Не Дельвигу ли Филомела,
Чуть ощутимая, мила?
Люба не Пушкину ли няня?
И не Мюссэ ль — перо Жорж Занд?
Не маргаритка ли — поляне?
И не горошку ль — столб веранд?
Всё незначительное нужно,
Чтобы значительному быть.
Былое так головокружно!
Былого не могу забыть!
Петроград. I
Лейтмотивы
Всегда мечтательно настроен,
Я жизнь мечтаньям предаю.
Я не делец. Не франт. Не воин.
Я лишь пою-пою-пою!
На что мне царства и порфиры?
На что мне та иль эта роль?
За струнной изгородью лиры —
Наикорольнейший король!
На что мне ваших мыслей холод
И политический раздор?
Весенний день горяч и золот, —
И у меня весенний взор!
Благословенны будьте, травы
И воды в зелени оправ!
Виновных нет: все люди правы,
Но больше всех — простивший прав!
Петроград. I
Коляска
Четырехместная коляска
(Полурыдван-полуковчег…)
Катилась по дороге тряско,
Везя пять взрослых человек.
Две очень молодые дамы
И двое дэнди были в ней.
Был пятым кучер. Этот самый
Стегал ленивых лошадей.
Июльский полдень был так душен,
Кружились злобно ввода,
Наряд прелестниц был воздушен.
Сердца же — точно невода.
Их лица заливала краска, —
От страсти или от жары?…
— Вам не встречалась та коляска,
Скажите, будьте так добры?
Петроград. I
Стэлла
Баронессе С.Р. М.-ф
Сначала баронесса Стэлла
Прочла «Вы лжете мне, мечты!»
Потом из Грига мне пропела
Во имя только Красоты!
О, воплощенная Вервэна!
Античной пластики полна,
Прияла позы под Шопэна
Так отчеканенно она.
Апологетка поз Далькроза,
В окаменелости живой,
То пламенела грозороза,
То поникала головой…
…А я, в Калифа превращенный,
В халате пестром и чалме,
Сидел и, ею опаленный,
Крылил к ней руки в полутьме…
К Калифу руки простирая,
Заглядывала мне в глаза, —
И вновь кружилась, ускользая,
Вся — страсть! вся: трепет! вся — гроза!
А то, ко мне склоняясь близко
И наслаждения суля,
Утонченная одалиска
Отпрядывала, опаля…
В глазах — узор чаруйной боли,
В груди — брожение огней…
А если б вышел я из роли
И женщину увидел в ней?!
Петроград. I
Февраль
Февраль к Апрелю льнет фривольно,
Как фаворитка к королю.
Апрель, смеясь самодовольно,
Щекочет нервы Февралю.
Ночами снежно-голубыми
Мечтает палевый Февраль,
Твердя Весны святое имя,
О соловье, влекущем вдаль…
Дымящиеся малахиты
(Не море ль в теплом феврале?)
Сокрыв прибрежные ракиты,
Ползут и тают в белой мгле.
Снег оседарт. Оседая,
Он бриллиантово блестит.
И на него сосна седая
Самоуверенно глядит.
Осядет снег — седые кудри
Смахнет бессмертная сосна.
Я слышу дрожь в февральском утре:
О, это вздрогнула весна!
Тойла. 5.II
Высшая мудрость
Петру Ларионову
Я испытал все испытанья.
Я все познания познал.
Я изжелал свои желанья.
Я молодость отмолодал.
Давно все найдены, и снова
Потеряны мои пути…
Одна отныне есть основа:
Простить и умолять: «Прости».
Жизнь и отрадна, и страданна,
И всю ее принять сумей.
Мечта свята. Мысль окаянна.
Без мысли жизнь всегда живей.
Не разрешай проблем вселенной,
Не зная существа проблем.
Впивай душою вдохновенной.
Святую музыку поэм.
Внемли страстям! природе! винам!
Устраивай бездумный пир!
И славь на языке орлином
Тебе — на время данный! — мир!
Тойла. II
Ямбург
Всегда-то грязный и циничный,
Солдатский, пьяный, площадной,
С культурным краем пограничный,
Ты мрешь над лужскою волной.
И не грустя о шелке луга,
Услады плуга не познав,
Ты, для кого зеркалит Луга,
Глядишься в мутный блеск канав.
Десяток стоп живого ямба,
Ругательных и злых хотя б,
Великодушно брошу, Ямбург,
Тебе, растяпа из растяп!
Тебя, кто завтра по этапу
Меня в Эстляндию пошлет,
Бью по плечу, трясу за лапу…
Ползучий! ты мне дал полет!
Ямбург. 9.III
По этапу
Мы шли по Нарве под конвоем,
Два дня под арестом пробыв.
Неслась Нарова с диким воем,
Бег ото льда освободив.
В вагоне запертом товарном, —
Чрез Везенберг и через Тапс, —
В каком-то забытьи кошмарном,
Все время слушали про «шнапс».
Мы коченели. Мерзли ноги.
Нас было до ста человек.
Что за ужасные дороги
В не менее ужасный век!
Прощайте, русские уловки:
Въезжаем в чуждую страну…
Бежать нельзя: вокруг винтовки.
Мир заключен, но мы в плену.
Ревель. 14.III
В хвойной обители
И снова в хвойную обитель
Я возвращаюсь из Москвы,
Где вы меня не оскорбите
И не измучаете вы.
Вы, кто завистлив и бездарен,
Кто подло-льстив и мелко-зол.
Да, гений мудр и светозарен,
Среди бескрылых — он орел.
Как сердцу нестерпимо грустно
Сознаться в еловой тени,
Что мало любящих искусство,
Но тем ценней зато они.
Среди бездушных и убогих,
Непосвященных в Красоту,
Отрадно встретить их, немногих,
Кого признательно я чту.
Вы, изнуренные в тяжелых
Условьях жизни городской,
Ко мне придите: край мой ёлов,
В нем — Красота, а в ней — покой.
Тойла. 23.III
Рескрипт короля
Отныне плащ мой фиолетов,
Берета бархат в серебре:
Я избран королем поэтов
На зависть нудной мошкаре.
Меня не любят корифеи —
Им неудобен мой талант:
Им изменили лесофеи
И больше не плетут гирлянд.
Лишь мне восторг и поклоненье
И славы пряный фимиам,
Моим — любовь и песнопенья! —
Недосягаемым стихам.
Я так велик и так уверен
В себе, настолько убежден,
Что всех прощу и каждой вере
Отдам почтительный поклон.
В душе — порывистых приветов
Неисчислимое число.
Я избран королем поэтов —
Да будет подданным светло!
Двусмысленная слава
Моя двусмысленная слава
Двусмысленна не потому,
Что я превознесен неправо, —
Не по таланту своему, —
А потому, что явный вызов
Условностям — в моих стихах
И ряд изысканных сюрпризов
В капризничающих словах.
Во мне выискивали пошлость,
Из виду упустив одно:
Ведь кто живописует площадь,
Тот пишет кистью площадной.
Бранили за смешенье стилей,
Хотя в смешенье-то и стиль!
Чем, чем меня не угостили!
Каких мне не дали «pastilles[2]»!
Неразрешимые дилеммы
Я разрешал, презрев молву.
Мои двусмысленные темы —
Двусмысленны по существу.
Пускай критический каноник
Меня не тянет в свой закон, —
Ведь я лирической ироник:
Ирония — вот мой канон.
Любители «Гелиотропа»
«Приказчик или парикмахер,
Еще вернее: máitre d'hotel» —
Так в кретиническом размахе
Рычала критика досель.
За что? — за тонкое гурманство?
За страсть к утонченным духам?
За строф нарядное убранство?
Из зависти к моим стихам?
Но кто ж они, все эти судьи —
Холопы или мудрецы?
Искусством бились ли их груди?
Впускали ль их в, себя дворцы?
И знают ли они, что значит
Лиловый creme des violettes?
Постигнут ли, как обозначит
Свои рефрэны триолет?
Поймут ли, что гелиотропа
Острей «Crigoria» Риго,
Что, кроме Тулы, есть Европа
И, кроме «русской», есть Танго?…
Всеприемлемость
Одно — сказать: «Все люди правы».