— Я даю неделю на то, чтобы каждый из вас отказался от имени. Я даю неделю правительствам ваших стран, чтобы они отменили названия этих стран, городов, рек, всего, что как-то называется.
В Кремле, в кабинете с высоченным потолком, украшенным лепниной, слушали радиоприемник двое молодых людей в темных костюмах и с серьезными лицами. Приемник говорил, слегка гнусавя:
— Разумеется, речь идет не только об именах, которые записаны в ваших документах — речь идет и о всяческих кличках, воинских и ученых званиях, должностях, тюремных номерах — обо всем том, что превращает нас в вещи, которые можно переписывать, регистрировать. Я освобождаю вас от тирании имен, когда имя определяет, кто ты, что ты, какие имеешь права и какие обязанности.
На острове стояли перед бункером Слава и Кид. Задрав головы, они смотрели на выставленные на крыше колонки, из которых несся все тот же голос:
— Не всем это понравится. В первую очередь это не понравится тем, кто раздобыл хорошее имя, дающее право на власть. И все, что я говорю вам, не воззвание! Это — ультиматум! Вы можете меня не слушать, пока не узнаете, что есть сила, которая заставит вас слушать меня. Спросите у ваших правительств, которые с таким вниманием смотрят сейчас в космос! Они все знают, хотя и не подают вида! Если мои требования не будут выполнены в течение недели, месть будет страшной! И я надеюсь на вашу помощь, человечки! Завтра в тот же час и на той же волне я буду петь и говорить для вас. Чао!
Голос умолк, колонки немного пошипели еще и стихли. Остались шум, ветер и рокот волн.
Слава трясся от злости.
— Я ему мозги наружу вышибу! — захрипел он, наконец. — Я его так разделаю, мать родная не понадобится!
И одним скачком долетев до двери, забарабанил по ней кулаками.
— Открывай, сучья кровь! — орал Слава.
Кид стоял рядом и не понимал, в чем дело.
— Ты что? Ну и что тут такого?
— Как что?! — Слава оторвался от двери. — Он захапал мои песни, он захапал мое имя! Мне все равно, что там он несет, мне наплевать на его дурацкие идеи. Мне вообще наплевать! А песни мои! Только мои!
Кид так ничего и не понял, Слава опять начал колотить в дверь, рассыпая проклятия и угрозы. Он требовал открыть и принять кару.
И дверь открылась. В проеме стоял спокойный Агап. И смотрел на Славу. Тот тоже смотрел на Агапа, стараясь сдерживать дыхание.
Агап сказал:
— Ну? Что?
Слава стоял молча.
— Ну, давай, давай, — говорил Агап, — песни у него захапали… Борец за нравственный прогресс…
Слава все стоял. Агап наклонился куда-то вбок и выставил на землю перед дверью упаковку с пивом.
— Вот твое.
И закрыл дверь. Слава стоял перед ней и думал.
По печальным аллеям парка скользили тени прогуливающихся и явно больных людей в казенной одежде. Им навстречу шли журналист и врач и вели между собой беседу.
— Да, я, конечно же, его помню, — говорил врач, — во-первых, редкостная картина болезни, во-вторых, бегство у нас, конечно же, не ЧП, но чтобы убежал и не вернулся живым или мертвым, — такое редко бывает. Психический больной, он обычно очень предсказуем, вопреки общему мнению. Всегда известно, где его искать.
— Вот вы сказали, редкостная — это какая? — переспросил журналист.
— Понимаете ли, яркий и связный бред обычен для шизофреников, но чтобы до такой степени!.. Как правило, выделяются более важные связи, а деталей нет. А тут — прямо как настоящий мир, настолько все проработано.
— А в чем же была суть его навязчивой идеи?
— Вы с ним знакомы? Нет? Жаль. Никогда в жизни я не встречал более доброго и безобидного человека, может быть, слишком доброго и безобидного. И талантливого при этом. Он боялся любого действия, в любом поступке видел насилие. Даже в словах.
— В словах?
— Да, в словах. И как это часто бывает при шизофрении, он выдумал себе заступника, alter ego, второе я, способное ответить насилием на насилие. Ненавидел его, разумеется, боялся. Боялся, потому и убежал. От него, то есть от себя, и убежал. Жаль, боюсь, он все-таки погиб.
Журналист прошел по подмосковному перрону к дверям электрички, двери с шипом захлопнулись.
Он сидел в пустом дневном вагоне, смотрел в окно, думал о чем-то печальном.
За спиной его с шумом открылись и закрылись двери в тамбур, но кто обращает на это внимание.
Он смотрел в окно, когда резкий удар отбросил его голову вперед, второй удар, третий сыпались и сыпались…
Два подростка молотили его изо всех сил. Наконец один сказал:
— Да ладно…
— Сука! — рявкнул второй, последний раз пиная нелепо свернувшегося на полу человека.
— А кто он такой? — спросил первый.
— Черт его знает, — ответил второй, выворачивавший карманы. — Пошли!
Они выскочили в тамбур, тут второй крикнул:
— Погоди, этот глазастый сказал обязательно сумку принести, какая будет.
— Чуть не забыли, и правда, — спохватился первый, побежал назад.
Они сошли на пустынной платформе, в руках их был кофр журналиста.
Пентагон.
В кабинете сидели трое ответственных чинов, а вокруг все было засыпано газетами всех стран и языковых групп. Чины думали.
Один из них держал в руке фотографии, сделанные Беловым и Белью. На них были Слава, Агап и остров.
— Так Белью в последний раз появился не один? — спросил чин.
— Да, — ответил сидевший рядом, тот самый, который напутствовал Белью перед отъездом. — Но кто второй, нам не известно. Оба погибли.
Старший смотрел на фотографии, сказал печально:
— Жаль Белью. Я его помню, отличный парень. Но — хорошо, что нам известно об этих двух?
В разговор вступил третий чин:
— Один не идентифицируется, а второй, оказалось, достаточно наследил, но главным образом по линии федерального ведомства по борьбе с наркотиками. Агап Аристопулос, грек, маленькие делишки с привкусом, несколько психиатрических клиник… Картина малоприятная и малоинтересная.
Главный чин задумался. Третий продолжал:
— Неприятнее всего эти газеты. Шума выходит больше, чем мы предполагали, определенную информацию так или иначе придется давать.
— Подумайте, какую именно, — сказал главный. — Но, разумеется, не эту.
Он бросил фотографии на стол.
— В любом случае прекрасный шанс доказать, что мы еще нужны. Чтобы госдеп не забывал о нас. И с новыми московскими друзьями — лучший повод для контактов.
Двое других были согласны.
На городском кладбище шли похороны журналиста. На отшибе от близких друзей и родственников стоял астроном с печальным и несколько запойным лицом. К нему незаметно приблизился человек. Один из участников бесед под портретом Дзержинского.
— Валерий Александрович? — спросил он негромко.
Астроном удивленно повернулся к незнакомому ему товарищу. Тот открыл у него перед глазами красную книжечку и сказал:
— Отойдемте-ка в сторону.
По пустынной дорожке кладбища шли двое.
— Валерий Александрович, но нам важно именно ваше мнение, — говорил человек в штатском.
— Мое? — усмехнулся криво ученый: — Вы у меня опечатали даже записную книжку, а теперь меня же и спрашиваете. Неужели вам, с вашими возможностями, нужно консультироваться у меня, а не у Президента Академии наук, скажем?
— Если мы с нашими, как вы говорите, возможностями обращаемся именно к Вам, значит, так нужно. Валерий Александрович, это действительно важно!
— Хорошо, — покорно вздохнул тот. — Конечно же, я продолжал думать на эту тему. Голову мою, вы ведь, кажется, еще не засекретили? И пришел к своим выводам, к которым, почему-то не смогли или не захотели прийти другие. Обе гипотезы — и астероид, и НЛО — неверны.
— Почему?
— Траектория, которую описывает этот объект, может существовать в одном единственном случае. В случае если он не имеет физической массы.
И астроном повернулся к собеседнику, глядя в глаза и пытаясь понять реакцию того. На него смотрели непроницаемые глаза собеседника. О чем он думал?
Пункт связи «Hot line».
На внушительном пункте горели разнообразные огоньки, а венчали их два индикатора, над одним из которых помещалась табличка с изображением американского флага, а над вторым — советского.
Эти индикаторы были немы, пока не захрустели, не зашипели первые, подготовительные сигналы. Оба индикатора дрогнули.
Наконец один из них заискрился огоньками:
— Доброе утро, господин Президент!
— Morning, glad to hear you!
(В течение всей беседы конвульсивные движения индикаторов пародировали особенности голосов великих собеседников, включая покхекивание, многозначительные паузы и что там еще. По нижнему краю экрана заструились субтитры переводов, соответственно, на русский и английский).
— I’ve gotten from Mr. States Secretary your memorandum saying you won’t consider necessary any blitz summit. Your arguments persuade me. Really I cannot give too much importance to that dubious affair. Anyway at least some part of this story is factual, so we have to decide. No one can deny our common responsibility for human civilization.
— Я разделяю Вашу глубокую озабоченность и полагаю, что в данном случае имеется прекрасная возможность для совместных действий, предусмотренных нашими соглашениями. Поскольку и по вашим и по нашим данным объект не желает поддерживать контакт ни с одним другим передатчиком, необходимо установить наш контроль над безымянным островом. Однако я рассчитываю на Вашу помощь в смысле получения соответствующих полномочий от законного правительства этой страны.
— Oh, you can be sure. I’ve just received a formal approval from Mr. Abdullah Abu Dullah Habdu… Bullah Habibi … Well, anyway he said yes.
— Я думаю, что мы могли бы немедленно дать поручение главам соответствующим ведомств. Я надеюсь, господин Президент, что успех этой операции еще раз продемонстрирует всем нашу приверженность новому мышлению и общечеловеческим ценностям.
— I couldn’t agree more. By the way, what kind of weather you have today in Moscow? Quite nasty they say?