— Садись-ка вот сюда, красавица. Ну садись, коли я говорю, и не сердись на меня за то, что я государь. Поближе, поближе, не бойся меня! Ведь короли не кусаются. А была бы ты умницей, то и совсем позабыла бы о том, что я король, — проговорил он и обнял ее за талию.
— Ах, боже мой! — отодвигалась от него Анна. — Ведь что скажут люди, коли узнают, что ваше величество…
И, метнув украдкой грустный взор на Матяша, вдовушка вскочила, а затем с гибкостью змеи выскользнула из его объятий.
Лицо юноши зарделось, в серых глазах вспыхнул лихорадочный огонь, а с безусых губ, словно цветистая нитка с клубка пряжи, полились страстные, обжигающие слова.
— Вот ты какая! — упрекал он. — Как простой слуга я хорош был тебе, а как короля ты меня отвергаешь? Но разве я виноват, что на моей голове корона? И снять ее я не вправе. Вот и стою, дивлюсь розе, ее красоте и нежному аромату, а наклониться к ней, сорвать ее — не могу: упадет с головы корона. Ты понимаешь меня?
— Отпустите меня, ваше величество, молю вас…
Но глаза Матяша были устремлены на Анну. Он так и пожирал ее своим страстным взором.
— Значит, ты не можешь любить меня? Отвечай! Откровенно, безбоязненно — как если бы я был простой крестьянский парень и повстречал тебя где-нибудь у колодца.
Женщина, вскинув голову, возразила:
— Вот в том-то и дело, что не могу я так говорить с вашим величеством! — Сказала, и лихорадочный румянец залил ее лицо. — Не могу я любить того, кого боюсь, а кого люблю — не хочу бояться…
— Значит, ты боишься короля? — вздохнул Матяш.
— Таким величественным, таким недоступным он мне кажется, что кровь в жилах стынет от одной мысли, что я с ним говорю!
Матяш почувствовал, что тут надо менять тактику.
— Ну хорошо, — с напускным безразличием сказал он. — Коли так, король готов смириться с неизбежным. Даже в детские годы не любил я держать в руке пойманную птичку. Стук ее испуганного сердечка причинял мне боль. Тебя я тоже не собираюсь держать в неволе или принуждать к чему-то. Но поскольку о других твоих подружках я позаботился, почему бы мне не сделать и для тебя чего-нибудь! Иди сюда, посидим рядышком, поговорим. Спокойно, по-приятельски обсудим, что я могу для тебя сделать!
Добрым словом королю удалось все же уговорить красавицу селищанку снова сесть с ним рядом, на мраморную лавку.
— Скажи мне, хочешь ты замуж?
— Такова уж доля женская, — смущаясь, отвечала вдовушка.
— Выбрала ты себе кого-нибудь из моих придворных?
— Вы же знаете, ваше величество, кого я выбрала, — возразила Анна, и ее мечтательно-печальный взор скользнул по лицу короля.
— Ну, а кроме меня?
— Никого, никого.
— Ох, и нехорошая же ты бабонька! Разве можно быть такой разборчивой? — воскликнул Матяш. — А ну-ка, сделай мне одолжение, сними с головы ортон, дай еще разок полюбоваться твоими дивными волосами.
— Ах, перестаньте вы! — с улыбкой остановила его вдовушка, на миг забыв, что она говорит с королем. Это было верным признаком правильности избранного Матяшем тона. Одним движением руки Анна сорвала с головы ортон. С этой минуты Матяш больше не мог оторвать глаз от венка ее темно-каштановых кос и дальнейшие вопросы задавал словно механически, рассеянно:
— У тебя, наверное, есть друг сердечный дома?
— И есть и нету, — отвечала Анна горделиво и кокетливо, как говорят с парнями самые красивые и самые неприступные молодушки где-нибудь в деревне, на посиделках, луща кукурузу. Заплетенные в венец косы как бы придали Анне Гергей смелости: что ж, одна корона стоит другой! Пространство, разделявшее их, вдруг сильно сократилось.
— И есть и нет? Это как же понимать? Будь же откровенна перед твоим королем!
И тут-то вдовушка рассказала Матяшу, что есть у нее милый в селе Берецк, подручным служит у мясника. Он взял бы ее за себя, да вот беда — нет у нее приданого. А он согласен жениться лишь на той, у которой в сундуке найдется достаточно денег на собственную мясную лавку.
Вдовушка углубилась в подробности своей истории — о том, что передал ей через тетушку Малнаши мясник Палко Габор в прошлом году на пасху и что она ему на это ответила, — а юный государь тем временем за спиной красавицы протянул руку к ее косам, рассыпал их и принялся играть шелковистыми, щекочущими пальцы прядями, при этом внимательно, хоть и с улыбкой, слушая о невзгодах подручного мясника и его планах на будущее.
Молодушка с таким усердием работала языком (еще бы, тема-то какая!), что и не заметила бы озорства его величества, если бы глупое венецианское зеркало напротив не выдало его.
— Ой, ей-богу, закричу, ваше величество! — испуганно шепнула Анна Гергей.
— Не дурачься! Мы же, видишь, о твоем будущем разговор ведем! Да, так как ты говоришь? Нет, значит, приданого. За этим дело стало?
— То-то и оно, ваше величество.
— Ну, ничего, — подбодрил ее король. — Получишь от меня в подарок столько тучной земли на Шепешском нагорье, — знаешь, которое «Красивым полем» зовется? — сколько своими чудесными волосами оцепить сумеешь, если все волосы цепочкой один к другому свяжешь.
При этих словах короля глаза у Анны заблестели, голова словно хмельная стала, а кровь ключом забурлила. (Недаром же говорят, что трансильванским венграм природа в кровь земли примешала!)
— И это все мое будет? — переспросила она.
— Конечно, раз король дает тебе.
Вдовушка задумалась. Видно было, что мысли унесли ее далеко-далеко, на Шепешское нагорье, которое само себя, по-видимому, считает степной равниной, потому что над ним иногда даже миражи играют, а суровый северный ветер «нэмере» принимает нагорье за море и тоже прилетает сюда поиграть на своей свирели. Видите, даже такие загадочные и величественные стихии способны заблуждаться!
— Но это же очень много земли! — радостно воскликнула Анна Гергей.
— Ну и что ж? Пусть хоть сорок деревень! — подтвердил король.
— Благослови вас господь, ваше величество. Только тогда как же, — побледнела вдруг красавица, и грудь ее заволновалась, — ведь для этого мне пришлось бы все мои волосы у самого корня обрезать?
Король пожал плечами.
— Конечно. Иначе как же мы узнаем, сколько земли тебе полагается?
— Ах, боже мой, какой ужас! Чтобы я своих волос лишилась? Да как вы можете, ваше величество, быть таким безжалостным? Пощадите мои косы!
Король засмеялся и прядью ее волос обвил свою шею.
— Ну хорошо, красавица! — продолжал ласково король. — Тогда остается один-единственный способ, если только ты согласишься… Я вырву у тебя из косы самый длинный волос, а затем мы сосчитаем, сколько у тебя волос, и помножим их на длину первого вырванного. Хорошо?
— Ох, государь, — хитро улыбнулась вдовушка. — Какой же несчастный возьмется сосчитать, сколько у меня волос?
— Такую важную задачу король никому не может препоручить. Придется мне самому этим заниматься.
Тут вдовушка сумела придать своему лицу удивленно-глупенькое выражение. Она знала, конечно, что эта гримаска необычайно идет ей.
— Как, вы сами, ваше величество? Ах, какой же вы добрый человек!
При этом в ее голосе все же прозвучали вызывающие и даже слегка иронические нотки.
— Я-то уж, по крайней мере, не обсчитаю тебя. А иной раз даже один волос за два зачту.
— Да как же, ваше величество! Какой вы, право, выдумщик. И ведь это надолго, должно быть?
— При таких волосах, как у тебя, конечно, надолго. На год, а то и больше. Как тебе будет угодно. Ну, согласна?
Красивая селищанка медленно, молча, в глубоком раздумье размотала прядь с шеи Матяша и, встряхнув головой, рассыпала волосы так, что они закрыли ее со всех сторон, подобно шатру.
— Согласна. Только начинайте сейчас же, ваше величество. Для меры вырвите самый длинный волос. Вот этот. Не меньше, чем полтора аршина. Ой, больно же! Ей-богу, стукну по руке — вскрикнула она, скривив рот, словно собираясь заплакать.
Но когда волос был уже отделен, она улыбнулась королю ласковой манящей улыбкой. Матяш натянул волос между двумя разведенными в сторону руками, и Анна невольно сделала шаг вперед, чтобы тоже взглянуть на него, но тут же покорно закрыла глаза, ощутив, как руки юного короля вдруг обвили ее гибкий, упругий стан.
ГЛАВА XII Райский сад короля
Неподалеку от варпалотского замка, в одном из красивейших уголков Баконьского леса, прохожий еще и поныне может заметить развалины старинного строения. Не частое это зрелище здесь, в дебрях Баконя, седовласого царя лесов. Да и откуда тут взяться развалинам? Ведь ни разбойник, ни жандарм не строят себе жилья. А в Баконе долгое время только эти двое и охотились друг за другом. В годы правления короля Матяша Баконь был совсем еще дремучим лесом, где мощные вьющиеся растения так густо обвивали деревья-великаны, что и дикий-то зверь с трудом пробирался сквозь чащу. Где уж тут людям селиться?! Человеческие следы — какое-нибудь черное пятно среди травы на лесной прогалине, пепелище угасшего костра — и те лишь изредка попадались в ту пору в Баконьском лесу: наверное, разбойники жарили барана или теленка — одним словом, «невешанное мясо». Взвешенного мяса в Баконе никто не едал.
Случалось, что строил себе здесь хижину и какой-нибудь набожный отшельник в те времена, когда отшельничество еще было спокойным и доходным занятием, то есть когда жители окрестных деревень еще носили пустынникам щедрые подаяния. Или кто-нибудь часовенку строил на том месте, где был убит кто-либо из его родичей. Только такие строения и можно было встретить в этом лесу. Что же касается упомянутых мною руин, то они — остатки какой-то усадьбы, и всякий, увидевший их, мог только удивиться: какому же это барину пришла в голову сумасбродная фантазия основать здесь свой очаг?
Лесные сторожа (поскольку ныне уже лес защищают от людей, в старину же, наоборот, людей защищали от леса) и по сей день рассказывают про эти руины:
— Здесь стоял когда-то охотничий домик короля Матяша. Запоздает он, бывало, на охоте, медведя где-нибудь в берлоге разыскивая, здесь и заночует…