— Ну так кто из вас сообразил, в чем дело? Первым отозвался Драгафи:
— Золотая фляжка с простым вином — это шут, наряженный в королевское платье, а глиняный кувшин с токайским означает короля, переодетого в простую одежду.
— Что ж, пока все правильно, — улыбнулся король. — Только теперь скажите мне, каков будет ответ возницы? Кто угадает — получит от меня на память саблю.
Тут уж все принялись отгадывать. Сабля из рук короля — большая почесть! Ради этого стоит пошевелить мозгами.
— Ясное дело, — поспешил с ответом Лацкфи, юноша с лихо закрученными усами. — Кучер — парень не дурак и потому выберет он золотую фляжку.
— Это еще не известно, — возразил Батори. — Если кучер пьяница (а он наверняка пьяница), то, отведав токайского, он не сможет устоять перед искушением. В человеке сердце — барин, ум — хозяин, но только глотка — настоящий властелин.
Каждый отстаивал свою точку зрения, и вскоре все собравшиеся разделились на два лагеря. Только хитрый Пал Гути додумался и до третьей возможности:
— Если кучер — человек умный, то он перельет плохое вино в глиняный кувшин, а хорошее — в золотую фляжку и оставит себе и фляжку, и хорошее вино.
Наградой Гути, придумавшему столь хитроумное решение, был веселый смех его сотрапезников, и даже король вполне серьезно кивнул ему в знак одобрения:
— Если я не ошибаюсь в вознице, то ты, Гути, подобрался ближе всех к истине. Но все-таки еще не совсем нащупал ее. Ты ищешь слева, а она — справа. Если я, разумеется, сам не заблуждаюсь.
И еще долго смеялись они, пытаясь представить себе удивление кучера, душевные терзания, жертвой которых он станет, подобно ослу Буридана, который умер с голоду между двумя охапками сена. Одновременно, украдкой от короля, гости стали перешептываться друг с другом о том, что-де, мол, трансильванский возница — молодец и что поставленная ему задача достойна пера Галеотто (надо будет по возвращении в столицу рассказать итальянцу, пусть он запишет и этот случай для наших потомков). Однако прежде хорошо было бы выяснить «наш особый вопрос». И молодые люди принялись незаметно толкать друг друга под столом, понукать: «Ну, давай скорее, начинай ты!» Каждый из них хотел взвалить поручение на соседа. Только, когда король собирался уже встать из-за стола, Войкфи, подмигнув остальным, — бог, мол, с вами, я готов принести себя в жертву! — начал. Говорил он в шутливом тоне, осторожно, — так ходит кошка вокруг крынки с молоком, чтобы ненароком не опрокинуть:
— Нет бедному венгру счастья ни в чем и нигде, ваше величество.
— Почему же вдруг? — удивился король.
— В Селище плохи дела, — продолжал Войкфи, — потому что там много женщин и мало мужчин. В Варпалоте же теперь наоборот: много мужчин, а женщин — мало.
Король не только не возмутился, но даже с интересом посмотрел на сотрапезников.
— Что верно, то верно. Только этой беде не поможешь. Или, может быть, вы придумали что-нибудь дельное? Ну, выкладывайте, у кого есть хорошая мысль.
— Войкфи пусть говорит. Он у нас дипломат! — закричали все в один голос.
— Из Войкфи не получится дипломата, — возразил король, и лицо Войкфи омрачилось. — Потому что слишком уж умное у него лицо и вид внушительный. — Лицо у Войкфи просветлело. — Такого человека я никогда не стану использовать в качестве своего посла, потому что все станут его остерегаться, боясь, что он легко сможет их провести. Я отдаю предпочтение глупым физиономиям. Глупое лицо — это уже половина успеха. С таким человеком всякий с готовностью пускается в разговоры и, очарованный своим превосходством, даже не замечает, что с него уже давно содрали шкуру. Неприметная внешность при больших внутренних достоинствах — вот бесценное сокровище в дипломатии!
— Ну, что ж, хоть мне и не суждено быть послом вашего величества, — весело заметил Войкфи, — все же относительно красавиц селищанок у меня есть план.
— Что ж, послушаем.
— Нас здесь восемь человек. Ваше величество — девятый. Но король есть король, ему пальма первенства! Значит, одну выбирает себе он. Остается на восьмерых две красотки. Так ведь?
— Не совсем, — возразил король. — Одну у меня уже выкупили за два золотых.
— Ваше величество самый расточительный государь в Европе!
— Которую? — спросил Батори. — Если, конечно, это не государственная тайна…
— Девушку.
Батори так и подскочил.
— Как? Девицу за два золотых? Я, государь, объявляю себя мятежником!
— Тем лучше. Я велю тебя арестовать. Будет одним претендентом меньше.
— Что верно, то верно! Нельзя мне восставать на короля…
— А посему в условиях благословленного, мира ты, дорогой Войкфи, можешь смело излагать свой план. Только наперед предупреждаю: если ноги малы, больших сапог не шей.
— Мой план очень прост. Вечером мы отправимся на лужайку за черепичной беседкой и там, на траве, затеем борьбу. Четверо побежденных могут отправляться с богом, куда им угодно, а победители будут бороться дальше. Так мы и порешим дело честно, благородно, по-рыцарски, пока не останемся с кем-то вдвоем.
— Останемся? — передразнил его широкоплечий Канижаи, подчеркнув эгоистичную обмолвку Войкфи. — Хорош гусь!
Матяш только головой покачал:
— Нет, друг мой, из этого ничего не выйдет. Твое благородство на одном колесе, да и то со скрипом катится, а ведь тачка и та о двух колесах бывает. Какой же ты рыцарь, если не подумал даже о желаниях самих женщин? Они тоже некоторое отношение к твоему плану имеют! Для торга нужен и покупатель и продавец. Только для разбоя достаточно одного грабителя. Женщины пребывают под моей кровлей. Дурачиться нам можно, но дурачками быть — не стоит. Веселиться — дозволяется, охальничать — нельзя. Потанцуем с ними немного, и — точка. Так я говорю, Ланселот? Ну что ты так иронически усмехаешься, старина? Я и сам — не архиепископ калочский *. Я не говорю, что даже небольшая шалость — великий грех. Женщина не горшок глиняный, пальцем дотронешься — не расколется. Так что я ничего против не имею, если в пылу танца кто-нибудь из вас обнимет или поцелует какую красавицу. Насколько мне известно, королем Муйко поцелуи дозволены. Но пощечины, которые вы за это рискуете получить, соскрести с физиономии несчастного он уже не в силах. Селищанки приехали просить мужей, и они получат их. Но настоящих мужей, законных. Я уже приказал Муйко так и поступать. Так что, если вам, господин Батори, угодно…
Все захохотали, зная, что мать Батори подыскивала для сына знатную невесту в Польше. Однако к веселому смеху примешались недовольные голоса.
— Не горюйте, господа, — успокоил их Банфи. — Ведь каков смысл слов короля? «Что касается прочего, красавицы пусть ведут переговоры с мужчинами сами!»
Матяш хотел что-то ответить, но в этот самый момент в залу вошел камердинер Петроваи, тот самый, которого послала с вином для кучера. Все присутствовавшие удивленно уставились на него. Что за черт? В руке у камердинера была золотая фляжка.
— Ну, что произошло? — нетерпеливо спросил король.
— Моя сабля! — ликовал Батори.
— В жизни еще не видывал такого чудака, ваше величество, — начал Петроваи. — Я ему передал все, как вы сказали. Он выслушал, взял кувшин с вином, попробовал и говорит: «Плохо дело. Ясно, что золотая фляжка не принадлежит тому, кто ее посылает. Король, чего доброго, мне голову велит за нее отрубить. Если же взять глиняный кувшин, то от доброго крепкого вина я захмелею и тоже голову потеряю. А тому, кто тебя послал, известно, как она мне сейчас нужна». Сказав так, он перелил токайское в какую-то посудину, вино из золотой фляжки в глиняный кувшин, а затем из посудины слил токайское в фляжку. Кувшин с простым вином себе оставил, а токайское в золотой фляжке вот обратно прислал!
Все принялись хвалить кучера, дивясь его поступку.
— Вот это умница!
— Так кому же из нас теперь полагается сабля? — полюбопытствовал Пал Гути.
— Никому, — ответил король. — А вернее — ему, кучеру. Тот, кто умеет так рассуждать, — видно, не обижен ни умом, ни честностью. Дарую ему дворянство.
— Да здравствует король!
— Тише! Не кричите так громко, а то в столовой услышав Да и пора нам уже возвращаться во владения короля Муйко. Пошли.
Их приход оказался весьма кстати. Правда, обед еще не кончился, но уже близился к концу. Придворный этикет давно был забыт, в особенности теми, кто должен был священнодействовать. Старый стольник, которому уже успела надоесть его должность, наотрез заявил Муйко (разумеется, по-словацки), что он больше не намерен преклонять колени, так как у него уже ломит поясницу. Да и главный дегустатор не хотел больше повиноваться и даже пригрозил королю (по-итальянски): «Погоди, сукин сын, попадешься ты теперь мне в руки. Я тебе такого лекарства пропишу, что ты от него на стенку полезешь!»
ГЛАВА VIIIЖенщины выбирают
Муйко и сам уже чувствовал, что тучи сгущаются над его головой, а трон шатается. Все участники обеда так хватили доброго крепкого вина, что не только придворные перестали слушаться своего короля, но даже зал и тот вдруг взбунтовался и пошел колесом у него перед глазами.
Однако возвращение настоящего короля и всамделишних вельмож вразумило Муйко, и он, собрав все свои силы, решил во что бы то ни стало достойно довести порученное ему дело до конца.
Он сделал знак цыганам-музыкантам, чтобы те перестали играть, и в наступившей тишине громким голосом сказал:
— Дорогие мои верноподданные! Прежде чем мы встанем из-за стола, мы желаем осушить вот этот бокал за красавиц селищанок, отеческую заботу о счастье которых мы носим в своем сердце; за тех, что остались дома, но в особенности за наших красавиц, дорогих гостьюшек, один вид которых привел нас в восхищение. Примите же, гостьи наши, по небольшому подарку в память о нынешнем дне и, кроме того, выберите каждая себе мужа. Разумеется, из числа тех моих подданных, что находятся в этом зале.
Предложение короля как громом поразило сидев