«Приключения Гулливера» теперь у старухи Мавриной. А. С. Пушкин, «Полтава», у Воеводиных. «Русские сказки» у Лапиных. У деда Клюева «Дон-Кихот».
И Фильке выпало десять книг. Смотрит Филька — вот неудача. Все десять не на русском, на другом, непонятном они языке. И хотя бы одна с картинками!
И только Варьке, а Варьке всего-то четыре года, достался Диккенс «Оливер Твист».
Ходили ребята к старухе Мавриной. Не даёт «Гулливера». Ходили они к Воеводину. Но даёт Воеводин «Полтаву». Лапины прячут «Русские сказки». «Дон-Кихота» сунул дед Клюев под ключ в сундук.
И даже Варька вцепилась руками в книгу. И сама ведь читать не умеет, и другим не даёт.
Стояли книги на полках у барина, теперь в сундуках у крестьян лежат.
Возможно бы, сгнили в сундучных глубинах книги. Но тут вышел о книгах специальный декрет. Говорилось в нём: сохранить все бывшие барские библиотеки, сделать книги доступными всем.
Посовещались в селе крестьяне. Решили книги вернуть в имение. Пусть снова в шкафах стоят.
Идут из имения взрослые, дети. Книжки с собой несут: один «Дон-Кихота», другой «Гулливера», третий «Полтаву». У четвёртого Диккенс «Оливер Твист».
Стояли книги без всякого дела. Нынче книги у всех в руках.
Дома их стояли как раз по соседству. Смотрят избы одна на другую через убогий, прогнивший забор. Две жердины — вот весь забор.
Тихий Тихон живёт направо. Громкий Громов живёт налево.
Утро. Проснётся Тихон, оденется тихо, тихо выйдет к себе во двор, неслышно с делами крестьянскими возится.
Зато рядом, за теми двумя жердинами, стоит и ругань, и треск, и гром. Это проснулся Громов.
Жнут крестьяне траву. В ровненький ряд, по струнке ложится трава у Тихона. Каждой былинке тут собственный счёт. Машет Громов косой, как саблей. С корнем летит трава — словно ветер идёт по лугу.
Так и во всём. В общем, разные люди они по характеру. В поступках и мыслях разные.
Вышел Декрет о земле. Отобрали крестьяне у барина землю, решали, как поступить с помещиком.
— Надо барину денег собрать на дорогу. За землю ему уплатить. Пусть едет, куда желает, — предлагает крестьянам Тихон.
— В речку его, в Незнайку, в мешок и на дно, в самый надёжный омут! жаждет расправы с помещиком Громов.
Решали крестьяне, как поступить им с господским лесом.
— Надо охрану поставить. Чтобы палки из леса никто не вынес, предлагает крестьянам Тихон.
— Рубить его, братцы, рубить. До самого корня! — Громов в ответ кричит.
Что делать с господским домом, тоже решалось тогда в селе.
— Дом бы барину надо оставить, — предлагает крестьянам Тихон. — И так наказали. Пусть хоть в доме своём живёт.
— Спалить его надо, спалить! А место то распахать. Чтобы и память о нём не осталась, — гудит, как колокол, громкий Громов.
Привыкли крестьяне к подобным спорам. Слушают Тихона, слушают Громова. Но поступают, подумав, по-мудрому: как большинство на селе решит.
Лес, конечно, крестьяне не порубали, но и охрану кругом не поставили. От кого охранять? Своё же теперь добро. Дом помещика не сожгли, но и барину его не оставили. Открыли в том доме народный клуб. Барина не утопили, но и денег на дорогу ему не дали. И так всю жизнь обирал крестьян.
Вскоре крестьяне избирали в селе Совет.
Одни говорили:
— Тихона, Тихона, тихого Тихона надо в Совет.
Другие кричали:
— Громова, Громова, громкого Громова! Вот кто лучше других управится.
Пошумели, поспорили как водится в день тот крестьяне. А потом порешили так: не надо им тихого Тихона, не надо им громкого Громова. Избрали крестьяне других в Совет.
Тульский рабочий Артемий Теплов прислал в родную деревню письмо. Было оно коротким: «Ждите гостей. Будет для вас приятность».
Чешут крестьяне в затылках, разводят руками, ломают головы.
— Непонятное что-то. Неясное. Кто же это приедет? Зачем? А главное, в чём же будет приятность?
Прошло дней десять. И вот прибыла из Тулы рабочая делегация. Да не просто так. Не с пустыми руками. Привезли рабочие серпы и косы, вилы, железные оси для тележных колёс, петли, гвозди и прочую железную мелочь. Мужики так и ахнули:
— Вот это приятность!
А с серпами, косами да и другими железными изделиями была в ту пору в деревне беда бедой. Кое-как перебивались крестьяне.
Разгорелись глаза у крестьян.
— Продавать будете?
— Нет, — говорят рабочие.
— Менять?
— Тоже нет.
Не поймут мужики, в чём дело.
— Привезли вам в подарок, — объясняют прибывшие. — От нас, от рабочего класса.
Удивились крестьяне:
— Бесплатно?!
— Ну да. От чистого сердца! Принимайте рабочий гостинец.
Как в сказке, свалилось на мужицкие головы такое богатство.
Засуетились крестьяне, забегали. Потащили делегатов в избы, к столу. Перекусили рабочие.
— Благодарим. Будьте здоровы. А нам пора назад, на завод.
— Да поживите хотя бы неделю! Речка, кругом леса. В лесу и грибы и ягоды.
— Спасибо, спасибо, — отвечают рабочие. — Конечно, оно завидно. Да уж не в этот раз.
Поклонились гости, уехали.
— Ну и дела… — никак не могут прийти в себя мужики. — Чтобы задарма. По доброй охоте. Чудеса, да и только.
Вскоре приехал в село и сам Артемий Теплов.
— Ну как косы, как вилы? Была ли приятность?
— Была, была! — кричат мужики. — И косы хороши, и серпы, и вилы. А если говорить про приятность, то в том, что рабочий класс для нас вроде как брат родной, — в этом главная есть приятность.
Глава четвёртаяКАК РЕБЯТА ДЕЛИЛИ НЕБО
Играли раньше ребята в царя и в царицу, в казаков да в разбойников. Надоели им старые игры. Что бы придумать новое?
И вдруг:
— Давайте играть в штурм и во взятие Зимнего, — предложил Толя Буравкин.
Подивились ребята, а потом закричали:
— Верно! Согласны! Давай!..
Собрались они у фабричной ограды в овражке, решают: что бы им было заместо Зимнего, кому наступать, кому оборону в Зимнем дворце держать — то есть кому из них становиться правительством Временным.
Не хотят ребята быть Временным. Все желают Зимний атакой брать.
Вот-вот сорвётся у них игра. Спорят, шумят мальчишки. Но снова нашёлся Толя.
— Тихо! — крикнул он на ребят. Показал рукой на заводские ворота.
Смотрят мальчишки: ограда, ворота. За воротами будка. В ней сторож сидит, Архип Спиридоныч Задвижкин.
Ловко придумал Толя: будка — Зимний дворец, сторож Задвижкин правительство Временное.
— Будем штурмом ворота брать, — объясняет приятелям мальчик. — И при Зимнем ворота были.
Довольны ребята. Набрали палок — это ружья у них для атаки. Кое-кто крест-накрест ремни через шею и грудь повесил — это как будто пулемётные ленты. Двое повернули козырьком к затылку свои фуражки — это у них бескозырки. Буравкин принёс самодельный пугач. Это будет заместо «Авроры». «Аврора» выстрелом к штурму сигнал подаст.
Готовы к атаке мальчишки. Притаились они в овраге.
Сидит в сторожке своей Задвижкин. Тихо. Спокойно кругом. Смена давно в цехах. Солнце весеннее светит. Вздремнул от безделья и благодати в сторожке охранник-дед. Не знает он, что отныне он вовсе не дед, а правительством сделался Временным.
Не чует беды, дремлет спокойно старый.
И вдруг сквозь приятный, блаженный сон слышит Задвижкин как будто бы выстрел. Встрепенулся старик. Кулаками протёр глаза. «Эка какое, решил, — приснится».
Только подумал, и вдруг:
— Ура! Ура!
— Полундра!
— На ворота сигай! На ворота!
— Власть — Советам!
— Землю — крестьянам!
— Мир — всем народам!
— Эй, кто тут, сдавайся, временный!
Глянул старик в оконце, видит — летят мальчишки. Палки, как ружья, наперевес. Рты до ушей от крика.
Подбежали ребята к воротам. Поднавалились. Кто смелее, по прутьям наверх полез.
Выбежал старый, упёрся в ворота.
— Стойте! Стойте! Лешие, стойте!..
Да где уж тут. Скрипнули вдруг ворота. Створки распались. Ввалились мальчишки во двор.
— Ура! Ура!..
Окружили в момент старика. За руки, за ноги держат.
— Сдавайся, сдавайся! — и, словно штыками, в грудь старику палками-ружьями тычут.
Трудно сказать, чем бы для деда игра закончилась. Но тут Толя Буравкин подал команду. Отпустили ребята Задвижкина. Рассказал ему Толя, в чём дело.
Конечно, поначалу старик ворчал, ругался. Отцам рассказать грозился.
Обиделся очень Задвижкин:
— Какой же я временный?! Я тут при воротах без малого тридцать лет.
— Так это ж игра, — объясняют мальчишки.
— Игра… — ещё долго ворчал старик. Потом успокоился. Мотнул головой. Усмехнулся. Видать, и ему чем-то игра понравилась.
Вернулись ребята к себе в овражек. Довольны и штурмом и взятием Зимнего.
— А теперь будем играть в декрет, — предлагает Буравкин.
— Верно! — кричат ребята.
— В тот, что про мир!
— В тот, что про землю!
— В новую школу!
— В Советскую власть!
Играли ребята раньше в царя и в царицу, в казаков да в разбойников. Новое нынче время, новые нынче игры.
Наслушался Колька новых слов: «национализация», «экспроприация», «собственность Российской республики»…
Собрал дружков и приятелей, стал им растолковывать про новую жизнь.
Экспроприация, — объяснял, — это когда у капиталистов и помещиков отнимают все их богатства. Национализация — когда эти богатства передают в руки трудового народа. Богатые они живоглоты, — уточнял Колька. — У них силой брать нужно.
Не хочется ребятам отставать от общего дела. Стали они думать, что бы такое им экспроприировать и национализировать.
Один предложил отобрать футбольный мяч у генеральского сына, Ардалеона Кукуева. Второй — конфеты и сахар из лавки купца Бондалетова. Третий за то, чтобы отнять говорящего попугая у графини Чичериной.