Были тут два безрогих, клыкастых олешка — две кабарги. Был горный баран аргали с толстыми, красиво разведенными рогами. Был и ее великолепный ветвисторогий олень с большими, прекрасными глазами. И — чудо, чудо! — все они были живы и здоровы. Бодрый вид этих зверей ясно говорил о том, что они совсем неплохо чувствуют себя здесь.
Зенита смотрела на них во все глаза и никак не могла понять, — когда же она ошиблась? В тот раз, когда увидала этих зверей мертвыми, или сейчас, когда они вновь предстали перед ней живыми и здоровыми?
Рассудок твердил ей: «Мертвые не воскресают!» Глаза говорили ей: «Вот оно — чудо! Воскресли мертвые!»
Полная страха, что прекрасное видение сейчас исчезнет, как исчезло там, в горах, на речушке, медленно протянула руку за деревянную перегородку, в стойло, где стоял ее олень.
Великолепное животное, захрапев, откинуло на спину рога, скосило на нее вдруг налившийся кровью глаз, но тонкие пальцы Зениты уже погрузились в густой подшерсток, ощутили живое тепло, трепет напруженных мышц. И чтобы еще полнее и глубже почувствовать у себя под рукой это, все еще казавшееся ей призраком, лесное существо, Зенита закрыла глаза и ласково, с материнской нежностью погладила крутую шею храпевшего от страха оленя.
— …Как в сказке! — задумчиво сказала Зенита, с трудом заставив себя отойти от клетки. — Но мне пора домой. По дороге вы все объясните мне? Правда?
— Конечно! С удовольствием! — заторопился юноша, все это время деликатно молчавший.
Он взял ее под руку, и товарищи ее по экспедиции, видевшие, как они шли по улице, решили, что она встретила здесь своего старого друга, — так просто и хорошо они разговаривали.
Объяснение это было недлинно.
— Все дело… — начал юноша.
— Простите, — перебила Зенита. — А как вас зовут?
— Почти как вашего оленя: Олешком. Или, если всерьез, — Олегом.
— Все дело, — продолжал он, — в замечательном изобретении нашего профессора Горлинко. Кстати: вы ее видели. Пожилая женщина во френче и черных очках. Та, что ездила с нами в горы.
В ее разрывных пулях заделана ампулка, герметически запаянная. Она содержит в себе от одного до пяти и семи десятых грамма сильнейшего снотворного вещества, жидкости. Кстати: впервые это вещество применила в качестве снотворного тоже она — профессор наш. Пули с малым количеством жидкости употребляются при стрельбе мелких животных, с большими — для крупных.
Попав в цель, пуля разрывается, не причиняя при этом большого вреда животному. Ампулка, конечно, лопается, и жидкость выливается в кровь зверя. Действие этого снадобья таково, что даже большой сильный зверь — олень, баран, даже медведь, — едва успев сделать несколько шагов, падает в сонном оцепенении, как током сраженный.
От нас зависит, сколько времени дать ему спать. Мы отвозим его на базу, помещаем в хорошую клетку — и тут впрыскиваем ему другой препарат, быстро возвращающий его к жизни.
Опыты показали, что действие обоих этих препаратов не только не причиняет животному вреда, но даже возбуждает в них усиленный аппетит и вообще повышенную жизнедеятельность. Вот и все.
— Поразительное, неслыханное изобретение! — горячо начала Зенита. Но вдруг осеклась. Ее глаза, только что сиявшие радостью, подернулись грустью. — Не знаю… Может быть, это еще хуже…
— О чем это вы? — встревожился Олег.
— Просто я подумала, чтó лучше, — сразу отнять жизнь у зверя или взять его беспомощного, сонного в плен и отнять свободу? Обречь всю жизнь сидеть в тесной клетке…
— Ошибаетесь! — торжествуя воскликнул Олег. — Если мы лишаем зверей свободы, то очень ненадолго: лишь на столько времени, чтобы успеть перевезти их в заранее намеченные места. И там сейчас же возвращаем им свободу. Наша цель — акклиматизация и приручение полезных и красивых животных. Мы развезем их по всем местам, где многие из них давно уже выбиты, а другие никогда не жили, но где подходящие для них условия жизни: климат, ландшафт, корма. Из поколения в поколение мы будем переделывать их, у мирных зверей будем уничтожать древний страх перед человеком. Вы только вообразите себе, Зенита, милая, стадо красавцев оленей, пасущееся где-нибудь на Валдае или в Комарово под самым Ленинградом! Безбоязненно подбегает к вам этакий горный рогач, идет, чтобы вы его угостили из своих рук кусочком сахара, ласково потрепали по холке…
— Олег! — прервала его Зенита. — Знаете что, Олег? Вы не можете… это… ну… простить мне, что я была с вами такая злюка? А, Олешек?
— Кажется, могу, — сказал Олег.
И они расхохотались.
Чучела и пугала
Весной было у нас в колхозе собрание. Деда Панфилыча поставили на птицеферму, Ванюшку — на школьный огород, караульщиками.
— Должность самая почетная, — сказал председатель, — общественное добро охранять.
— И ружье будет? — спросил Ванюшка.
— Эва тебе чего!.. Ружье!.. — удивился председатель.
Огорчился Ванюшка.
— С ружьем-то бы оно способнее. С ружья ка-ак жахнешь, дак…
— Без оружия врага одолеешь, товарищ Ванюшка, — утешил его дед Панфилыч, — почету того больше.
И стал Ванюшку наставлять в новой должности:
— Враг у тебя будет, что и ружья не побоится. Перво гляди, не напала бы на твой огород какая насекомая: червяк или так жучок-блошачок. Тут сейчас тревогу бей. С этим врагом схватка врукопашную всем колхозом. Тут твоя служба пока — службишка: караул кричать. Главная твоя служба будет, как ягода на грядах поспеет, за ней овощь всякая. Тут тебе другой враг станет: вор-воробей. Не гляди, что маленький, — вконец разорит, коли меры не принять: всю ягоду, всю овощь, которая над землей, расклюет. К тому времени он два раза своих воробышей выведет, а то и три. Скопит силу — тучей налетит. Ты за ним в один конец, а он, глядишь, в другом на грядках хозяйничает. С этим врукопашную не схватишься. Как его отвадишь?
— Что-нибудь придумаю, — сказал Ваня. — Дай срок.
И верно: придумал.
Первым делом кольев нарубил. Потом пошел по всей деревне утиль собирать, ветошь всякую: кто пиджачишко дырявый даст, кто пальтишко худое, кофту, юбку, штаны старые, а то и просто тряпок.
Вбил Ванюшка по всему огороду кресты из кольев, обрядил их в ту ветошь. А чтобы головы были как настоящие, сверху на кольях скворешни прибил.
В День птиц юннаты все старые, дырявые скворешни поснимали, на их место новые повесили. Целый склад старых скворешен был на школьном дворе.
На скворешни надел кому простреленный картуз, кому драную кепку или шляпу, а то и просто цветную тряпку — на манер бабьего платка. Каждому в руку — кому лысую швабру дал держать, кому косу ломаную, кому дубину. Ветер подует — начнет на тех пугалах одежда шевелиться, — будто на живых. Что воробьи! собаки — и те от огорода подальше!
Устроив все ладом у себя на огороде, пошел Ванюшка деда Панфилыча проведать, а заодно и похвастать своей выдумкой: другие одно пугало поставят — и рады, а он целое страшильное войско выставил!
Панфилыч похвалил караульщика и стал на свои дела ему жаловаться:
— Повадился, вишь, голубь на птичий двор летать. Лесной малый голубь, клинтух называется. Сила его в лесу развелась! Как привалит во двор — в минуту курячий корм склюет. Эдакая бойкая птюшка! Мне, старому, никак с ней не управиться. А и это мое горе, — продолжал дед, — еще с полгоря. За тем голубем, за клинтухом, еще и ястреб стал на птицеферму наведываться. Мало, вишь, ему своих лесных птиц, — цыплятинки захотелось! Чуть клушка зазевается, — он тут как тут. Чистое разоренье колхозу. Вот где горе-то мое горькое!
— Говорил я, — напомнил Ваня, — ружье надо. С ружья бы ка-ак жахнуть!..
— Жахнешь, пожалуй, — нахмурился дед, — заместо ястреба да по колхозным курам. Мне бы только голубя одного, — я бы вора и без ружья взял. Да, вишь, беда — старость моя. Глаз уж не тот, и руки трясутся, — где уж тут голубей ловить?!
— Голубей-то? — обрадовался Ванюшка. — Да мы с ребятами осенью на гумне сколь хочешь их ловили. Обожди, дедушка, только снасть справлю, — сегодня же тебе представлю.
Часу не прошло — тащит большое решето и целый моток тонкой бечевки. Одним краем упер решето в землю, другой колышком приподнял. Сверху на решето положил кирпич. На землю под решето насыпал горстку зерна. К колышку привязал один конец длинной бечевки, другой в руки взял — и к Панфилычу в караулку.
Пришел час — зашумели, заплескались над двором голубиные крылья: налетела из лесу клинтухов стая. Голуби рассыпались по двору, принялись куриный корм клевать. Живо все подобрали.
Глядь, — под приподнятым решетом еще горстка зерна осталась. Один голубь и сунься за ним под решето.
Тут Ванюшка дерг за бечевку! Колышек выскочил, и решето с тяжелым кирпичом прихлопнуло воришку.
Всполошилась голубиная стая, заплескала крыльями и унеслась в лес.
Ванюшка принес деду голубя.
— Вот тебе спасибочко-то! — сказал Панфилыч. — Коли так, приходи утром чуть свет: ястреб рано прилетает. Пойду ему встречу устраивать.
И весь этот день хлопотал дед то дома, то на птицеферме, то в кузницу зачем-то ходил.
Назавтра Ванюшка прикатил к деду еще затемно. Забрались они вдвоем в караулку и стали ждать.
Наконец развиднелось. И видит Ванюшка: пусто на дворе, только на крыше сарая, на самом коньке, сидит клинтух. Голову под крыло спрятал, — спит.
Вдруг, откуда ни возьмись, — ястреб. Низом, низом, так и стелет. Сарай облетел, свечкой взмыл над крышей да камнем оттуда на голубя, сзади, со спины. Только пух закружился в воздухе!
— Ну, вот и готов! — сказал дед. — Идем, Ванюша.
Ванюшка выскочил из караулки, — ястреб крыльями страшно бьет, а подняться почему-то с сарая не может. Потом опрокинулся на спину, покатился с крыши — да прямо под ноги Ванюшке и упал мертвый. А добычу свою — клинтуха — все равно в когтях держит, не выпускает и после смерти.
Поднял Ванюшка обеих птиц вместе — и тут только разглядел, что голубь-то — чучело.
Дед Панфилыч объяснил: