Адам отворил дверь в свою каморку. Митька Кролик лежал на кровати и читал «Робинзона Крузо» – единственную книгу, которая была у Адама. Митька не обратил никакого внимания на вошедшего.
– Ты бы сел на табуретку читать, – попросил Адам.
– Здесь лучше, – послюнив темный палец и перелистывая страницу, отвечал Митька, не отрывая глаз от книги.
– Одна моя знакомая вот пирога дала, – сказал Адам, ставя на стол и разворачивая от газет тарелку с большим куском «наполеона». – Ешь, а то растает.
– Свисти больше, – поглядев на гостинец, буркнул Митька, – это Гуля еще позавчера делала, «наполеон» называется. Попробуй! Знаешь, мировский!
– Я уже пробовал, я не ем сладкое, у меня зубы не терпят, ешь сам.
– Нужен он мне был, – потупился Митька.
– Растает!
– Не растает. Ты его в холодок положи – только пышки пропитаются, вкуснее будет. Гуля так всегда делает: сразу не дает, ждет, когда пропитаются. Слышь, а ты хотел бы жить на необитаемом острове? – неожиданно продолжил Митька. – Слышь, вот мирово жить на необитаемом острове! Скажи?
Пальмы и бананы,
Негры, обезьяны!
Аи-а-у-уу-иа! – восторженно заорал Митька Кролик и, задрав ноги, перекувыркнулся через голову.
– Шею свернешь, обезьян! – невольно улыбнулся Адам.
– Слышь, а где ты взял «Робинзона»?
– Давно это было, человек один подарил, доктор, Афанасий Иванович. Любимая мною книжка, по всей земле ее читают, – оживился Адам. – Я сам четырнадцать разов ее перечитал. Как душа болит, так и читаю…
– У меня дома она есть, я ее уже тоже читал, не бойся.
– Мне спать надо, – вежливо сказал Адам.
– Ну и спи.
– Так мне кровать нужна, чтобы спать.
– А-а! – понял Митька. – Слышь, давай мы с тобой вместе пойдем дежурить ночью! «В ночное» – читал в «Родной речи»? И лошадь у нас есть, надо же лошадей пасти в ночном! И-у-у-и-и-а-у! – издал он торжествующий рев. – Ты спи на своей кровати, а я буду на полу, по-солдатски. Скажи?
– Ладно, – согласился Адам. – На те бушлат и вон подушку цветастую возьми. Окно завесь от солнца, чтобы холодок был…
Митька завесил окно куском бумажного мешка, в комнате стало полутемно и приятно.
Адам разделся и прилег. Он с облегчением глядел в зеленоватый сумрак своей каморки: свет всегда давил его, он очень сильно уставал от яркого света.
– Слышь, а кто победит – лев или крокодил? – раздалось из угла после минуты тишины.
– Спи, не знаю. Спи, а то не возьму на ночь, – пригрозил Адам.
Митька Кролик вертелся в углу на бушлате с боку на бок и все время думал о том, что он не сможет уснуть, он все время об этом думал и сам не заметил, когда уснул.
Проснувшись, Митька сразу же подумал о «наполеоне». В комнате было совсем темно. Адам тихо всхрапывал и свистел носом, из-за темноты был виден только овал его тела. Митька неслышно встал и на цыпочках подошел к столу. «Наполеон» был на месте. Митька хорошенько откусил от него, насколько хватило рта, и пошел назад. Дойдя до своего угла, он успел прожевать и проглотить все, что откусил, и, не в силах побороть соблазн, вернулся, чтобы откусить «наполеон» еще раз. Так он ходил туда-сюда, борясь с собственной совестью, пока не облизал тарелку. Вытерев губы, Митька убрал мешок с окна. Сиреневый сумеречный свет наполнил комнатушку.
– Слышь, уже пора! – тронул он за плечо Адама.
Адам открыл глаза и сразу же приподнялся на локтях и сел.
– Еще не время, токо девять часов без двадцати, – загибая руку, чтобы почесать лопатку, и сладко жмурясь, сказал Адам.
– Откуда ты определяешь время, часов же нету здесь? – удивился Митька.
– Не зна-аю, – закрыв один глаз и потягиваясь, ответил Адам.
– Свисти больше! Сейчас часов восемь.
– А ты пойди вон добеги до главного корпуса, там часы есть, если не веришь.
– Поспорь!
– Ладно. Беги!
– Ладно! – азартно выкрикнул Митька и, открыв дверь, бросился бегом к главному корпусу. Круглые часы, вделанные над парадным крыльцом, показывали ровно без двадцати девять. Митька был поражен. Когда он вернулся в комнату, там горел свет, Адам уже стоял перед голубым умывальником, прибитым в уголке, и, нажимая ладонями на сосок, набирал в них воду и хлюпал себя в лицо, громко отфыркиваясь.
– Ну и чего? – сняв с гвоздя вафельное полотенце и утираясь им, улыбнулся Адам, уверенный в своей правоте. Всю жизнь с тех пор, как научился различать время по часам, еще с деревенского своего детства, Адам мог угадывать время и днем, и ночью с точностью до двух-трех минут. Этой его способности многие поражались, и она не раз служила ему на пользу.
– Слышь, а как ты это угадываешь? – уважительно спросил Митька.
– Не знаю. Угадываю, и все. От рожденья так.
– Да, свисти больше! – обиделся Митька. – Ну скажи, да!
– Говорю, сам не знаю.
– Жалко сказать, да? Ну ладно! Жалко, да?
– Ты бы умылся, небось шкура не слезет.
– Я чего, для этого из дому бежал, чтобы умываться? – огрызнулся Митька.
– Резон, – усмехнулся Адам.
– Когда я умываюсь, я худею, – продолжал подкалывать старика Митька. – Ну скажи, да, про часы!
Адам был сам не рад, что затеял это с часами. Он не знал, как объяснить Митьке свое чувство времени, да и никто, наверное, этого не смог бы объяснить Митьке так, чтобы он понял. Но в то же время Адам понимал, что оставить вопрос без ответа теперь нельзя.
– Думать надо хорошенько, – тихо сказал он. – Вот хочешь определить время – напрягись, напрягись душой, каждой струночкой напрягись и тогда определишь до минуты.
– А-а! Понятно, – обрадовался Митька. Он сел на топчан, насупился, глубоко вздохнул и стал выпячивать пузо. Скоро оно надулось под грязной майкой, как барабан. Митька яростно напрягался «каждой струночкой».
– Без пяти девять! – выдохнул он сдавленным шепотом, и пузо его сразу опало.
– Разве в пузе душа у тебя? И-ха-ха! Разве в пузе! – до слез хохотал Адам.
– Сам научил! Че смеешься? На спор – точно угадал!
– Ладно, ладно, – миролюбиво согласился Адам, – угадал. Садись есть. – С этими словами он вытащил из тумбочки и положил на стол четыре помидора, хлеб и кусок сала, завернутый в газету.
– Не хочется… – сказал Митька.
– А-а-а! – протянул Адам, увидев пустую тарелку из-под «наполеона».
– Бэ-э-э! – передразнил Митька. – Я пойду погуляю покамест. Я вообще здесь буду, ты тогда свистни.
Адам ел сладковатые помидоры и думал о том, как хорошо, как счастливо, что рядом с ним есть сейчас этот лопоухий маленький дьявол. Он чувствовал, что благодаря Митьке душа его чуть-чуть стала отходить и где-то на самом дне ее вновь затеплился крохотный огонек живого.
Поев, Адам перекинул через плечо бушлат и вышел из своего дома в «ночное».
Воздух был сухой и горячий, дышать было тяжело. Адам огляделся по сторонам – Митьки нигде не было видно.
– Эй! – тихонько крикнул Адам.
Митька не откликался, но Адам чувствовал, что он где-то рядом и смотрит на него.
– Вернись, надень рубаху, – нарочито негромко посоветовал Адам, перекидывая бушлат на левую руку, а правой доставая из штанов свою привычную трубку и кисет, – надень, скоро похолодает, в майке замерзнешь.
– Иа-у-и-и-у-у! – раздался обезьяний клич над головой Адама, и, зашумев ветками, Митька ловко соскользнул с дерева. – Слышь, а как ты узнал, что я тут, у тебя на спине глаза, что ли?
– Угу, – отвечал Адам, утрамбовывая табак в трубке большим пальцем.
– И так жарко, аж потно, нужна мне была эта рубашка.
– Пойди, пойди, – настоял Адам, – а то не возьму с собой.
Митька нехотя поплелся в сторожку. Но рубашку так и не надел, а повязал ее рукавами посреди живота.
– Жарко так, хуже, чем днем. Наверно, дождик будет. Скажи?
Адам поглядел в глухое беззвездное небо, глубоко втянул воздух носом, будто принюхиваясь.
– Будет, еще какой, токо не скоро, часа через два.
– А ты по чему определяешь, что через два?
– Не знаю, так определяется, по всему. Адам раскурил трубку, и они двинулись по темной, не освещенной луною однотонной аллее.
– Слышь, так не интересно! Слышь, давай в вой ну играть, – забегая вперед старика, попросил Митька.
– К примеру? – спросил Адам, сплевывая попавшую далеко в горло табачную накипь.
– Ты мне приказы отдавай, а я буду исполнять. Например, я буду капитан, а ты… – Митька соображал, в какой чин можно возвести Адама. – А ты – генерал. Понял? – Митька возвел его в столь солидный чин больше потому, что ему было приятно общаться не с кем-нибудь, а с генералом.
– Ну-ну, так уж и генерал! – польщенно пробормотал Адам.
– Генерал-майор! – подтвердил Митька. И тут же забежал перед Адамом, встал, выпятив пузо и бросив растопыренную пятерню к своей лохматой голове.
– Товарищ генерал, капитан Горешин прибыл в ваше распоряжение!
– Отставить! К пустой голове руку не прикладывают, – внушительно сказал Адам.
– Виноват! – Митька моментально положил левую ладонь себе на макушку дощечкой и снова поднял правую руку к козырьку.
– Вольно! – скомандовал «генерал».
«Капитан» опустил обе руки и продолжал стоять перед ним, подняв кверху свои хитрые глаза и дожидаясь приказаний.
«Генерал» в задумчивости плямкал трубкой.
«Он как Кутузов, только с двумя глазами», – подумал Митька, глядя на суровые, размытые темнотой черты лица Адама.
– Внимание, ставлю задачу! – твердым, совсем непохожим голосом сказал «генерал», и лицо его осветилось какой-то такой новой силой, какую Митька никогда прежде не замечал у других людей. – Ставлю задачу: подразделению капитана Горешина выйти на левый фланг обороны противника, прорвать ее в районе кочегарки и идти на соединение с кавалерийским эскадроном, который предпримет одновременную атаку на правом фланге противника. Цель – зажать противника в клещи. Вопросы есть?
Митька остолбенел от такой речи Адама. Старик был совершенно неузнаваем: и голос его стал совсем непохожий на прежний – такой твердый, по-настоящему командирский, и он так правильно, так четко произносил все слова, как по писаному.