Через полчаса Григорий доставил их к куреню Андрейки и, не сходя с мотоцикла, сказал:
— Побудьте тут, а я съезжу к Андрейке. Мне с ним надо поговорить.
Когда Григорий скрылся в степи, Олег поправил висевший в чехле на животе нож, поддернул штаны, сбил на затылок войлочную шляпу и сказал:
— Лень, поясни хоть ты мне. Что тут произошло? Ты весь сумрачный, губа разбита. Или ты дрался?
— Было дело, — со вздохом ответил Ленька. — Пойдем попрощаемся с Чернышом. Была собака — и нету.
За куренем они приблизились к кучке свежей земли, придавленной камнем.
— Тут лежит, — сказал Ленька грустно. — Как мы думали, так и получилось. Погиб Черныш.
— Как?
Леньке так было жалко песика, что он посмотрел на Олега тоскливыми, полными горя глазами и сказал:
— Геройски… Спасал овец, кинулся на волчицу, а она его зубами, как ножом. Злости в нем было много, а вот силенки маловато.
Друзья присели возле камня, и Ленька рассказал Олегу, что случилось на стойле в прошедшую ночь.
— Дурак! — сказал Олег. — Настоящий дурак!
— Кто?
— Ты! Зачем связался с этим бесчестным Андрейкой? Зачем потакал ему? И почему сразу не рассказал деду Евсею или дяде Грише? И я просто удивляюсь, как ты мог пойти в волчиное гнездо?
— Потянуло, — тихо ответил Ленька. — Все же интересно.
— Потянуло? — Олег усмехнулся. — Не мог себя удержать. А еще комсомолец! Да где же твоя сила воли? Где выдержка? — Олегу стало жалко Леньку, и он обнял его за плечи. — Ну ничего, не горюй. Черныша, конечно, не вернешь, жалко. Я так и думал, что он кинется на волка. Смелый же был песик! — Олег помолчал, поправил шляпу, посмотрел в ту сторону, куда уехал Григорий. — А теперь, Лень, слушай, что я тебе поведаю. Как думаешь, почему я здесь, возле этого куренька?
— Просто приехал. Надо ж нам с тобой повидаться. — Ленька улыбнулся. — Я так соскучился, что сам к тебе шел.
— Повидаться — это хорошо, только ты не угадал. Чудак! Просто удивительно, какой ты недогадливый! Разве мог я бросить дело и приехать сюда! Теперь точно вижу, что тут я, Леня, через твои и Андрейкины проделки. Вы такое, оказывается, натворили, что дядя Гриша решил отстранить Андрейку от должности. А кого поставить к сакману? Кому доверить овец? Вот он думал-думал, а потом и говорит: поедем, Олег! Только тебе могу вручить сакман.
— А ты что?
— Согласился. Только сказал, чтобы с тобой. Правильно я решил, Лень?
— Вдвоем, конечно, лучше, — согласился Ленька. — А сможем?
— Боишься?
— И ничуть. С тобой, Олег, мне ничего не страшно, — чистосердечно признался Ленька. — Только еще надо и уметь.
— Сумеем! — уверенно заявил Олег. — У Ильи Васильевича за эти дни я многое узнал. Полная тетрадь разных важных записей. Так что, Лень, не журись! Но заранее скажу: главное у нас будет — дисциплина.
— Понятно. — Ленька с корнем вырвал кустик чебреца, сжал в кулаке, понюхал. — Знаешь что, Олег? Давай устроим Андрейке веселые проводы, проучим, чтобы в другой раз не сильно возносился.
— Это ты о чем? Драться?
— Слегка. Возьмем на кулаки. Хоть попугаем!
— Несерьезный, Лень, разговор, — рассудительно ответил Олег. — Если драться, так по-настоящему, а пугать его нечего. Только руки марать. Что такое на кулачки? Да я один могу пойти! Это он тебя так поцарапал?
— Угу…
— Ну, а ты? Дал сдачи?
— Немного. Дед Евсей помешал.
— Ну ничего, Лень! — решительно сказал Олег. — Нам дед Евсей не помешает. Мы ему подбавим, так что свое получит сполна. И за твои царапины, и за гибель Черныша. За все сразу!
В это время в степи, вблизи сакмана, мотоцикл отдыхал на подпорках, а Григорий, заложив руки за спину, прохаживался, хмурил брови и косился на Андрейку. Тот стоял, потупив глаза, и видел только ноги Григория, обутые в рыжие, побитые ботинки. Андрейка боялся поднять голову. Всякий раз, когда рыжие ботинки Григория приближались, он хотел посмотреть ему в глаза и что-то сказать, но не мог, не находил слов.
И вот ботинки остановились совсем близко, тяжелая ладонь придавила голову. Андрейка приподнял плечи и закрыл, как от боли, глаза.
— Стыдно, парень? Как я верил тебе, Андрей Чухнов!..
— Григорий Афанасьевич, — охрипшим голосом заговорил Андрейка, — скажите, какое мне будет наказание?
— Вот хожу и думаю. Да придумать не могу.
И опять рыжие ботинки шумно топтали траву. Грело солнце, день был без ветра. Над головой неумолчно пел жаворонок.
— Скажи, герой, зачем тебе понадобились волчата? — Григорий спрашивал издали, голос у него был грубый, строгий. — Решил получить деньги? Ну, что ж молчишь!
— Хотел радио купить.
— Ах, вот что! — Григорий подошел к Андрейке, и снова широкая ладонь легла на голову. — В сакмане радио не полагается. Что ты с ним будешь делать? За плечами приемник носить станешь? Вот тронемся всей отарой кочевать, будет там и радио, пожалуйста, пользуйся. А ведь ты этим своим поступком всю нашу слежку за зверем испортил. После этого волчица может бросить гнездо и уйти.
— Разве я знал? — буркнул Андрейка.
— Если не знаешь, спроси. А драку зачем учинил? Сам весь в синяках, ухо распорол. Эх ты, голова садовая! Сколько раз говорил тебе: держи себя в руках!
— Не смог, дядя Гриша. Больше ничего такого не будет… Честное слово, дядя Гриша!
— Посмотрим.
Рыжие ботинки отошли и минут пять не подходили. Когда снова они приблизились, Андрейка услышал приговор:
— Вот что, Андрей Чухнов. Мне хочется, чтобы ты вырос примерным человеком, и потому твое честное слово принимаю. Но от сакмана тебя отстраню… На десять суток.
— Как же, Григорий Афанасьевич! — вырвалось у Андрейки.
— А вот так. Будешь воду возить. Наука на будущее. Я побуду с овцами, а ты бери ярлыгу и иди на стойло. Там найдешь Олега Гребенкова и Леньку Завьялова. Передай им ярлыгу и все свое сакманское имущество. Понятно? Действуй!
Тело у Андрейки ослабло, во рту пересохло. Не поднимая головы, он с трудом оторвал ноги и пошел, как больной. Он ничего не видел. Слезы залили глаза, текли по щекам. Хорошо, что это случилось теперь, когда Андрейка отошел от Григория! Он шмыгал носом и шел, сам не зная куда.
С трудом добрался Андрейка до стойла. Тяжело опершись грудью на ярлыгу, он смотрел на Олега злыми глазами и молчал. Ленька ничего этого не видел. Он спал, растянувшись в курене. Ночь провел без сна и так выбился из сил, что засыпал стоя. Залезая в курень, он наказывал Олегу разбудить его, как только в степи покажется Андрейка.
— Мы его сразу схватим. Главное — отнять ярлыгу.
— Спи уж…
И вот Андрейка не в степи, а рядом стоял с ярлыгой, похожий на уставшего или больного странника. Может, разбудить Леньку и взять в кулаки этого паренька? Мысль эта мелькнула и сразу погасла. Погасла потому, что вид у Андрейки был болезненный, а в просохших от недавних слез глазах — полно невысказанного горя. Олег не стал будить Леньку.
Андрейка приблизился к Олегу и протянул ему ярлыгу:
— Бери. Григорий Афанасьевич приказал.
Олег принял чабанский посох и снова подумал о том, что вот бы тут поднять Леньку и смело пойти на Андрейку. Ярлыга теперь была в руках у Олега; Андрейка стоял, сутуля плечи и уронив на грудь голову. И опять Олег не стал будить Леньку, а протянул сакманщику руку и участливо спросил:
— Ты что как побитый?
— Нездоровится.
— Малярия?
— Голова болит…
— А-а… Ну, садись. Может, воды?
— Обойдусь.
Они сели в тени возле куреня. Андрейка вынул кисет, стал сворачивать цигарку.
— Кури, — сказал он и протянул кисет. — Самосад.
— Да ты что? — Олег рассмеялся. — Думаешь, и я такой безвольный?
Андрейка не ответил. Казалось, он и не слышал этих слов. Зажег спичку, раскурил цигарку и сказал:
— Еще Григорий Афанасьевич велел имущество передать. Оно небольшое. Перво-наперво — стойло. Изгородь вчера овцы малость повалили, надо поправить. Ну еще этот курень. С той стороны он немного протекает. Травой надо прикрыть. В курене есть полсть, на которой будете спать. Зараз, вижу, на ней Ленька растянулся. Есть там брезент для дождя. От ветра тоже хорошо защищает. Там же хранится бочоночек с питьевой водой, кружка. Вот и все. — Взглянул на Олега и болезненно усмехнулся. — Только не очень радуйся. Сакман я покидаю ненадолго. Через десять дней вернусь. Чтобы тут был полный порядок.
— Будет. Не тревожься.
— Просто предупреждаю. — Он поднялся, затоптал ногой окурок. — Ну, мне пора. Буду вам воду возить. Да, чуть было не забыл. — Андрейка отстегнул от пояса полбутылки с желто-красной жидкостью и бараний рог, в котором хранился белый порошок. — Это карболка и дуст. Пригодятся. Вообще сакман у меня чистый, недавно ветеринар проверял. У одной матки еще не зажил порез после стрижки. Следи. Может муха загрязнить. На правой лопатке, его видно. И еще у ярочки ухо болит. В эту ночь как-то расцарапала.
— У тебя тоже с ухом неблагополучно.
— Брось насмешки!
Андрейка отошел, остановился. Подошел и сказал:
— И еще тебе наказ — приглядывай за самыми малыми ягнятами. Их четверо. Двое недавно страдали желудками. Хвостики им надо подмывать. Сумеешь?
— Не беспокойся.
Андрейка вдруг вернулся, крепко пожал Олегу руку и быстро зашагал в степь.
Глава XXIXО Марфутке
Виной всему была красная рубашка. Когда Ленька встретился с Андрейкой и подмял его под себя, она расползлась на спине. Тогда Марфутка сказала: «Ее можно зашить». Весь день Ленька ходил в одних трусиках, Перед вечером Марфутка принесла ужин, и в кошелке у нее лежала другая Ленькина рубашка, та, серенькая, с отложным воротником, которую он взял для смены.
Разорванную, похожую на флаг рубашку Марфутка свернула и тайком положила в кошелку. Хотела, чтобы Ленька не заметил. Но он такой глазастый, что от него ничего не укроешь; заметил и промолчал. А когда Марфутка собралась уходить, Ленька кивнул на кошелку:
— Зачем взяла?