Теперь и упрямые травы остались позади. Кругом были только камень и снег.
Тут, наконец, охотнику посчастливилось: он заметил в бинокль бурую шерсть зверя высоко в стороне на серой скале. Бун лежал спокойно, опустив тяжкие рога на камень. Он, видно, чувствовал себя здесь в полной безопасности и дремал.
Охотник знал, что подкрадываются к каменным козлам всегда сверху. Но взобраться выше той скалы, где лежал бун, не было никакой возможности. Не было возможности подойти к нему и сбоку. Только внизу, под скалой, тянулся узкий каменный карниз. Острый выступ его приходился как раз под неприступным убежищем зверя.
Пройти по карнизу, ежеминутно рискуя сорваться в бездну, бесшумно подкрасться так близко к чуткому зверю — задача была чрезвычайно трудная. Но цель была тут, на виду. В какую бы сторону ни кинулся зверь, с намеченного места можно было успеть выстрелить в него несколько раз. Победа была близка.
В охотнике проснулся спортсмен.
Он скинул сапоги и в одних носках осторожно ступил на карниз. Широко распластав руки, цепляясь пальцами за шероховатый камень, ногой нащупывая точку опоры, он медленно подвигался вбок. Местами карниз становился немного шире, — тогда охотник останавливался, поворачивался лицом вперед и позволял себе передохнуть несколько секунд. Иногда карниз прерывался, и тогда охотник прыгал, пролетая над бездной.
В жар бросало его каждый раз, как маленький камешек срывался у него из-под ног: даже легкий шорох мог разбудить зверя. Но камешки беззвучно летели вниз, не задевая ничего на своем пути. Они точно проваливались в пустоту. Самое чуткое ухо не могло бы услышать стука их падения на дно пропасти.
Охотник не позволял себе смотреть вниз: закружись у него на мгновенье голова — и он бы неминуемо погиб. Чем дальше, тем чаще он останавливался отдыхать, всем телом, как распятый, прижимаясь к холодному камню.
В висках у него стучало, когда наконец он достиг намеченного выступа. Тут к нему сразу вернулась обычная его уверенность в себе.
Плоский камень, на котором он теперь стоял, острым углом выдавался над бездной. Охотник посидел на нем, беспечно болтая ногами в пустоте, пока сердце его не утихло и руки не перестали дрожать.
Уверенный в успехе, он хладнокровно обдумывал, что сделает зверь, застигнутый у себя на лежке.
— Раз я снизу, он, конечно, бросится вверх и в сторону. Крутизна эта ему нипочем. А когда я ссажу его, кувырнется в пропасть. Получится мешок, продырявленный изнутри осколками костей. Ну и черт с ним. Рога небось останутся целы. Будет, что показать дома.
— Ну, теперь можно, — разрешил себе охотник, через минуту бесшумно поднялся и стал на самый край площадки так, чтобы видеть над собой всю скалу. Левую ногу он выставил вперед, правой крепко уперся в камень и взвел курок.
— Эй, ты там! — крикнул он весело. — Вставай!
Вверху над скалой мгновенно возникла бородатая козлиная голова. Охотник ясно разглядел высокие в ребрах рога, живые темные глаза под крутым лбом.
— Можешь бежать, — милостиво разрешил охотник.
Голова не шевельнулась.
Потому ли, что человек появился так неожиданно, потому ли, что стоял он совершенно неподвижно и голос его не был резок, — только зверь не испугался и не побежал. Одно безграничное удивление светилось в его глазах.
— Ну! — нетерпеливо приказал охотник.
Ему не по себе было от этого тяжелого взгляда, с безмолвным вопросом устремленного прямо ему в глаза.
Зверь неожиданно подался вперед, открыл для выстрела всю переднюю половину тела.
«Так вот ты какой!» — с удивлением подумал охотник. Винтовка в его руках стала медленно опускаться…
«Стоим тут как два дурака», — пришло ему в голову.
Чтобы освободиться от этого упорного взгляда, он на мгновение отвел глаза. Ему вдруг ясно представилась та страшная высота, где стояли они — впервые взглянувшие друг другу в глаза человек и зверь. Кругом — холодная пустота и смерть.
Ему вдруг показалось нелепым, что сейчас он выстрелит в того, другого, который смотрит на него сверху.
— Глупости все это! — внезапно обозлился он сам на себя. — Козел и козел.
Винтовка опять взлетела кверху.
Это порывистое движение спугнуло зверя. Бун стремительно повернулся, чтобы прыгнуть вверх по круче, и подставил при этом под мушку левый бок.
Охотник выстрелил в тот миг, когда задние копыта зверя отделились от камня.
Бун взвился высоко над скалой, перевернулся в пустоте — и головой вниз ринулся в бездну.
Охотник не видел этого: он наклонился лицом вперед, чтобы удержать равновесие после выстрела.
В следующий миг тело мертвого зверя с размаху смело его в пропасть.
Наутро, встревоженный долгим отсутствием товарища, пожилой охотник отправился его разыскивать.
Привлеченный бешеным визгом и шумом звериной драки, он спустился на каменистое дно глубокого ущелья и своим появлением спугнул стаю красных волков.
На месте их пира валялись дочиста обглоданные кости каменного козла вперемежку с костями человека.
Карабаш
Часть первая
Избушка, где жила с матерью Тайка, стояла на самом краю города, на крутом яру. Под яром бежала река, а за рекой начиналась степь.
Тайка боялась степи: там было безлюдно, жили дикие звери — волки, корсаки[23], злые маленькие карбыши[24].
Раз ночью — снег еще не стаял на дворе — Тайку разбудил странный шум за окном: кто-то сильно, настойчиво скребся в дверь.
«Волк!» — подумала Тайка. Она так испугалась, что не смела даже голос подать — окликнуть мать.
Скрестись перестали. В избе стало тихо-тихо, слышно было, как в дальнем углу тараканы шуршат бумагой.
Вдруг со двора раздался плач — тонкий, жалобный. Страх мигом пропал.
«Ребенок!» — сообразила Тайка. — «Он замерзнет».
Тайка соскочила с лежанки, кинулась будить мать.
— Мам! Да мам же! Вставай! Ребеночек плачет!
— Какой ночью ребенок! Попритчилось… Спи, доченька, спи, — сквозь сон бормотала мать. Но вдруг быстро приподнялась: надрывный, с визгом детский плач слышался теперь совсем ясно.
— Никак подкинули? Чего стоишь? Свет зажги!
И раньше, чем Тайка нащупала в темноте спички, мать уже накинула на себя шубу и выскочила за дверь.
Несколько минут со двора слышался только недовольный голос матери. Потом дверь открылась. Мать вошла, одной рукой прижимая к груди что-то темное.
— Мальчик? — не утерпела Тайка.
— Мальчик, мальчик! — неожиданно весело отозвалась мать. — Получай! — И сбросила темный клубок на пол.
— Ай! — вскрикнула Тайка: на полу копошилось что-то мохнатое, совсем непохожее на розовое тельце ребенка.
— Ладно, хоть не ребенка подкинули, — довольным голосом говорила мать. — Завтра спровадим.
Тайка разглядела наконец щенка.
— Какой волосатенький! — удивилась она. — И ножек не видно. Откуда он взялся ночью?
— Откуда! — опять вдруг рассердилась мать. — Люди подкинули, — откуда же! Топить совестятся. Развели собак невесть сколько, теперь куда с ними!
Но Тайке щенок понравился. Когда мать успокоилась, Тайка залезла к ней на печь и стала просить оставить подкидыша.
— Он мне вместо братишки будет, — уверяла девочка.
Мать поворчала, потом сдалась.
Щенок стал жить у Тайки. Это было самое лучшее время в его жизни. Маленькая хозяйка заменяла ему мать и братьев — товарищей детских игр.
Щенок рос быстро; видно было, что будет из него крупный пес. Красотой не отличался: был неповоротлив, лохмат, весь светло-серый с большой, очень темной головой. Зато характера был веселого и незлобивого. Когда больно наступали ему на толстые лапы, визжал, но ни разу не подумал огрызнуться.
У Тайки была большая тряпичная кукла с размалеванным лицом; ночевала она обычно на дворе.
Утром, как только Тайка показывалась в дверях, щенок схватывал куклу за руку, за ногу, за что попало, и приглашал хозяйку поиграть с ним. Игра состояла в том, что он, притворно-сердито ворча и мотая головой, убегал с куклой в зубах, а Тайка должна была ее отнимать у него. Кукле при этом доставалось сильно, но слабый еще щенок не мог разорвать туго сверченных тряпок.
Когда это наскучило, Тайка вздумала обучать щенка разным фокусам. Она клала ему на нос кусочек хлеба и строго приказывала: не смей! И щенок терпеливо сидел, глотая слюнки, пока хозяйка не приказывала ему: бери! Тогда кусочек взлетал в воздух и попадал прямо в раскрытый рот щенка.
Ученик оказался смышленым. Он быстро научился понимать, что от него требуется, и охотно слушался. Ученье было для него игрой, а играть он был готов с утра до ночи.
В короткое время он выучил давать лапу, «служить» и даже делать несколько шагов, поднявшись на задние лапы.
За Тайку он готов был в драку с кем угодно — с большим псом и с человеком. А когда вечерами девочка сиживала с ним за плетнем на яру, ей казалось, что он понимает все далекие звуки и всегда настороже.
Маленький пес шевелил ушами и носом, прислушивался и принюхивался ко всякому запаху и шуму, доносившемуся из вечереющей степи. При этом он то колотил по земле хвостом с довольным видом, то принимался глухо ворчать. И с ним рядом Тайка уже не боялась безлюдной степи, где бродят дикие звери.
В середине лета случилось большое несчастье: пала у Тайкиной матери корова — единственная их кормилица и поилица.
Матери пришлось теперь стирать на людей. Но сил у нее было мало: она была больна, очень больна.
Заработка ее не хватало на еду.
Скоро щенок повадился с голодухи лазать по чужим дворам. Чутье у него было хорошее. Он легко отыскивал потайные местечки кур — и таскал у них яйца.
Однажды соседи поймали его на этом и пригрозили Тайкиной матери подать на нее в суд. Мать побоялась штрафа и ночью унесла сонного щенка в город, ничего не сказав дочери.