памятный ему запах. Он кинулся в траву — и вытащил тряпичную куклу. Скуля и подвывая, пес долго лизал ее и легонько, ласково теребил зубами, пока ветхие, истлевшие от сырости тряпки не расползлись по ниточкам.
Гонимый тоской и голодом, он снова пробрался к знакомой избе. Хозяйская собачонка не выдала его своим противным лаем: она куда-то отлучилась со двора.
На открытом окне стояла тарелка. От нее шел пар, и валил такой вкусный запах, что у голодного пса свело кишки. Хозяйка гремела чем-то у плиты.
Карабаш подкрался к окну, одной здоровой передней лапой оттолкнулся от земли — и зубами схватил кусок жареного мяса.
Треск опрокинутой тарелки слился с криком хозяйки. Пес отпрянул. Но раньше чем он успел доковылять до калитки, на ходу заглатывая добычу, толстая женщина выскочила и погналась за ним, размахивая ухватом.
Карабаш выбежал на улицу, но не успел пробежать и десяти шагов, как разом остановился: погромыхивая цепью, шел ему навстречу Бандит.
Псы заметили друг друга одновременно. Бандит кинулся вперед. Карабаш повернул — и ткнулся прямо в ноги настигавшей его женщине. Толстуха взвизгнула и во весь рост растянулась на земле, чуть не задавив собой пса. Карабаш метнулся во двор. Бандит показался в раскрытой настежь калитке. Тогда Карабаш разбежался и прыгнул через плетень.
Плетень стоял на самом краю яра. Яр был высок и крут. Внизу бежала река.
Карабаш ударился боком обо что-то твердое, подскочил — и пошел чесать по круче спиной, грудью, боками, пока не докатился до самого низу.
Вода всплеснула у него над головой, и он не слышал, как лаял наверху Бандит.
Шел месяц за месяцем. На базаре давно забыли Карабаша. Садрейка видел еще две драки Бандита и разгадал наконец тайну его побед. Он собрал товарищей и сообщил им, что завтра доставит такого зверя, который в два счета уложит Бандита.
Ночью выпал снег — уже не первый в тот год.
Утром Садрейка явился с большим мешком за спиной. В мешке что-то ворочалось и сердито урчало. Мальчишки старались разгадать, кого принес Садрейка, но тот отмалчивался.
Пошли за Бандитом. Как только пес показался, Садрейка развязал мешок на середине площади и вытряс из него зверя прямо в снег.
Зверем оказался большой сибирский кот с широкими лапами, густой бурой шерстью и злыми зелеными глазами. Упав в снег, он сейчас же вскочил на лапы, отряхнулся, зажмурился — снег ослепительно искрился на солнце — и поднял хвост трубой.
Мальчишки смеялись: хоть и велик кот, но куда ему до Бандита! Садрейка молчал: у него был свой расчет. Только бы стравить пса с котом — кот не станет кидаться врагу на горло, а выцарапает ему глаза.
Но стравливать Бандита с котом не пришлось: Бандит сам кинулся на него. Кот широкими прыжками пустился от него через площадь. Успей он достичь ближней лавки — и псу не достать его.
Бандит помчался наперерез. Услыхав, что пес догоняет его, кот остановился, повернулся и выгнул спину.
И вдруг пес на всем бегу свернул. Через мгновение кот и Бандит мчались в разные стороны.
Там, куда несся Бандит, одна за другой вышли из-за лавочек две крупные серые овчарки. Бандит бросил кота, чтобы расправиться с ними.
Передняя овчарка остановилась и спокойно оглянулась на свою подругу, словно не замечая, какое чудовище на них мчится.
— Карабаш! — пронзительно крикнул Садрейка.
Ошибки быть не могло: у передней овчарки голова была точно в саже вымазанная.
Бандит был уже близко. Карабаш сморщил верхнюю губу и молча показал зубы. Густая шерсть у него на загривке поднялась, и он весь сразу точно вырос.
Бандит ринулся на него — грудью сшибить с ног. Но Карабаш легко отскочил, и Бандит скользнул мимо него по снегу на вытянутых лапах.
Бандит был дворнягой и дрался как дворняга: вернувшись, он вскинулся и пал врагу на спину передними ногами. Карабаш неожиданно припал к земле — передние ноги противника скользнули ему по спине, — и снова выпрямился. Бандит кубарем полетел в снег, все четыре ноги его мелькнули в воздухе.
В тот же миг Карабаш быстро и точно полоснул его зубами по левой задней. Мальчишки вздрогнули от страшного воя Бандита.
Когда Бандиту удалось подняться, он не мог уже продолжать драку: сухожилия на его ноге были перерезаны, как ножом.
Карабаш не стал его преследовать.
Садрейка от восторга орал во весь голос. Скоро к нему присоединилась вся толпа мальчишек: теперь Карабаш стал их общим любимцем.
Вторая овчарка, не принимавшая участия в драке, подошла к Карабашу и ласково положила свою острую морду ему на спину. Шерсть на загривке волкодава опустилась.
Кто победил вожака, тот сам занимает его место. Так исстари повелось у волков, так водится и у сбившихся в стаи собак.
После победы над Бандитом, Карабаш по праву стал вожаком базарной стаи.
Бандит не показывался больше на базаре. Он стал псом-бродягой. Хоть и хромой, он был еще так страшен, что от него разбегался весь собачий сброд, промышлявший на помойках и свалках. Во всем городе он боялся одного Карабаша.
Карабаша боялись все, даже люди. Самый отчаянный из беспризорников — Садрейка, и тот не решался подходить к нему близко. Карабаш не лаял, не ворчал, только молча показывал зубы — и от него отскакивали все.
Он одичал за те несколько месяцев, что его не было в городе. Вот что случилось с ним после падения с яра.
Вынырнув, он заработал ногами и поплыл. Ему удалось переплыть широкую реку.
Нарыв на его плече лопнул еще во время прыжка через плетень. Чистые волны реки омыли рану. На той стороне реки он скоро нашел себе пищу: мышей, карбышей, зайцев, птичьи гнезда.
Он остался жить в степи. Тут быстро проснулись все врожденные его способности, дремавшие в городе. У него оказалось прекрасное чутье. Он очень скоро научился находить норки мышей и карбышей, скрадывать дичь против ветра, неслышно подкрадываться, распутывать хитрые петли зайцев.
В степи ему не раз пришлось драться с овчарками, охранявшими стада. Это у них он перенял прием, который помог ему победить Бандита: защищая свое горло, припасть мордой к земле и снова вскочить на лапы, когда противник этого меньше всего ожидает.
Охота отучила его лаять зря и без толку, колотить хвостом по траве и кустам: это только распугивало дичь. Заряд дроби, полученный им от случайно встреченного охотника, окончательно убедил его, что люди ему — враги. И уж он не задумался бы теперь перервать глотку тому, кто протянул бы руку к нему или к его добыче.
Не боялся он теперь и серого врага — волка: с двумя пришлось ему встретиться в разное время в степи, и обоих он одолел. Одичалый, он сам теперь стал похож на матерого волка и страшен стал людям как волк.
Любил он теперь на всем свете одну только свою серую подругу — овчарку.
Однажды, когда он только что догнал и задушил зайца, она выползла из кустов тощая, вся исполосованная плетьми. Голодными глазами она впилась в убитого зайца и униженно виляла хвостом. Карабаш бросился было на нее, но она опрокинулась на спину, выкинула сигнал — «сдаюсь!»
Он не был голоден и скоро подпустил ее к зайцу. Поев, она пошла за Карабашем, и больше уже они не расставались: вдвоем охотиться оказалось удобней.
Потом подошла зима. Птиц стало мало, мыши скрылись под землю, трава полегла и покрылась снегом. Добывать пищу охотой стало трудно. Вместе с подругой Карабаш перешел реку по льду и вернулся на базар.
Тут они вырыли себе нору, жилось им сытно. И непонятно, с какой тоски в лунные зимние ночи, Карабаш выходил на площадь, поднимал к небу черную морду и выл протяжно и жалобно. Чем-то отличался его вой от жуткого волчьего воя. Была ли в нем тоска по снежным просторам степей? Или тоскливое воспоминание о человеке-хозяине, о нежных детских ручках, когда-то гладивших его лохматую голову, когда сам он был еще веселым маленьким щенком?
Уже началась весна, когда новое событие опять на новый лад повернуло спокойную жизнь Карабаша.
У серой подруги его родились щенята. Их было пятеро. Мать грела их в норе, почти из нее не вылезая, и никого, даже Карабаша, не подпускала к детям. Карабашу приходилось теперь доставать пищу и для себя и для нее. Первое, что ему удавалось добыть, он всегда приносил ей, клал у входа в нору и тогда только бежал промыслить что-нибудь и себе на обед.
Воровать он не воровал, но когда однажды тучный торговец попробовал палкой отбить у него упавший с прилавка крендель, Карабаш зубами вырвал у него палку из рук и так рявкнул на торговца, что тот от страха едва ноги унес.
Скоро после этого на глазах того же торговца случилось неожиданное происшествие.
К лавке его подошла девчонка-нищенка. Она протянула руку и сказала:
— Толстый, дай хлебца?
Торговцу не понравилось, как она просила: он привык, чтобы ему кланялись и вымаливали униженно.
— Развелось тут вас! — крикнул он зычно. — Пшла вон, воровка!
— Я у тебя воровала? — задиристо огрызнулась девочка. — Жалко кусочка? Вон у тебя сколько калача.
— Есть, да не про твою честь! Проходи, проходи, рвань! Я вот тебе!..
— Обожди, толстопузый! — отскакивая, пригрозила девчонка. — Умрешь — черви тебя съедят!
— Ах, ты!.. — начал было разозленный торговец, но осекся: заметил пробегавшего мимо Карабаша. В голове торговца мелькнула злая мысль. Он схватил со стойки кусок калача и кинул его псу.
— На вот! Видала: псу дам, а ты слюни глотай!
Калач упал перед носом Карабаша.
Одним прыжком девочка была рядом и как крикнет:
— Не смей!
Волкодав, уже разинувший было пасть, так и сел на задние ноги. Страшные зубы его щёлкнули в пустом воздухе.
Девочка протянула руку и подняла калач.
— А ты видал, жадюга: пес-то добрей тебя! — крикнула она оторопевшему от удивления торговцу. Он никак не мог понять, почему грозный волкодав не оторвет у девчонки свою добычу вместе с пальцами. Наклонив голову набок, по-щенячьи опустив одно ухо, пес всем своим видом выражал растерянность и смущение.