— Ну, а теперь что мне делать?
— Теперь первым делом пообещай селищанкам мужчин. А затем отправляйтесь трапезовать. Мы же пообедаем в одной из прилежащих комнат, а я буду заглядывать к вам. Женщины чертовски красивы. Только дичатся немного.
— Малютка-румыночка, например, смела, как тигренок.
— Зато трансильванская венгерка куда красивее ее…
— Ну, а после обеда что нам делать?
— Вы, разумеется, удалитесь, очистив поле деятельности для нас. Но ты, как король, можешь позволить себе такую прихоть и принять участие в развлечениях твоих слуг.
— А как же быть с подарками?
— Да, это верно, Муйко. Король обязан одаривать гостей. К концу обеда скажешь красавицам, что каждая из них может выбрать себе мужа и что-нибудь на память.
— А если какой-нибудь вздумается попросить в подарок самое большое золотое блюдо?
— Пусть берет.
— А что станется с теми, кого они выберут себе в мужья?
— Там посмотрим: или избранник пожелает жениться, или — нет. А я уж позабочусь, чтобы он пожелал. К тому же, я думаю, у красавиц довольно ума выбирать себе мужей из вас, — вон какие на вас парчовые кафтаны…
Издали же вся эта сцена выглядела так, будто «его величество» отдавал распоряжения. Носатый «придворный» тут же покинул зал, а «король» снова водворился на троне и торжественным голосом изрек:
— Почтенный старче и вы, селищенские женщины! После беседы с вами и на основании других источников мы пришли к убеждению, что ваша просьба законна и справедлива. А посему передайте верному нашему подданному, графу себенскому Дёрдю Доци, наше королевское приветствие и обещание, что первая же партия военнопленных будет отправлена на постоянное жительство в Селище. Теперь же я отпускаю вас с богом, оставаясь всегда милостив к вам…
Тут он сошел с трона и, медленно, величественно ступая, в сопровождении всей своей свиты удалился из зала.
В зале остался лишь один расфуфыренный вельможа, по-видимому, старший стольник, который тут же и обратился к гостям со следующими словами:
— Его величество приглашает вас, сударь, и вас, селищенские женщины, откушать с ним по тарелочке супа!
С этими словами он провел гостей вниз, на первый этаж, где в большом красивом зале уже были накрыты столы, уставленные обеденными приборами из серебра и золота. Воздух тут был) пропитан ароматом цветов, и добрая сотня слуг, словно муравьи, сновала вокруг столов.
Тем временем носатый молодой человек, раньше других покинувший зал, отправился подышать свежим воздухом, гонимый каким-то непреодолимым желанием побродить на свободе… Его крупное, округлое лицо светилось удовлетворением. Он чувствовал, как бурлит в нем молодость» и полной грудью вдыхал смолистый запах елей в саду. Его коренастое, плотно сбитое тело было полно сил. А увидев в зеркальной поверхности пруда свое отражение — в поношенной, простой одежде, — он пришел в необычайный восторг:
— Как же все-таки хорошо хоть немного побыть свободным от дел!
Это простое платье словно дало ему крылья.
— И все-таки какой я дурак! — тут же пробормотал он себе под нос. — Переоделся, уверил себя, что я — это не я, и бегаю по собственному дворцу взад-вперед, будто какой-нибудь проказник-мальчишка. А на самом деле, ну какой смысл был переодеваться, коли всем, кроме этих вот добрых селян, известно, кто я?! Может быть, я чувствовал бы себя еще свободнее в пурпурном доломане, если бы только никому не было известно, кто этот доломан носит.
Размышляя таким образом, король пересек наружный замковый двор, не замечая, что кто-то все время идет за ним по пятам. Только когда неизвестный остановился совсем рядом с ним, Матяш вздрогнул от неожиданности.
— Что тебе, землячок?
— Парочкой слов хотел перекинуться с баричем или как вас назвать, — не знаю…
— Правильно назвал, дружок. Ты не кучер ли трансильванский будешь?
— Он самый. Об одной услуге хотел вас попросить. Я так приметил, что вы тут, среди прислуги королевской, — свой человек. Не последняя спица в колеснице.
— Это верно, кое-какой властью при дворе пользуюсь.
— Вот именно. И, кроме того, лицо у вас такое откровенное и честное, что у меня сразу же доверие к вам появилось, по части желания моего.
— А чего же ты хочешь?
— Да я вот слышал, что женщины, которых я сюда привез, обедать к королю званы. За один стол с важными господами!
— А что же тут такого? Король, как видишь, не гнушается простым людом и бедного человека с собой за один стол сажает.
— Особливо если этот бедняк — в юбке.
— Гм. Ты, как я погляжу, остер на язык.
— Коли барич гневается, то будем считать, что разговор и не начинался.
— Раз уж начал, договаривай!
— Да я так думал, что ежели будет обед, то одни будут есть, а другие — прислуживать.
— Конечно. Ну и что ж из этого?
— Не плохо бы так сделать, чтобы и я среди прислуги оказался. Только одежду бы мне достать лакейскую.
— Гм, это дело вполне возможное, — заметил носатый, — только…
— Да я не даром, не подумайте, — поспешил Коряк уладить и щепетильную сторону дела и, вытащив из кармана два золотых, оглянулся, — не видит ли кто посторонний, — а затем ловко один за другим спровадил их в карман зеленой поддевки носатого.
Тот только улыбнулся в ответ на действия Коряка, что было расценено трактирщиком как благоприятный знак.
— Дело-то не бог весть какое, но мне, поверьте, очень важно попасть на обед. А среди множества слуг на меня и внимания никто не обратит.
Однако носатый, как видно, колебался; вынув из кармана золотые, он принялся их разглядывать.
— Беда в том, — сказал он, — что король сильно разгневается, если узнает, что на обеде присутствует посторонний человек.
— А надо так сделать, чтобы он не узнал.
— Но тогда мне придется его обмануть.
— Подумаешь. Будто его и без того не обманывают сто раз на дню!
— Вот как? Короля? Да что ты говоришь, подумай! Кто же его обманывает?
Коряк только засмеялся в ответ со снисходительностью взрослого, услышавшего наивный детский вопрос.
— Кто? Да все!
— Не может быть, — убежденно возразил носатый.
— Ты, что же, думаешь, я чепуху мелю? — вспылил Коряк. — Вот, к примеру, хотя бы сегодняшний случай. Селищенские бабы! Да они такие же селищенские, как вот эта колокольня или вон тот фонтан. Одна из Харомсека, другая из Фогараша, а третья из Надь-Себена. А старый Рошто короля за нос водит и говорит, что все они селищанки. Только смотрите, барич, никому не рассказывайте об этом! Я ведь вам по секрету сказал.
— Что ж, я, по-твоему, не венгерец?!
— Вижу, что вы — венгерской матери сын, потому к вам и обратился.
Носатый наморщил лоб, и глаза его вспыхнули гневом. Коряк, заметивший в них необычайные зеленоватые огоньки, инстинктивно отвел свой взгляд: это был тот самый наводивший ужас гневный взгляд короля, которого боялись даже дикие звери.
— Ей-богу, мочи моей нет в глаза барича смотреть, так и колют, так и жгут, будто крапивой!
— Это потому, что ты их мне очень уж широко открыл, добрый возница, — улыбнулся носатый.
— Могу я открыть их вам и еще шире, — загадочно заметил Коряк. — Потому как в этом королевском дворце нет ничего настоящего. Даже я и то — не настоящий кучер.
— А кто же ты?
— Хозяин трактира «Белка», что в Буде. Носатый удивился, но изумления своего не показал.
— Да что ты говоришь?! Так зачем же тебе понадобилось напяливать на себя эту ливрею?
— Есть тому причина. Потому что правда, она только на небе растет, а ложь — такая трава, корни у которой все вокруг дома плетутся, вокруг повседневной нашей жизни. А дьявол удобряет ее навозом. Приезжают в субботу, на троицын день, эти самые бабоньки и останавливаются у меня в трактире. И надо же было мне, старому ослу, влюбиться в маленькую румыночку! А она тоже ко мне расположение почувствовала. Одним словом, поладили мы с ней, и старый Рошто дал свое согласие. Да только боюсь я, не схитрил бы он. Человек он трансильванский, а они, говорят, двумя умами живут. Ну, ладно, пока все шло хорошо. Только девицу надобно к королю везти. «Держи, говорю я себе, Янош, ухо востро!» Дома мне все равно бы не усидеть в неведенье, вот я и приехал сюда заместо кучера.
— Выходит, румыночка — невеста твоя? Теперь я понимаю…
— Вот потому-то мне и хотелось бы пробраться на обед, посмотреть, что там с нею будет.
— Ну, а что ж там может случиться? Не съедят же ее.
— Как бы не так, барич, — возразил трактирщик. — Недавно стояла у нас на окне в горшке роза. А матушка моя возьми да и полей ее по ошибке не водой, а скипидаром. Розе от того ничего не сталось, не съел ее скипидар, только запах у нее стал больно уж отвратный. Пришлось в конце концов выкинуть цветок на улицу.
Носатый задумался.
— А короля-то ты знаешь? — спросил он немного погодя.
— Видеть случалось всего раза два. Но узнать и среди тысячи узнаю!
— Неужели?! — усомнился собеседник Коряка. — А ну скажи, какой он из себя?
— Коренастый, белокурый, голову держит чуть-чуть набок.
— Ну, так вот что. С переодеванием в одежду слуги ничего не выйдет. Здешние лакеи все хорошо знают друг друга и, увидев постороннего, сразу же забьют тревогу. А вот, коли уж ты хочешь, чтобы два золотых остались у меня, я обязуюсь присмотреть за твоей невестой и, если какая опасность для нее возникнет, тотчас же извещу тебя.
— Честное слово?
— Вот моя рука.
— Смотри, чтобы не обернулась она лисьей лапой, — весело заметил Коряк и потряс маленькую, изящную руку придворного.
Колокол на левой башне дворца, сзывавший своим звоном гостей к столу, прозвучал уже давно. Теперь же загрохотали мортиры у замковых ворот, возвещая, что обед начался.
— Его величество за стол садится, — заметил Коряк, которому как жителю Буды был известен придворный церемониал, а про себя добавил в раздумье: «И моя бедная Вуца тоже там сидит».
— Да, — подтвердил носатый, — сегодня будет великолепный обед. Я постараюсь и для тебя раздобыть бутылочку хорошего вина. — И он поспешно удалился в трапезную, по пути обдумывая только что услышанное: «Вот оно что! Значит, Дёрдь Доци задумал околпачить короля? Этого доброго дурня, который всему верит! Ну ладно же, сделаем вид, что поверили, но взвалим на Доци такую ношу, что он из-за нее по миру с сумой пойдет: хотя бы ради вечной его покорности сделаю так, как он просит».