— А-а-а!!! — орал Агап. — Они у меня попляшут!
Новая очередь прошлась над площадкой.
Слава с Кидом вскочили на ноги.
— Ты, козел! — кричал Слава.
— Прекрати! — кричал Кид. — Прекрати, пожалуйста.
Агап упорно смотрел вниз и кричал:
— Вот он! Вот она, сволочь ушастая! Я говорил, что он здесь лишний? Говорил! И получай!
И правда, у самого леса виднелся кролик. Пулемет опять заработал, вокруг удиравшего животного взлетали вверх комья земли.
Слава с Кидом кричали что-то предостерегающее, когда Агап наконец прекратил стрельбу.
— Ушел, кажется, — пробормотал разочарованно.
— Ты, вонючка, — орал Слава. — Ублюдок свихнувшийся, козел паршивый!
Агап встал перед ними на краю крыши и сказал торжественно:
— Я знал, что вы будете оба нелояльны. А поскольку с этого момента остров объявляется мной на осадном положении, вы переходите оба в состояние вне закона. Я в любой момент, согласно правилам, могу вас прекратить! Идите и ведите себя хорошо!
Наступила пауза, которую прервал Слава:
— Пошел ты, знаешь куда?
И двинулся к бункеру. Агап отпрыгнул к пулемету, навел его на Славу. И сказал очень спокойно:
— Не двигайся.
Слава стоял, глядя на Агапа, тот смотрел на Славу, но через прицел. Неожиданно Слава успокоился и сказал:
— Давай…
И сел на землю.
Агап смотрел на него через прорезь, руки его едва заметно подрагивали. Потом, будто приняв какое-то решение, встал, усмехнулся:
— Дурак. В себя не стреляю…
Балору. «Mission of Holy Heart». В церкви перед отцом Джошуа стояли Белью и Белов. Священник держал в руках узкую полоску фотопленки и внимательно рассматривал ее на свет.
— Очень интересно! — наконец промолвил он. — Нет, этих я не знаю. Хотя… Нет, не знаю!
— Есть ли возможность передать их нашим друзьям, прямо сегодня? — спросил Белью.
— Да, разумеется, да! Я отправляюсь прямо сейчас, вы можете передохнуть в миссии.
Белов и Белью переглянулись между собой.
— Вряд ли нам дадут особенно отдохнуть, — сказал Белью.
— Что такое?
— На подлете нас не могли не видеть с катером береговой охраны. Учитывая то, что нас начали ловить еще на Амау… Лучше не подвергать опасности ни себя, ни вас…
В это время снаружи послышался скрип тормозов останавливающихся тяжелых машин.
Лица Белова и Белью напряглись.
— Уходите через дверь за алтарем, — сказал священник. — и возьмите мой джип. На втором повороте пойдете вправо. Эта дорога уходит в горы. Она очень тяжелая, но если у них нет вертолета, им нипочем вас не догнать. Я справлюсь сам.
Белов и Белью без лишних уговоров скрылись за алтарем. А священник смотрел им вслед все тем же молодым, слегка затуманенным взглядом.
Дверь церкви распахнулась, и в нее вломился десяток местных солдат под руководством какого-то чина. В церкви никого не было, кроме коленопреклоненного молящегося священника. Оценив взглядом обстановку и кинув взгляд на распятие, чин молитвенно сложил ладони, пробормотал: «Алла акбар!» и мотнул головой, показывая солдатам, что здесь делать нечего. В это время снаружи взревел мотор рванувшего джипа, и толпа с топотом кинулась из церкви.
Через ворота миссии вылетел наружу маленький джип, а за ним следом — тяжелый грузовик с солдатами и бронетранспортер.
Отец Джошуа вышел из церкви, оглянулся кругом — никого, — сел на велосипед и выехал за ворота миссии.
По узкой, петляющей серпантином горной дороге, вереща тормозами на каждом повороте, мчался маленький джип. Изрядно отставшая боевая техника тем не менее не сдавалась. Тут Белов, сидевший за рулем, начал внезапно сбрасывать скорость.
— Ты что! — закричал Белью, пытаясь выхватить руль.
— Сиди, сиди! — уверенно шептал сквозь зубы Белов.
На крутом повороте, ограниченном с одной стороны пропастью, а с другой — утесом, грузовик нагнал джип, шедший по самому краю дороги, и начал обходить его, сгоняя в пропасть. Тут джип резко ускорился и, каким-то чудом оставшись на дороге лишь парой колес, снова зашел вперед грузовику. Тот не успел отреагировать, бронетранспортер торпедировал грузовик в бок — и вся куча металла рухнула в пропасть.
Под ярким солнцем, высоко в горах, там, где даже в тропиках уже прохладно, ехал джип.
Белов и Белью молчали.
— Как дела, Джек? — спросил Белов.
— Дела о’кей. По-моему, мы сделали то, что хотели. По крайней мере, я.
— Нет, я тоже не в обиде, — усмехнулся Белов, — по крайней мере, теперь я знаю, что для тебя то, что мы увидели, тоже в новинку.
— А значит, и делить нечего, — закрыл тему Белью. Немного помолчал и добавил:
— Майкл Белью.
Белов, не шевельнув и мускулом лица, сказал так, будто это относилось не к нему:
— Виктор Белов.
— Мне это уже давно стало ясно, — сказал Белью.
Белов удивленно поднял брови.
— По тому, как ты загибал пальцы там, у вертолета, — сказал Белью и показал.
— Ч-черт! — ругнулся Белов.
Белью раскатисто захохотал, за ним и Белов.
Джип ловко вилял на крутых горных поворотах, с одной стены уклоняясь от отвесной скалы, с другой — едва не падая в пропасть.
Белов, молча улыбаясь, вел машину. Белью смотрел на дорогу. И тут, за очередным поворотом, метрах в десяти от них, прямо посреди дороги показался человек. Он стоял, спокойно улыбаясь, и через секунду должен был неминуемо оказаться под колесами.
Белов выругался и инстинктивно рванул руль в сторону.
Джип перепрыгнул через низкий бортик, отгораживавший дорогу от пропасти, и ринулся вниз. Машина падала, постепенно переворачиваясь в воздухе. Когда снизу донесся взрыв, человек все еще стоял на дороге и улыбался. Это был Агап.
Слава тащил в руках две упаковки с пивом, Кид шел следом с полиэтиленовым мешком, набитым едой. Слава говорил сердито:
— Хорошо, хоть еды не оставил, твой любимчик…
Вместо ответа Кид фыркнул, Слава продолжал:
— Мне в тот раз так и хотелось тебе по физиономии треснуть…
Кид шел молча.
Они сидели на берегу, ели, пили пиво, причем Слава смотрел на Кида, потом сказал:
— Почему, а?
— Что почему? — не понял Кид.
— Потому что есть в тебе что-то такое… Не ухватишь.
Кид улыбнулся неопределенно, Слава хотел было что-то сказать, но со стороны бункера раздался громкий звук. Сперва проскочили многократно усиленные звуки «Lode runner», потом прозвучали первые аккорды песни.
Они сидели молча и слушали. Обстановка была романтичной до неправдоподобия. Океан, пляж, волны, остров… Кид странно смотрел на Славу и вдруг осторожно прикоснулся к его плечу рукой. Слава непонимающе взглянул на него, Кид смущенно улыбнулся. Тогда Слава чуть-чуть отодвинулся от мальчишки.
Над островом звучала песня.
мне снятся собаки, мне снятся звери
мне снится, что твари с глазами, как лампы,
вцепились мне в крылья у самого неба
и я рухнул нелепо, как падший ангел
я не помню паденья, я помню только
глухой удар о холодные камни
неужели я мог залететь так высоко
и упасть так жестко, как падший ангел
Огромный стадион был заполнен темной людской массой. Огромные прожектора светили сверху, но там, внизу, все равно было темно. Тысячекратно усиленная, звучала над людьми песня. И едва заметно покачивалось людское море, ровным слоем покрывавшее трибуны и все поле стадиона.
прямо вниз
туда, откуда мы вышли
в надежде на новую жизнь
прямо вниз
туда, откуда мы жадно смотрели
на синюю высь
То тут, то там появлялись на поле огоньки. Люди зажигали свечи и поднимали их над головами.
Вскоре весь стадион светился тысячей колеблющихся на ветру огоньков.
я пытался быть справедливым и добрым
и мне не казалось ни страшным, ни странным
что внизу на земле собираются толпы
пришедших смотреть, как падает ангел
и в открытые рты наметает ветром
то ли белый снег, то ли сладкую манну
то ли просто перья, летящие следом
за сорвавшимся вниз, словно падший ангел
В комнате, перед цветными мониторами, на которых была картинка того самого стадиона, сидел Винс, продюсер. В соседнем кресле сидела шикарная девушка азиатского происхождения, рядом склонилась над пультом пара служащих.
— Отлично, говорил Винс. — Концерт без исполнителя, но с каким количеством слушателей! И одновременно на шести стадионах да в разных странах! Такое мне и не снилось!
Рядом с ним томно улыбалась девушка.
Горели свечи на мониторах.
прямо вниз
туда, откуда мы вышли
в надежде на новую жизнь
прямо вниз
туда, откуда мы жадно смотрели
на синюю высь.
Горели свечи на стадионе. И когда отзвучали последние аккорды, качнулось, задвигалось людское море, зашумело.
И над этим морем вдруг разнесся голос Агапа:
— Человечки, привет! Вам нравятся мои песни! О’кей! Вы не знаете, как меня зовут, а я не знаю, как зовут каждого из вас. Но это ведь не главное. Я хотел, чтобы вы успели меня полюбить. И я пел для вас.
Людское море молча слушало, все еще горели свечи в руках.
Слушал, всем телом подавшись вперед, продюсер. Перед ним на мониторе горела картинка со стадионом. Агап продолжал:
— Теперь я уверен в том, что вы меня любите. Настало время поговорить начистоту. Я хочу дать вам нечто большее, чем музыка, нечто большее, чем счастье, я хочу дать вам Справедливость.
— Что он делает!.. — простонал сквозь зубы Винс.
— Выключить вещание? — быстро спросил служащий.
— Бесполезно. Это слушает сейчас весь мир.
Агап говорил:
— Я хочу освободить вас от тирании, о которой вы не подозреваете, хотя и страдаете от нее — от тирании имен.
Слушал Винс, слушал стадион.
Над Эйфелевой башней гремел голос: