Герион. Других? А ты с ними уже поговорил, Геракл?
Геракл. Нет еще. Успеется.
Герион. Успеется… (смеется). Спеши, герой, может и не успеется.
Фтизий (про себя). Однако, Фтизий, думай! Все кувырком идет. Старый хозяин с ума спятил, пора к новому пристраиваться.
Герион. Спеши, Геракл, спеши! Вот тебе ивовая ветвь — заговоренные затворы открыть на моих коровниках.
Фтизий (про себя). Ведь так и уйдет со стадами, благородный дурак! И подвига не будет. Хозяин мой хоть и безумен, а тонко понимает — какой же подвиг без крови! Этого никто не поймет. Были стада Герионовы — стали Геракловы, подумаешь! Такое на торжище каждый день случается. Сам он то ли не понимает, то ли не может — руки у него чистые, видно. Помочь ему, что ли, а потом все разъяснить. Может, из благодарности с собой возьмет?
Снаружи слышно мычание коров, топот бесчисленных копыт.
Геракл (снаружи). Эхой, эхой! (Хлещет бич.)
Герион (пытаясь привстать с трона). Как сладка месть! Я счастлив!
Подкравшийся сзади Фтизий перерезает горло Гериона скребком. Герион умирает. Фтизий выбегает из пещеры и кричит.
Фтизий. Люди, великий подвиг! Герой Геракл убил в честном поединке людоеда Гериона!
Геракл. Что ты несешь, раб?
Фтизий. Геракл убил Гериона!
Геракл. Ложь! Он мне сам отдал! (Видит окровавленные руки Фтизия). Раб, твои руки!
Фтизий (смотрит на свои руки). Какие руки, хозяин? Ах, это! Это так, чепуха, вино мертвецов.
Геракл. Раб, ты испортил мне счастье бескровной победы! Сейчас я тебя убью! (Кидается на Фтизия.)
Фтизий. Но, но, хозяин! (Ловко взбирается на высокий камень.) Биться я не обучен, но бегаю быстрее ящерицы. Могу и по другому дело повернуть. (Кричит.) Люди, люди, вор Геракл зарезал во сне моего хозяина и угнал его стада!
Геракл. Тебе не поверят!
Фтизий. Почему это? Сколько таких, как ты, и сколько таких, как я? Сколько поверят твоим словам и сколько моим? Других свидетелей нет.
Геракл. Кто ты такой? Что тебе нужно?
Фтизий. Я — человечек Фтизий, коровьи лепешки подбираю. Возьми меня с собой, я тебя везде прославлять буду — в каждом городе, в каждом селе.
Геракл. Как прославлять?
Фтизий: А вот так. Самому мне славы не надо, а в тени героя — в самый раз. Все вина наливают, женщины сами под тебя ложатся. Хожу я в твоей тени, а тень — кровавая. Кто не спросит — всем отвечу. Хорош мне будешь — и кровь честно пролита, а надоешь — на тебя же все и свалю — ничем не отмоешься.
Геракл. Страшно с тобой, раб!
Фтизий. Вот они — наши герои. Для нас стараетесь, а с нами — страшно!
Геракл. Не все такие, как ты!
Фтизий. Кто не такой, тому чужих коров и даром не надо.
Молчат.
Геракл. Слушай, раб! А может ты все стадо себе?..
Фтизий. И?
Геракл. А меня здесь не было. А кто Гериона убил — сам что-нибудь придумаешь, ты же изворотливый.
Фтизий. Какое благородное сердце! Драгоценных коров — навозному рабу! А если сдохнут коровушки, все говорить начнут, мол, не смог раб священных коров уберечь. Нет, твоя добыча, ты и отвечай. А мы уж по бедности попользуемся…
Геракл. Подлый раб, если б я знал! (Хватает меч и пытается перерезать себе горло.)
Фтизий (проворно выбивая меч). Геракл, а какой нежный, прямо как женщина. Раньше надо было думать!
Геракл рыдает.
Фтизий. Вот так они все. Сперва натворят дел, а потом раскаиваются. Ну, нам легче…
(Пинает Геракла.) Давай, пошел!
Геракл ползет на четвереньках впереди стада.
Фтизий. Люди, это великий Геракл ведет к вам стада Гериона. Радуйтесь, выходите с ножами и вертелами. Несколько недель у нас будет много мяса. Кто хочет потрогать мускулы героя или посмотреть его зубы — платить мне по четыре драхмы. Я — Фтизий, раб-навозник, смотрите все, кем я стал! Смотрите, ослы!
Занавес.
Заброшенное святилище
Действующие лица:
Люций, Люцилий — паломники.
Заброшенное святилище на склоне горы, затянутое плющом и кустарником. Появляется Люций, карабкающийся по камням. Садится на камень, спиной к святилищу, не замечая его. Бросает на землю суму.
Люций. Люцилий, иди сюда! Здесь мы отдохнем.
Появляется Люцилий. Садится спиной к святилищу рядом с Люцием.
Люцилий. Уф! Где же оно, Люций? Сколько еще идти?
Люций. Видать, совсем близко. Здесь заночуем, выспимся, к утру будем там.
Люцилий. Позаросли все тропки. А почему никто не ходит, Люций?
Люций. Позабыли дорогу.
Люцилий. Если бы не старик, и мы бы о нем ничего не знали, о святилище. Ничего не скажешь, повезло нам. Любое желание, Люций?
Люций. Любое.
Люцилий. А ты помнишь точно, как он говорил?
Люций. Конечно, помню. Подойти с чистыми помыслами. Душа чтобы была без зависти, без корысти. И громко вслух сказать, чего хочешь.
Люцилий. Это очень просто!
Люций. Проще не придумаешь. Вот, говорят, в Тирепте на алтаре Деметры, тоже сбываются желания. Но сперва нужно достать три скрупулы пепла аравийского Феникса, смешать его с пеплом одного животного плавающего и одного ползающего, завязать все в мешочек и каждую ночь класть мешочек под голову. А потом сказать «Тетра Метра Деметра» и просыпать пепел на четыре стороны света, а потом уж идти просить.
Люцилий. Это куда как сложнее!
Люций. И дольше.
Люцилий. Но если выгорит, заживем, Люций!
Люций. Конечно, заживем. А ты во всем уверен?
Люцилий. Своими ушами слышал, как звенит у нее в тряпках. Зашила в платье, старая, думает, что никто не догадается. Как удар ее хватит, а рядом — никого, кроме меня. Я все быстренько распорю да обратно зашью. Как будто ничего и не было. Братья придут, кинутся смотреть, а я скажу: «Чего ищете? Все наврали люди про нашу безумную матушку, что колдовством наворожила она золото». Да сколько б его там ни было, Люций, все мало! Куда мне до тебя… Вот ты и верно, дело придумал.
Люций. Конечно, земля и стада — это лучше золота. Каждый год с прибытком. Когда его корабль потонет, что ей останется делать? Итак, отец дал ей сроку только до ближайших терминалий, а там уж — отцово слово, отцова воля. Я ему нравлюсь — и ловок, и связи имею.
Люцилий. Давай, я тебе скажу, что придумал, Ты — это святилище, а я вот к тебе обращаюсь. (Становится на колени перед Люцием.) О божество этого священного места! Выслушай мою мольбу: мать моя совсем безумна, лепечет, как ребенок, и не может ступку от пестика отличить. А братья мои все по службе, да и я каждый день до вечера в меняльном ряду. Кто ее за руку проведет? Кто ее накормит? Она по безумию и в колодец свалиться может, и под воз на дороге попасть ненароком. Страшно смотреть, как она мучается, похлебку сама ко рту поднести не может, все только поет да прыгает на одной ноге. Люблю ее по-сыновьи, так пошли ей смерть быструю и безболезненную у меня на руках, чтобы я мог своею рукой закрыть ей глаза! Ни слова ведь лжи, не так ли, Люций?
Люций. Ни слова.
Люцилий. Теперь ты попробуй.
Люций (становясь на колени перед Люцилием): О божество, имя которого мне не известно. Любимую моряк опоил приворотным зельем. Люди говорят, что он с пиратами знается. А она, несмышленая, только о нем думает и ждет с моря, чтобы ложе разделить с ним как законная жена. А распнут его, что с ней станется? Отец наследства лишит и из дома выгонит. Куда она пойдет? А я человек надежный, на службе у префекта и отцу ее нравлюсь. Пусть волна его смоет или отнесет его корабль к берегам савроматов, откуда не возвращаются. И он спасется от позорной смерти, и она — от позорной жизни, да и я буду счастлив! Ну как?
Люцилий. Прекрасно! Ведь он и впрямь пират…
Люций. А мать твоя и впрямь безумна…
Люцилий. Теперь можно и подкрепиться. Где там твой козий сыр?
Люций. И твой бурдючок тоже вынимай!
Люцилий. Сыр бы, конечно, хорошо пожарить. Соберу-ка я хворосту. (Оборачивается и видит святилище. Роняет сыр.)
Юпитер Всеблагой!
Люций. Что? Где?
Люцилий. Там.
Люций оборачивается и тоже видит святилище. Роняет бурдюк.
Люций. Это все ты, голова тыквенная! «Давай, попробуем!..»
Люцилий. Оно все слышало.
Люций. Все твои чистые бескорыстные помыслы.
Люцилий. Сам-то хорош.
Молчат.
Люций. Что будем делать?
Люцилий. Давай спустимся вниз. А завтра снова поднимемся.
Люций. И что?
Люцилий. За ночь оно нас забудет. И подумает, что пришли другие.
Люций. Это только ты, осел, за одну ночь можешь все забыть. У богов память длинная.
Люцилий. Что же делать?
Люций. Я попробую с ним говорить. (Становится на колени.) О божество, покой которого мы ненароком нарушили! Ничего не может укрыться от твоих всеслышащих ушей! Ты, конечно, слышало, что мы тут с моим приятелем Люцилием наговорили. Не нам предрешать твою волю, однако, посуди: ни разу мы с приятелем тебе не солгали и все, что мы сказали, — правда. И то, первое, и это, второе. Ты можешь сказать, что потом мы сказали то, что на сердце, а сперва — то, что изобрел наш изворотливый ум. Но ведь может быть и наоборот. Человеку свойственно порочить себя из скромности, чтобы быть как все. Откуда ты можешь знать, если мы и сами не знаем, что руководит нашими поступками. Если ты поверишь в чистоту наших помыслов, ты не можешь не выполнить наших желаний, если ты и то, что о тебе говорят, — правда. Если же ты поверило больше нашим суетным словам, то твои помыслы нечисты, и ты предполагаешь в человеке прежде всего дурное. Тогда и твое желание, чтобы наши желания не сбылись, не исполнится. Ведь, если верить мудрецам, и божество не может быть выше своих же собственных законов.
Из глубины каменного алтаря раздается звук, похожий на скрип.
Люцилий. Услышало, услышало!
Люций. Да, но что оно сказало: да или нет?
Люцилий. Давай снова спросим: если «да», пусть скрипнет один раз, если «нет» — два.