С каждым сказанным и написанным словом носитель будет выделять фрагменты чужеродного кода.
ИММУНИТЕТА НЕТ НИ У КОГО.
Ренегаты гламура
1. Разбить витрину изнутри
Агрессивной породе приматов из рода Homo свойственно отсчитывать эпохи от разрушения какого-нибудь крупного архитектурного сооружения: Вавилонской башни, Бастилии, Берлинской стены или небоскребов WTC. Такова человеческая природа: ломать, как известно, не строить. Первое гораздо увлекательнее. Для нас, поневоле слезших с дерева, любой дом со временем становится клеткой. Даже если в нем светло, тепло и много бананов.
Победив в семидесятилетней войне, западный мир остался, в известной степени, наедине с собой. Новые оппоненты, какую бы опасность они ни представляли, не могут справиться со старыми. Хотя бы потому, что тянут не в будущее, а в прошлое. Поэтому все нерастраченные разрушительные силы обитателей клетки «люкс», — которая в современном гуманном варианте имеет вид заваленной товарами и освещенной огнями рекламы и мерцанием мониторов стеклянной витриной, — обратились на саму среду обитания.
Разумеется, самокритика всегда существовала внутри того, что именуют «современной цивилизацией». Но перед лицом общего врага острота ее часто сглаживалась страхом предстать в его глазах слишком слабыми и неуверенными в себе. В новой ситуации, когда, по словам одного из героев этого очерка, французского писателя Фредерика Бегбедера, «Первый мир дохнет от обжорства, второй — от зависти, а третий — от голода», страх не то чтобы исчез — вместо одного источника он теперь питается тысячами причин. Конкретный страх превратился в абстрактный, а от абстрактного страха — один шаг до страха панического.
Лучше всего это многообразие страхов отражается на экране голливудского кинематографа: если тридцать лет назад в девяноста случаев из ста миру грозил ядерный кулак Москвы, то теперь вирусы, инопланетяне, террористы, зомби и астероиды атакуют человеков со всех сторон с рвением голодной комариной стаи, у которой нет ни вождя, ни знамени.
Никогда еще за всю новейшую историю белой расы ощущение «вывиха времени» не было такой популярной, если не сказать банальной эмоцией для огромного количества людей — причем совсем не обязательно невротических интеллектуалов или профессиональных смутьянов. Проявляется это ощущение по-разному — и в виде энергичного, но, по сути, аморфного движения антиглобалистов, и в виде одержимости поп-культуры апокалиптическими сюжетами — да и пресловутая политкорректность, если задуматься, по сути сводится к пораженческой в моральном плане позиции «делайте, что хотите, только нас не трогайте». И, разумеется, в том, что пишут писатели. Не все, конечно, а те, которые ставят под сомнение радости жизни в клетке-витрине, а иногда даже призывают разбить стекло изнутри, не дожидаясь, пока это сделают снаружи обитатели менее комфортных клеток.
Таких писателей немало, и ряды их, судя по всему, растут. Пишут они по-разному и на разных языках, их объединяет не столько какая-то общая литературная школа, сколько общее ощущение пленников «человеческого зоопарка». Читатели одного из них неизбежно приходят к другому. Да и сами они все время ссылаются друг на друга — Бегбедер на Уэльбека, Уэльбек на Эллиса, Эллис на Паланика и так далее.
Вот, пожалуй, об этих четырех именах и стоит поговорить — не в последнюю очередь потому, что главные их книги уже вышли или вот-вот выйдут на русском, их читают и обсуждают обитатели нашей клетки, споря о том, в какой степени мы способны разделить их недовольство банановым раем.
2. Банда четырех
Брет Истон Эллис, Чак Паланик, Фредерик Бегбедер, Мишель Уэльбек. Что общего между ними — двумя бравыми американцами с Западного побережья и двумя невзрачными французами? Между профессиональным писателем и автомехаником, преуспевающим креативщиком и несостоявшимся агротехником? Что общего между шизоидным стилем Эллиса, кинороманами Паланика, балансирующим на грани бульварной журналистики Бегбедером и тягучим, как какой-нибудь Селин, Уэльбеком?
Прежде всего, самое очевидное — возраст. Всем лидерам новой «литературы протеста» или под сорок или слегка за. Музыканты созревают раньше писателей — родись они музыкантами, быть бы им панками. Впрочем, с поправками на консервативность и интеллектуальность литературы как вида искусств, панки они и есть. Разрушительный пафос, ощущение вкуса блевотины, подступающей к горлу, как только откроешь глаза, брутальный взгляд на секс и подчеркнутое внимание к импульсивному насилию — все это понятия из панковского лексикона, пусть и изложенные другим языком.
А там, где панк, там скандал — второй общий знаменатель нашей четверки. Роман Бегбедера «99 франков» привел к его увольнению из крупнейшего рекламного агентства «Young & Rubicam», где он проработал без малого десять лет. Принесший славу Эллису «Американский психопат» был снят из планов издательства «Simon & Schuster» после забастовки сотрудников, отказавшихся редактировать и верстать текст, а затем спровоцировал череду судебных исков против писателя, как со стороны феминистических организаций, обвинивших автора в женоненавистничестве, так и со стороны родственников жертв некоего канадского серийного убийцы, действовавшим в точном соответствии с рецептами героя романа, серийного убийцы Патрика Бэйтмена. Чак Паланик не раз вызывал острый интерес у американских спецслужб, заинтересовавшихся удивительным в деталях сходством конспиративных технологий в его текстах с реально применяемыми. Но чемпион, безусловно, Мишель Уэльбек, выход каждой книги которого сопровождался пышным букетом скандалов, обвинений в порнографии и расизме, венцом которых стало судебное дело по серьезной статье (пропаганда расовой и религиозной розни), возбужденное против романиста после публикации «Платформы» сразу четырьмя крупнейшими мусульманскими организациями. (К тому моменту, когда вы будете читать этот номер «ОМа», суд уже начнется и, возможно, даже завершится, так что станет известно, разделит ли «несносный Мишель» участь не менее несносного Эдички).
Еще один общий знаменатель этих истинных детей-бунтарей «электронной деревни» — их, скажем так, мультимедийность, под которой в данном случае понимается стремление проявлять себя в самых различных аудиовизуальных областях. Пожалуй, один только Брет Истон Эллис довольствуется классическим образом жизни писателя. И Бегбедеру, и Паланику, и Уэльбеку одной литературы для счастья мало. У последних двух есть записанные компакт-диски, Уэльбек также подвизается в профессиональной фотографии и кинодокументалистике. Бегбедер сочиняет и издает при помощи друзей-художников комиксы, а также является автором трудно даже сказать к какому жанру относящегося проекта — альбома-вырезки одежек для Барби, в котором модели одежды для сусальной королевы девчоночьих грез разработали Армани, Габбана, Готье и прочие короли haute couture: иногда на полном серьезе, иногда — с известной долей иронии. Оставил след этот неутомимый человек и в электронных СМИ: на RTL в качестве ведущего книжной передачи «Маска и перо», а теперь на Canal+, где он начал вести собственное весьма популярное ток-шоу «L’Hypershow».
И конечно же, мимо столь яркой и насыщенной действием и пикантными сценами прозы не мог пройти кинематограф: «Бойцовский клуб» Дэвида Финчера с блестящим дуэтом Брэд Питт / Эдвард Нортон и «Американский психопат» Мэри Харрон с Кристианом Бэйлом в роли Патрика Бэйтмена принесли авторам романов-прототипов международную популярность среди нечитающей публики. Французам, с их переживающий упадок киноиндустрией, повезло меньше, однако фильм по первому роману Уэльбека «Расширение пространства борьбы» режиссера Филиппа Ареля (который в настоящее время завершает экранизацию главного шедевра писателя, «Элементарных частиц», отмеченного Дублинской премией — самой большой, кстати, в денежном выражении литературной премией) тоже стал заметным событием.
И все же главное, что объединяет в восприятии публики героев нашего очерка, — не эти моменты внешнего сходства, а, безусловно, тема.
3. Регенераты гламура
За полтора века придуманное бородатым Марксом понятие «отчуждения» претерпело удивительные мутации. Из узкой и далеко не всякому сердцу близкой области отношений между работником и хозяином фабрики понятие это распространилось почти на все области человеческой жизни. Теперь мы все — рабочие на огромной фабрике, которая принадлежит непонятно кому и производит непонятно что, а главное — непонятно зачем. Причем это самое «непонятно что» уже даже невозможно подержать в руках — товаром стала не вещь, а ее название, брэнд, имидж, слоган — произвольная ценность, которая часто остается ценностью лишь несколько часов, а то и минут.
На этой фабрике кажимостей (или — на языке интеллектуальных зануд — симулякров) «ценность человека определяется его экономической эффективностью и сексуальной привлекательностью» (М. Уэльбек). Последнее, впрочем, временно, покуда новых людей еще производят по старинке, традиционным методом. В романе того же Уэльбека «Элементарные частицы» общество переходит к клонированию и сексапильность становится излишней. Кажимость пронизывает все, она — истинный хозяин этого мира, а не владельцы миллиардов (которые — миллиарды — тоже кажимость, как известно любому, кто играл на бирже). Недаром в «99 франках» Бегбедер пишет, что мы похожи на террористов, которые, захватив самолет, обнаружили, что в кабине нет пилота.
Если согласиться с изложенным выше взглядом на современный мир, то нетрудно понять, почему гнев и ярость «нового сопротивления» обрушиваются в первую очередь на те области человеческой жизни, где засилье кажимости наиболее очевидно — биржевую игру и потребительский снобизм (Эллис «Американский психопат»), корпоративную этику и политкорректность (Паланик «Бойцовский клуб»), фэшн-индустрию и гламур (Эллис «Гламорама» и Бегбедер «Каникулы в коме»), мир рекламы (Бегбедер «99 франков»).
Гламур, пожалуй, — высшее воплощение кажимости, поскольку он графически отражает ее царство на глянцевой бумаге. Отвергнуть гламур, стать его ренегатом — заманчиво, потому что кажется, будто таким образом удастся вернуться в мир истинных ценностей. И хотя в прямом смысле «ренегатом гламура» можно назвать одного только Бегбедера, бывшего хроникера «Vogue», а затем сотрудника таких столпов рекламы, как BBDO и «Young & Rubicam» («В глаза, я сказала — смотреть в глаза» (Wonderbra), «Зачем ездить из Орли в Хитроу, когда можно ездить из Парижа в Лондон?» (Eurostar) и, разумеется, «Ммм, Danone!» — это все его рук, а точнее головы, работа), в смысле переносном именно в отречении от глянцевого иконостаса гламура заключается пафос этой генерации писателей.
Но гламур коварен, ибо всеяден. Отступник для него — всего лишь информационный повод. Одного отречения недостаточно — тебя сделают звездой именно потому, что ты отрекся. Пока ты находишься внутри витрины, ты все равно выставлен на показ как один из участников ярмарки тщеславия. Следующим шагом за отречением становится разрушение. Поэтому окончательным ответом героев антигламурного романа оказывается террор. Необязательно политический — как раз лучше всего, когда этот террор аполитичен, абсурден, вздорен — таким он, в сущности, оказывается и у Эллиса, и у Паланика, и у Бегбедера. Против кого он направлен — против сексуальных партнеров, как у героя «Американского психопата», старушек-процентщиц, как у героя «99 франков» Октава, или против всех подряд, как в «Гламораме» или «Бойцовском клубе», — дело десятое. Главное — чтоб стекло звенело и осколки летали.
Впрочем, разве террор — не очередная кажимость в глянцевом зеркале, а Бен Ладен — не герой видеоклипа, как доказал нам Эминем? Круг замыкается, витрины вложены одна в другую, как на какой-нибудь картинке Эшера. Стекла можно бить до бесконечности. И если это так, то уже не кажется столь радикальным вывод героя «Элементарных частиц» Мишеля Джерзински — история человечества закончилась, пришла пора заменить человека другим видом.
4. Заключение, или особенности национальной витрины
Пафос писателей «нового сопротивления» воспринимается в России пока с трудом. Из произведений рассмотренной здесь четверки большой коммерческий успех имел только (спасибо Голливуду!) «Бойцовский клуб». Критика относится к сокрушителям нового Вавилона-Левиафана настороженно. Читатель предпочитает млеть над многозначительными сказочками Пауло Коэльо, дремучей рефлексией Мураками и детективным постмодернизмом для бедных в исполнении Переса-Реверте. А последние фортели Уэльбека с его призывами к необходимости большой войны между цивилизациями или назначение Бегбедера официальным пиарщиком кандидата в президенты от компартии Франции вообще вряд ли могут быть восприняты местной образованной публикой адекватно. Хорошо это или плохо? Сразу ответить трудно.
Однако следует помнить: даже самые сладкие бананы рано или поздно приедаются. И тогда взгляд неизбежно натыкается на накрывший тебя стеклянный колпак.