Чеширского кота, который исчезал таким чудесным способом, что когда его уже не было, в воздухе оставалась висеть его улыбка, насколько я помню «Алису в Стране Чудес». Спорить я не стал. Только засвистел.
Том оделся потеплее, взял немного воды и еды, закрепил под подбородком кислородную маску и шагнул в небытие.
Лаборатория внезапно стала такой же пустой, как островок посреди океана. Когда же Том исчез, я вдруг понял, что оказался в затруднительном положении. Я даже не знал, как починить генератор, если он вдруг сломается. Я не знал, как он действует. Я ничего не знал. Том забрал все знания с собой.
Я задавал много вопросов, пока мы собирали аппаратуру, Том отвечал мне, как мог, терпеливо, но большинство того, что он рассказывал, влетало у меня в одно ухо и тут же вылетало в другое. Если, доведенный до крайности, я был способен преследовать по джунглям коварное чудовище, то расчеты были для меня пустым местом. При постройке генератора от меня требовалась лишь физическая сила — подать, принести, унести.
Том не знал, минута ему понадобится, час или вечность. В его уравнениях не было на это ответа. Он не знал, когда вернется. Канарейка вернулась живая, но она была привязана к концу стержня, который оставался по эту сторону завесы, а Том ни к чему не был привязан.
Моей задачей было ждать, наблюдать и, возможно, молиться. Я пошел на компромисс и налил себе изрядную порцию из бутылки Тома.
Мне казалось, что первый оборот по циферблату секундная стрелка делала целый час, на второй ей понадобился день, после чего ее продвижение измерялось годами.
Затем опять прозвенел храмовый гонг. Как мне жаль, что я не могу описать этот звук! Вы слышали когда-нибудь глубокий, печальный, рыдающий колокольный звон, оплакивающий мертвых в ночи? Слышали ли вы бой часов на высокой башне, возвещающих наступление полуночи? А как воет на полную луну голодная собака? Или крик совы в дебрях северных лесов?
В этом звуке было нечто, что напомнило мне обо всем этом. Он плакал, оплакивал, рыдал и голосил. Он умолял, умасливал, угрожал, упрашивал. И исчез с диким воплем, обещавшим приход экстаза, а из завесы, из дыры во времени или в пространстве, вышел Том Кельвин.
В жизни я не был так рад кого-то увидеть! Я вскочил со стула, но тут же застыл и медленно опустился обратно. Внезапно я понял, что не так уж и рад увидеть Тома Кельвина.
Только раз в жизни я видел человека с таким же выражением лица, какое было у Тома. И тот человек сидел на полу сумасшедшего дома, осторожно строя пирамиду из кубиков, рассыпая ее и строя снова и снова.
ФИЗИЧЕСКИ, Том был вроде в порядке, но я уже догадывался, что только физически. Он стянул кислородную маску, в глазах его горел огонь, какой я видел лишь у призраков на старинных картинах.
Он вытянул правую руку и разжал кулак.
— Это — Тот, — сказал он.
В руке у Тома лежал драгоценный камень. Большой такой камень, с яйцо размером. И он сверкал искорками, отражающимися от тысяч граней.
Я ничего не говорил. Я не знал, что тут можно сказать.
Он прошел и сел на стул возле меня.
— Мне нужно выпить, — пробормотал он.
Я налил ему виски. Он залпом выпил, и я тут же налили снова. Потом выпил сам, и это было придало мне храбрости задать кое-какие вопросы, но тут произошло то, что заставило меня передумать.
Том вдруг стал разговаривать со своим драгоценным камнем.
— Тот, — сказал он, — пора исполнить свой долг.
Камень вспыхнул рубиновым светом, поднялся с руки Тома и бесшумно поплыл ко все еще работающему генератору. Он принялся плавать в воздухе вокруг генератора, казалось, пристально изучая его. Я сидел с открытым ртом, когда из камня внезапно ударил ослепительный белый луч. Он попал в финальную лампу и та мгновенно исчезла. Все произошло быстрее, чем я об этом рассказываю. Свет прошелся по остальной аппаратуре, по спирали, и все, чего он касался, исчезало.
Затем эта проклятая штуковина подлетела и спряталась в карман Тома.
— Ради Бога, Том, скажи же, что произошло, а то я сойду с ума! — закричал я.
Ему потребовалось ужасно много времени, чтобы вспомнить. Он вел себя так, словно распутывал в уме клубок ниток и пытался связать оборванные концы.
— Что произошло? А, ты имеешь в виду, что произошло, когда я прошел через завесу? Да ничего. Ничего не произошло. Я просто прошел через нее.
— Том, если ты хочешь, чтобы я оставался в здравом уме, отвечай быстро. Я и так уже повис над пропастью и цепляюсь за край зубами и ногтями. Сколько же может выдержать человек?
— Да, наверное, ты прав. Я расскажу все, что могу. Боюсь только, это будет недостаточно. Они оставили мне слишком мало мыслей.
— Они? Что ты имеешь в виду?
— Ну, тогда, оно. Неважно, что именно: Оно или Они.
— Том, — сказал я, и, очевидно, мой голос прозвучал слишком резко, потому что он повернул голову и озадаченно посмотрел на меня, — Что там, за завесой? Какие Они? Что такое Тот?
— Я прилагаю все силы, старина, но не могу думать быстро. Однако мне нужно спешить, потому что с каждой секундой я думаю все медленнее. Они сказали, что так и будет. Что моя память постепенно будет становиться все туманнее.
Я постарался взять себя в руки и хлебнул прямо из бутылки, а Том продолжал:
— Когда я прошел через завесу, то не знаю, переместился ли на миллион миль в пространстве, на миллион лет во времени, или же в иное измерение, в иной мир, который существует на том же самом месте, что и наш, но в другом измерении. Нет никакой возможности узнать это, потому что нечем измерить, чему равен шаг сквозь завесу. Я прошел через нее и оказался во вселенной чистого разума. Мы связываем разум с деятельностью мозга. Так вот, уверяю тебя, что в той Вселенной разум существует отдельно от материи, по крайней мере, от того, что мы считаем материей, и использует энергию, которую я не могу описать, потому что нет слов для ее описания, причем мыслит этот разум так, как мы мыслить не можем.
НА СЕКУНДУ Том замолчал и похлопал себя по карману, где лежал драгоценный камень.
— Короче говоря, единственный способ правильно описать ту Вселенную, это признать, что она не существует. Наши чувства не могут ощутить ее. Но разум наш может осознать этот потусторонний мир, и только благодаря этому мы можем сказать, что он действительно существует... я хочу сказать, что лишь благодаря разуму мы узнали, что прошли сквозь завесу — и таким же образом потусторонний мир может узнать о нас. В том потустороннем мире нет ничего, но там есть Они. Они следуют по линии развития, непостижимым для нас, идут к целям, которые мы не можем даже вообразить, и достигают состояния чистого разума. Они существуют, как деформация пространства... как изгиб Их пространства, и для них эта пространственная деформация и есть материя, Они ощущают и используют ее, как мы используем нашу материю.
Дрожащей рукой он вытер со лба пот. Можно было сделать лишь одно, и я это сделал. Уровень жидкости в бутылке быстро понижался.
— Мой разум, или часть его, может совсем остановиться. У меня вообще есть чувство, что это Тот говорит с тобой через меня.
— Кто такой Тот? — мне пришлось еще хлебнуть для храбрости, чтобы задать этот вопрос.
— Он — моя защита. Его послали со мной, чтобы увидеть, что я выполнил свою часть сделки.
— Что еще за сделка?