Там сколько хочешь дичи и зверья, а в быстрых реках и ручьях — голубая с красными крапинками красотка-форель.
Километров тридцать от железной дороги отмахал уже автобус. Остановка: станица Красногорская.
Пассажиры выходят размять затекшие ноги, подкрепиться в буфете.
А меня, как зачарованного, притягивает забор из больших каменных плит: на нем лежит очень большая бурая птица с белой головой и шеей — сип белоголовый. Он грозно поднимается мне навстречу, подбирает огромные крылья и втягивает в плечи длинную шею, голову с тяжелым горбатым клювом.
Я остановился. Он успокаивается, вытягивает шею, покрытую густой короткой шерстью, оглядывает ширь долины, цепь запирающих ее гор.
Царь поднебесья, птица великих просторов — гриф! Как ты попал сюда? Смелый ли горец нашел твое гнездо на скале над пропастью и взял тебя беспомощным пушистым птенцом? Меткий ли охотник, повредив тебе пулей крыло, заставил спланировать к своим ногам из-под облаков?
Величавый пленник, переступая с ноги на ногу, гремит цепью.
Но шофер уже гудит, сзывая пассажиров.
Усаживаться в машину помогает нам красивый пожилой казак. С прямыми спокойными чертами его лица никак не вяжется удивительная гибкость его спины. Что-то ужиное в его движениях.
— Задаром, Омеля, стараешься, — говорит ему шофер. — Без билета не пущу.
— Дорога, дорога, товарищ начальник! Мне ведь недалеко.
Шофер с треском захлопнул у него перед носом дверцу. Казак крякнул, подхватил с земли узелок, перекинул его через плечо:
— Свисти, машина: я пошел!
И крупно зашагал вперед по дороге.
Автобус зарычал, заскрипел, вздрогнул и медленно покатился по пыльной дороге.
Опять мелькают белые, вымазанные известкой камни, расставленные вдоль дороги по кромке обрыва.
Пасущиеся у дороги лошади уносятся вскачь от машины, не ждут и гудка.
Но вот поперек нашего пути стоит серенький длинноухий осел.
Шофер гудит, гудит, гудит, машина подкатывает к ослу вплотную. Осел стоит, как вкопанный, даже ухом не ведет.
— Н-нет, не поможет! — убежденно говорит словоохотливый пассажир. — Ишак — животное с ба-альшим характером. Я давно примечаю, что ишаки против всяких нововведений. Они против машин. Ишак скорее даст себя пополам перерезать, чем уступит дорогу машине.
Шофер, ругаясь, вылезает, подходит к ослу и непочтительно хватает его за хвост. Осел задом отъезжает с дороги и покорно остается стоять там, где его отпустили. На машину он не глядит, точно ее и нет.
Мы едем дальше.
Утром я просыпаюсь счастливым в чистой комнате беленького домика. Солнце слепит глаза. Я жмурюсь — хочется доспать. Но все равно горячие лучи слепят даже через веки. Засыпаешь — видишь золотистые сны, слышишь громкое пенье петухов.
Но пора на охоту — попытать счастья добыть трех фазанов. Я прицепляю на спину рюкзак, беру свою двустволку и прощаюсь с гостеприимным белым городком.
Идти жарко. Цель моего путешествия далеко: ниже станицы Красногорской. Мне шагать туда целый день. Там по низким берегам Кубани густые кустарниковые заросли, и в них живут фазаны.
Я узнал, почему здесь разрешили охоту на них.
Кубань решено перегородить близ выхода ее из гор плотиной. Здесь построят электростанцию, а воду будут регулировать и направлять по сети арыков в сухие ставропольские степи.
Как только закроют шлюзы, вода над плотиной начнет прибывать, выйдет из берегов и зальет низину с густым кустарником над станицей Красногорской. Новые пашни раскинутся в бесплодных ныне степях, а фазаны найдут себе для житья другие места.
Передо мной поднималась гора тремя ярусами: она казалась не очень высокой. И в самом деле — на первый ярус я взобрался в какие-нибудь полчаса.
Тут была широкая терраса с кукурузными полями, с рощами. В тени кустов тек спокойный ручей. Я стал перед ним на колени и протянул руку, чтобы зачерпнуть воды и напиться.
Вдруг из-под самой руки у меня выскользнула небольшая серебристая змея, извиваясь, поплыла через ручей.
Ах, чтоб тебя! Гадюки здесь ведь страшно ядовиты. Хорош бы я был, если б нечаянно задел ее рукой. Тут, значит, надо быть осторожным, если хочешь прожить сто лет.
Снизу донесся выстрел, потом еще. По склону от террасы шел охотник, впереди него карабкался в гору желто-пегий пойнтер. Стая — или, как тут говорят, «гурт» — голубых птиц мелькнула над кустами и с тревожным криком рассеялась по каменной россыпи. Птицы казались мне сверху не больше скворцов. Их было штук тридцать.
Мне знаком был их крик, я знал, что это горные куропатки-кеклики. Знал и то, что эти птицы ни за что не полетят вниз от охотника, пока есть возможность лететь вверх по горе. Я выбрал самую широкую расселину в каменной стене, забрался в нее и стал дожидаться здесь кекликов, уверенный, что охотник нагонит их на меня.
Скоро из-под карниза опять раздалось два выстрела и сейчас же показался гурт. Кеклики налетели прямо на меня, и мне удалось свалить двух из них, прежде чем они опустились в камни. Я подобрал добычу и долго не мог налюбоваться ею.
Кеклик побольше нашей серой полевой куропатки и много ярче ее.
Охотник с пойнтером взобрался на карниз. Я вышел к нему, и мы познакомились. Он оказался счетоводом из станицы Красногорской. Он охотно взялся помочь мне добыть трех дозволенных фазанов. Ночевал я в ту ночь у него в станице.
Утром счетовод кликнул своего соседа — красивого пожилого казака. Сосед оказался Омелей, тем самым казаком, что просился без билета в автобус. Узнав, что мы за фазанами, он охотно согласился пойти с нами.
Мы — два охотника — направились низом, где заросли кустарников; Омеля — горой. Он был без ружья — «горовой».
Попасть в летящего фазана не так уж трудно. Трудно поднять его на крыло из заросли. При подходе человека он затаивается и лежит очень крепко.
Напрасно счетовод посылал свою собаку в кусты. Пойнтер долго не хотел идти туда, а когда, наконец, пошел — разом скрылся с глаз.
Прошло пять минут, десять минут, — пес не показывался.
— Значит, стойку сделал, — решил счетовод. — А то давно бы выскочил. Пойду искать его.
Скрылся и счетовод в кустах. Я остановился, стал ждать.
Не скоро раздались выстрелы. Но очень скоро после выстрелов выскочил из кустов пес, а за ним и хозяин. У обоих был жалкий, истерзанный вид.
— Черт их возьмет здесь! — ругался счетовод. — Стойки не держат, бегут от собаки; вырываются невесть где.
Рубаха его была в нескольких местах порвана. Пойнтер, изогнувшись, слизывал алую кровь с короткой шерсти своего тела.
Кусты, где прячутся фазаны, колючие: это заросли дерезы и ожины, как здесь зовут ежевику — ягоду вкусную, но умеющую за себя постоять. В кровь исцарапаешь руки, собирая ее.
— Пойду берегом Кубани, — решил счетовод. — Утром фазаны выходят из зарослей, жируют в траве. А вы дождитесь горового: без него фазанов все равно не увидишь.
Омеля, наконец, показался над обрывом. Мы потихоньку пошли вперед: я — внизу, между обрывом горы и зарослью, он — по краю обрыва. Я то и дело взглядывал на него: перекликаться на фазаньей охоте нельзя, горовой знаками должен показать, где затаилась дичь, откуда заходить охотнику.
Не прошли мы и ста шагов, Омеля остановился. Как милиционер — регулировщик уличного движения, он поднял одну руку над головой, другой на уровне своих плеч показал влево. Я понял: дичь в чаще прямо передо мной, мне нужно обойти ее слева.
Я быстро обежал небольшую куртинку[39] дерезы и оглянулся на горового.
Омеля, не опуская занесенной над головой руки, другой теперь показал вправо.
Я пошел прямо в кусты, но не успел сделать и десяти шагов, как с шумом и треском ракетой взвилась из кустов длиннохвостая круглокрылая серенькая фазанка. Я выждал, когда она, резко меняя вертикальное направление полета на горизонтальное, на миг остановилась в воздухе, — и выстрелил.
Перевернувшись головой вниз, фазанка упала в кусты.
Омеля захлопал в ладоши.
Я подобрал мертвую фазанку и пошел дальше вдоль кустов.
«Больше фазанок не буду стрелять, — решил я, — только петухов».
Время от времени Омеля останавливался и показывал руками, куда мне идти. Он направлял меня прямо на фазанов, но удача покинула меня: птицы или незаметно убегали от меня низом, или взлетали на таком расстоянии, что я зря только посылал им вслед дробь.
«И счетовод не настреляет. Верно, не вышли в траву фазаны».
Только я успел это подумать, с берега раздались выстрелы.
За высокой зарослью я не мог видеть охотника, не знал, в кого он стреляет и удачно ли. Но горовой с высоты видел все. Энергичным жестом он показал мне: летят сюда! И присел: дескать, спрячься.
Я отступил за кусты и почти тотчас же увидел летевших ко мне над зарослью птиц.
Птицы летели под самым солнцем. Еще невысоко поднявшееся солнце слепило меня, я не мог различить даже, какие птицы летят на меня; видел только блеск и мельканье их крыльев. И наугад выстрелил в одну из них.
Аплодисменты горового сказали мне, что я не промазал.
Я был очень доволен своим выстрелом, пока не разыскал добычи: это снова оказалась курочка фазана.
Тогда я решил подойти поближе к горовому и просить его направлять меня только к самцам фазана.
Я стал подниматься по некрутому здесь и каменистому обрыву; вдруг слышу над головой отчаянный крик Омели:
— Берегись! Гад!
Я не сразу заметил змею, а когда увидел — придется уж сознаться — струхнул…
Сверху между камнями двигалось ко мне гладкое коричневое пресмыкающееся. Я не видел его всего, но не сомневался, что оно в несколько метров длиной. Об этом говорила и необычайная толщина чудовища: круглое тело его было с мою руку.
— Бей, бей! — кричал Омеля.
Хвост чудовища извивался вверху, когда его голова неожиданно поднялась над ближним ко мне камнем. Я выстрелил.
Длинное, гибкое тело змеи с разможженной головой сползло к моим ногам, хлеща по камням хвостом, как плетью.