Однажды Бог подумал: «Почему бы Мне не завести аккаунт в Живом Журнале?»
«В конце-то концов (так думал Бог), это вполне современный способ общения с людьми — ничем не хуже огненного столпа или горящего куста (кстати, отличная идея для Моего юзерпика!)».
Первые же посты нового юзера привлекли внимание ЖЖ-сообщества. «Прикольный виртуал!» — писали друг другу ЖЖ-исты. Очень быстро Бог стал сначала тысячником, а потом и пятитысячником. Он отвечал на вопросы, отзывался на молитвы, вступал в полемику и даже не банил нахалов, писавших под Его откровениями о Страшном Суде и будущем Вселенной «ниасилил», «боян», «афтар, выпей йаду!» и «учи матчасть!» Он, невзирая на Свое всеведение, каждое утро запоем читал френд-ленту, как-то даже позабыл за этим делом вовремя вывести солнце из-за горизонта.
Однажды утром он с большим удивлением обнаружил в своей почте письмо из Abuse Team. «Дорогой друг, — писала Abuse Team, — на Вашей странице систематически публикуются материалы, оскорбительные для морали, нарушающие приватность других пользователей, возбуждающие расовую и религиозную рознь, гомофобию и классовую вражду». Сначала Бог возмутился, затем на мгновение задумался о том, не перенести ли аккаунт к Мише Вербицкому, потом решил не сдаваться. Написал пост, в котором призвал всех людей доброй воли выступить на Его защиту.
Ничего не помогло — через три дня аккаунт Бога был удален с сервера. (Позже выяснилось, что настучала в эбьюз-тим группа атеистов и фундаменталистов, сколоченная каким-то то ли satana, то ли shaitan. Поговаривали, что под этим именем в реале обретался Папа Римский или Патриарх или они оба вместе).
Та ночь на планете Земля была страшной. Несколько ураганов сформировались на севере Карибского моря и, сметая все на своем пути, обрушились на побережье Флориды. Пара крупных метеоритов вонзилась в пегматитовый щит Скандинавии. В Лондоне вспыхнуло Вестминстерское аббатство.
Ближе к утру Бог несколько успокоился. В конце концов, он сам сотворил этих существ из малой капли и знал, чего они стоят. Он посмотрел вниз, на Землю. В свете утренних лучей его творение было прекрасным. Где-то в диких горах мальчик пас коз. Он только что совершил фаджр, как учил отец, а теперь чистил АКМ. Автомат был памятью об отце, который стал («Инша-Алла», — приговаривал мальчик перед тем, как подумать это) шахидом два года назад. Мальчик ничего не знал про Живой Журнал, и это тоже было прекрасно.
«Джабраил!» — подумал Бог. Архангел возник по Его велению, неизбывно прекрасный. Радуясь умению отчасти угадывать мысли Единого, он спросил:
— Уничтожить Портленд?
— Да нет, — ответил Бог, — это их не спасет. Скажи, как давно в последний раз ты воплощался в пылающий куст?
Чтиво
«И отсекаю все лишнее…»
Сидя на канапе, графиня слушала, как в камере-обскуре потрескивает магний, в то время как Жан отчаянно пытался наладить модную игрушку. Графине хотелось понять, откуда капитану известно про то, что Звездочка растянула себе бабки — видно, кто-то из конюхов оказался без меры болтлив. А ведь бедняга заложил дом — да и не только дом — кто бы мог это подумать? — все, все, что оставил ему престарелый Граф. Зачем? Зачем ему этот отчаянный риск?
— Ведомы ли нам все тайны, скрытые в натуре? — рассуждал между тем вслух Жан. — Если мы полагаем, что да, то мы просто пытаемся уподобить себя демиургу, который замочил кусок глины, дабы сотворить из него разумных тварей. Но сталкиваясь со стихийными элементами, мы понимаем, что отважились играть в опасные игры, подобно детям, которые полагают, что небесный отец не станет их журить. Увы! Скорее какая-нибудь оплошность в расчетах…
Графиня не слушала. «Сперва шикарная шестерка вороных, затем Звездочка… Я подставила себя под удар молвы, хотя мне сказали, ей-богу, что за ценную лошадь он готов стать даже под прямую наводку мортиры». Она вспомнила, что де Мирье ее звали завтра в оперу. Когда же эти глупцы оставят ее в покое. И любимая бонбоньерка к тому же раскололась… За дверью послышались шаги, кто-то из слуг посмотрел в щель между портьер, словно в глазок. В вечерней тишине поместья были слышны пасторальные звуки. Козел проблеял где-то вдалеке.
— Куда я денусь от людской молвы? — сказала громко графиня, не заботясь о том, что подумал Жан. Шесть месяцев под грузом терзаний, следствием одной роковой минуты страстей, измотали ее нервы, и в последнее время ей самой хотелось положить этому конец. Раньше, когда дела капитана еще не пришли в упадок, простые, ясные перспективы дамского счастья представлялись ей, но то, что это ожидание будет тянуться так долго… Словно по тонкому льду идешь через Сену, — думала она, — сделаешь неверный шаг и провалишься туда, где поджидает позор на весь Париж, туда, откуда нет возврата.
Хотелось ей вольной жизни — и муж умирает (хотя в преждевременной смерти его отчасти и ее вина — не уберегла от распутных парижских девок, от пагубного азарта, от ветра в голове. Воспоминания нахлынули и тут же дали другой ход мыслям). А может, и не было никакой любви, и все дело в желании стать владельцем шестерки вороных? Из разговоров с Жюли она знала, что от тех, кто еще ни разу не вращался в изменившемся после Реставрации свете, тех, кто провел бурные времена на службе в заморской колонии, не во Франции, нюхнул там пороху, уже обагрил в крови пальцы, трудно ожидать любви без расчета.
Графиня обмахнулась веером, подарком персидского посланника Сефер-бабы.
— Диавол, вот в ком все дело! — продолжал разглагольствовать Жан. — Я только что вспомнил, какие величественные сцены у Мильтона…
Графине было душно, она закатывала глаза, но Жан ничего не замечал…
— Роза, мистическая роза, все чаше и чаще я возвращаюсь мыслями к ней. Не исключено, что мы живем в последние недели перед концом света. Тем, кто упорствует в гордыне, стоит вспомнить, как скрутили архангелы Люцифера железными цепями, как вопила Лилит, что сидеть ему весь век в огненной тюрьме, страдая от невообразимого горя, которого ни одна живая душа не ведала. А ведь все могло быть иначе. Роза, мистическая роза всепрощения, знала все заранее до начала времен. Да что там знала, она помогала ему, пыталась подсказать путь спасения, но…
«Стричь, стричь плотную зеленую бумагу, — как-то невпопад подумала графиня, — и складывать… Я стала похожа на глупую куклу, дикие мысли мне приходят в голову! Это все духота».
Тут она заметила, что в комнату вошла породистая борзая сука, роняя слюну.
«Опять камердинер не покормил», — подумала графиня. «Да она не слушает! — догадался Жан. — Что-то сестра сильно сдала в последнее время. Все эти кавалеры, которые вьются вокруг по мелкому расчету… Порядка в доме никакого, и собака вот гуляет, будто не знает, где у нее подстилка. Думает ли сестра хотя бы иногда о мистической Розе, о том, что скоро всех нас поставят перед лицом Страшного Судии?»
Жан отошел к стенке, не зная, о чем спросить у совсем уже побледневшей сестры. Вдруг упадет в обморок, с нее станется.
«Вот он — конец света! — думал он. — Завтра падать в обморок будет уже некому. И римская курия просчиталась, не спасет ее капитолийская волчица!»
«У них нет доказательств, нет! — думала графиня. — Один слух ничего не докажет…»
Внезапно раздался грубый стук — непонятно откуда, стучали не в дверь. Жан, который было слегка успокоился, машинально взял в руки растрепанную книжонку, какую-то белиберду, из тех, что любят читать в метрополии — про красивую жизнь и сильные страсти в диких странах.
Читать эту чушь ему совсем не хотелось… От нечего делать он стал рассматривать страницы и увидел, что словно кто-то начал замазывать у него на глазах отдельные слова карандашом, словно хотел посмотреть, что из этого получится.
«Завтра снова на допрос», — подумалось Жану.
Сидя на канапе, графиня слушала как в камере-обскуре потрескивает магний, в то время как Жан отчаянно пытался наладить модную игрушку. Графине хотелось понять, откуда капитану известно про то, что Звездочка растянула бабки — видно, кто-то из конюхов оказался без меры болтлив. А ведь бедняга заложил дом — да и не только дом — кто бы мог это подумать? — все, все, что оставил ему престарелый Граф. Зачем? Зачем ему этот отчаянный риск?
— Ведомы ли нам все тайны, скрытые в натуре? — рассуждал между тем вслух Жан. — Если мы полагаем, что да, то мы просто пытаемся уподобить себя демиургу, который замочил кусок глины, да бы сотворить из него разумных тварей. Но сталкиваясь с о стихийными элементами, мы понимаем, что отважились играть в опасные игры, подобно детям, которые полагают, что небесный отец не станет их журить. Увы! Скорее какая-нибудь оплошность в расчетах….
Графиня не слушала. «Сперва шикарная шестерка вороных, затем Звездочка… Я подставила себя под удар молвы, хотя мне сказали, ей богу, что за ценную лошадь он готов стать даже под прямую наводку мортиры». Она вспомнила что де Мирье ее звали завтра в оперу. Когда же эти глупцы оставят ее в покое. И любимая бонбоньерка к тому же раскололась… За дверью послышались шаги, кто-то из слуг посмотрел в щель между портьер словно в глазок. В вечерней тишине поместья были слышны пасторальные звуки. Козел проблеял где-то вдалеке.
— Куда я денусь от людской молвы? — сказала громко графиня, не заботясь о том, что подумал Жан. Шесть месяцев под грузом терзаний, следствием одной роковой минуты страстей, измотали ее нервы и в последнее время ей самой хотелось положить этому конец. Раньше, когда дела капитана еще не пришли в упадок, простые, ясные