– В той стране нет рабства и унижения… Там все равные – и заклинатель змей и человек, летающий на металлических, крыльях, – знойным шепотом рассказывал Чаман сыну, дрессируя своих страшных питомцев, очковых кобр и випер: – там нет власти богатых; там нет произвола «баниа» – торговцев и кулаков… В эту страну не пускают рыжеволосых дьяволов – англичан. Там само государство на пышных пастбищах разводит священных коров…[46] Все это сделал великий вождь красной страны – Лэйни, в котором в последний раз воплотился Брама Кришна – премудрый и совершенный бог правоверных индусов…
И в самое ухо Джоши шипел таинственно и восторженно заклинатель змей:
– И у нас в стране рабства появились люди «серпа и молота»… Это они поднимают текстильщиков, рабочих от Бомбея до Калькутты против хищных хозяев проклятых фабрик, выбивших прялку из рук миллионов наших трударей.
Одно ясно понял Чаман из россказней людей «серпа и молота»: нет больших врагов у индийского народа, чем англичане и свои отечественные богатеи, и всем существом ненавидел их.
Единственное богатство свое – эту ненависть Чаман передавал единственному наследнику своему – Джоши.
Вместе с тем отец передавал сыщу и все тайны своего жуткого ремесла – ловца и заклинателя змей.
Джоши уже отлично мог быстрым, резким взмахом руки взбесить и тут же успокоить, расплесть разъяренный живой змеиный клубок размеренной, медлительной речью или плавными, мягкими движениями рук.
Джоши уже научился хладнокровно и уверенно приближать к самому лицу извивающуюся кобру. И ни один мускул на лице не вздрагивал и не моргали острые ресницы, когда змея водила стрельчатым жалом возле самого его зрачка.
И вместе с тем сын перенял от отца беспредельную, жгучую ненависть к заморским незваным гостям-англичанам и своим богатеям.
– С ядовитой змеей легче справиться, чем с человеком, имеющим капитал, нажитый чужими руками, – любил повторять Чаман сыну во время жуткой учебы с ядовитыми гадами.
Иногда отец с сыном надолго покидали Крысиное Скопище и уходили в леса, болота, в джунгли, охотиться за змеями.
Их снаряжением в таких случаях служили кривые топорики для рубки неподатливых, упорных лиан, кореньев и стеблей; легкие заступы; длинные тонкие веревки; сети и просторные плетеные корзины для пойманных гадов.
Отец и сын углублялись в джунгли, леса, перепутанные и затянутые гибкими лианами – вьющимися змеевидными растениями, проходили с неимоверными усилиями пядь за пядью дебри, обросшие громадными, узорчатыми папоротниками, резко и сочно хрустящими под ногами; спускались, прыгая с кочки на кочку, в болотистые, хлюпкие поляны – обиталища несметных лягушек; подымались на заросшие причудливыми корявыми манговыми деревьями, стройными кокосовыми пальмами склоны, гор, обряженных на высотах снежными башлыками…
И всюду отец и сын ползали по земле, принюхивались, выслеживали, шарили в густой листве, в путаных травах, нагроможденных друг на друга каменьях.
Время от времени пронырливые змееловы останавливались, переговаривались почему-то жестикуляцией рук и мимикой лиц, без звука, и приступали к своему искусному лову.
В воздухе быстро мелькали проворные заступы. Кривые топорики врезались в мясистые корни, разрывали сети лиан, – и вдруг из красно-бурой перегнившей земли раздавалось ворчливое шипение:
– Пшшшы!..
Змея, почуяв что-то неладное, недовольно просовывалась, выползала из своего подземного гнезда и, извиваясь, шурша в сохлой листве, пыталась ускользнуть прочь. Но быстрое и ловкое движение обструганной палкой, раздвоенной на конце в виде остроконечной вилки, и пресмыкающееся оказывалось в плену у испытанного змеелова.
Еще одно ловкое, стремительное движение – и змея под плетеной крышкой широкой корзины.
Когда солнце, точно нанятое, принималось нещадно палить и змеи покидали свои земляные поры. чтобы погреться и понежиться в ярких и жгучих лучах, Чаман с сыном расстилали, укрепляли сети, поджигали вокруг сухие, трескучие на огне растения и загоняли змей огнем и дымом в расставленные сети.
И на этот раз Чаман-Лал и Джоши вернулись с охоты, с необычайно богатой добычей. Корзины дополна кишели светло-шоколадными виперами, юркими змеями-крысами, зелеными древесными змеями и самыми разнообразными очкастыми «тишита-негу». Здесь были и совершенно черные, и желто-оранжевые, и бледно-коричневые, и отливающие всеми цветами радуги, перламутровые, пятнистые кобры.
Но отцу и сыну не пришлось рассматривать, заниматься добычей. Обычно жалкий, тусклый пригород в этот день их возвращения из джунглей не был похож на «крысиное скопище»; он скорее напоминал бурный военный лагерь. Население вооружалось чем попало: топорами, вилами, кайлами; кузнецы ковали длинные копья; кое-где мелькали дула настоящих ружей.
С часу на час на помощь ожидались вооруженные отряды «красных рубах» – крестьян ближайших сельских местностей, за которыми были посланы специальные гонцы.
Носились слухи о том, что вся Индия восстает против своих ненавистных поработителей – англичан.
Чаман-Лал вскоре уже знал подробно о всех последних событиях, происшедших в городе в его отсутствие. Англичане, чтобы отвлечь рабочих от забастовочного, революционного движения, пытались использовать свой излюбленный провокационный способ – организовать кровавую резню между буддистами и мусульманами.
Но люди «серпа и молота» вовремя растолковали массам жестокие замыслы англичан – и, неожиданно для поработителей, индусы объединились с мусульманами, чтобы вместе выступить против английских провокаторов.
Даже в самом городе мелкая индийская буржуазия присоединилась к разбушевавшимся массам. На перекрестках, улицах и на площадях пылали костры: огонь пожирал шелк, кипы хлопчатобумажной ткани, товары английского изделия…
В полдень все многотысячное население Крысиного Скопища двинулось в город – к английским дворцам.
На площади Виктория толпе преградили путь цепи английских стрелков, забинтованных с головы до ног пулеметными лентами.
Завязалась перестрелка.
Со стороны англичан полился свинец; индийцы бомбардировали стрелков камнями…
Неожиданно стрелки отступили, – и вскоре на смену им появились люди, наряженные в странные, невиданные носатые маски. Впереди показалась ненавистная толстая фигура известного всему населению своею жестокостью полковника Перкинса. Лицо мистера Перкинса было скрыто под такой же неуклюжей носатой маской.
Толпа ринулась было вперед на этих английских чудовищ, вооруженных всего лишь резинами и бамбуковыми палками с металлическими наконечниками.
Но тут случилось что-то совершенно неожиданное и непонятное.
Люди стали задыхаться, истерически громко смеяться, мучительно чихать; глаза у всех стекленились в непроизвольных едких слезах.
Казалось, какие-то невидимые руки щекотали, щипали, дергали людей, и эти люди корчились, падали наземь, и невольно из ослабевших рук выпадало их оружие.
Толпа пришла в неописуемое волнение, и индусы, точно безумные, давя друг друга, в паническом страхе бросились назад – к Крысиному Скопищу.
Вскоре вся площадь Виктории и вся иностранная часть города были очищены от мятежников. Лишь кое-где безмятежно покоились трупы да корчились на каменьях израненные, истерзанные люди.
Так полковник Перкинс испробовал впервые свой новый химический препарат: неопасный для жизни, но обессиливающий и обезоруживающий врага наркотический газ – «комбинешен».
Чаман и Джоши долго корчились на своих неуютных травяных лежанках, задыхаясь в непроизвольном смехе и едких спертых рыданиях. И им, как и всему населению Крысиного Скопища, пришлось. испробовать плодов изобретения мистера Перкинса, – ведь они были в первых рядах мятежников.
– Как хорошо, что мы наловили так много ядовитых змей! – были первые слова Чамана, когда отец и сын поздней ночью пришли в себя. – Я не принадлежал к справедливой партии серпа и молота и не знаю всех их законов, но я по-своему отомщу мистеру Перкинсу за его страшный яд.
Чаман-Лал чиркнул спичку, и в полутьме небывало зловеще-лихорадочно дрожали его огненные глаза.
– Отец, ты сам говорил, что легче справиться с виперой, чем с такой проклятой белой собакой, как этот Перкинс!
– А я справлюсь! – и спичка, извиваясь в воздухе, отлетела к порогу…
…Чаман-Лал, неожиданно даже для сына, переменил профессию: он нанялся к своему земляку Нару – богатому садоводу и разносил иностранцам бледно-палевые чайные розы, ярко-красочные ароматные орхидеи, лилейные туберозы, мохнатые хризантемы, нежные магнолии и самые причудливые диковинные цветы.
Заметная фигура высокого, сухого, коричневого Чамана-цветоноши примелькалась английским стрелкам, полисменам-сикхам, и его беспрепятственно пропускали во дворцы иностранцев.
Новая профессия Чамана не оттолкнула его от змей. Нередко, закончив трудовой день, он возвращался в свою подземную лачугу, расстилал циновочный ковер, вынимал из-за пазухи свистящую «волшебную» дудочку и принимался за свое любимое занятие. Заклинатель змей наигрывал на дудочке монотонные жалобные мелодии; змеи выползали из корзины, вытягивались на спирально свитых хвостах, извивались и точно плясали гибкими телами в такт мелодии…
Чаман близко общался только со змеями. Он еще больше замкнулся в себе и иногда по нескольку дней кряду не произносил ни одного слова даже с любимым сыном. В глазах его появился еще более яркий, словно металлический блеск; было жутко и неловко смотреть в эти большущие, горящие глаза.
Однажды Чаман-Лал вышел из лачуги в необычное время. Черный вечер, минуя сумерки, внезапно сменил день.
На фиолетовом тюрбане Чамана стояла огромная корзина, покрытая сверху цветами. Но лицу и напряженным рукам, вытянутым вверх – к корзине, наблюдательный человек мог бы заметить необычайную тяжесть для корзины с цветами.