В сборнике «Anthologie de la Nouvelle Poésie Française» (Paris, 1924, p. 214–215) Ф. Дивуар дал первую публикацию своего стихотворения «Essenine» («Есенин»), эпиграфом к которому были взяты строки «Исповеди хулигана» («...сын ваш в России // Самый лучший поэт!»):
Мужик, великий поэт сумасбродной Руси,
простой, как сталь топора.
Смешно тебе, хулигану, гуляке,
что можно песни продать и щегольнуть во фраке,
и с жаром завзятого озорника
говоришь про коров, про запах молока.
Смеешься, пьянеешь, в глазах задор:
«Я — вор!»
Хорошо на сеновале, когда темно,
тянуть, как из вымени, жаркое вино,
Запах коров так свеж и прост.
А я ученый и многое знал,
о чем ты, счастливец, и не слыхал,
а у меня ко всем сокровищам людей
звонкая связка поддельных ключей.
Не чувства, не мысли у меня,
а жеманство дряхлеющей принцессы.
Сколько богатств расточаю, скорбя,
чтоб найти настоящую мысль, в цвету.
Сколько богатств сжигаю, скорбя,
чтобы раскрыть настоящую мысль, в цвету.
О, как мне похитить у тебя
твоих коров
и твою простоту!
(в кн.: «Запад и Восток: Сб. Всесоюзного общества культурной связи с заграницей. Книга первая и вторая». М., 1926, с. 71, перевод Б. А. Песиса; эпиграф перед текстом перевода отсутствует).
Не погребав — не побрезговав.
Возвращение на родину
Кр. новь, 1924, № 4, июнь-июль, с. 125–127; Ст24; Р. сов.; Стр. сов.
Черновой автограф ст. 26–94 — РГАЛИ; на первом его листе — авторская помета: «1.VI.24». Авторизованные машинописи первоначальной редакции — ГМЗЕ и РГАЛИ.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.) с уточнением строфического деления по другим источникам. Датируется в соответствии с пометой на автографе РГАЛИ. Дата в Собр. ст., 2 — 1924.
В конце мая 1924 г. Есенин (впервые после своего зарубежного путешествия) провел несколько дней в родном селе. «Возвращение на родину» отразило свежие впечатления от этой поездки.
Вскоре после написания поэмы Есенин не раз читал ее в кругу друзей: об этом вспоминали И. В. Грузинов (Восп., 1, с. 357) и В. И. Эрлих (Восп., 2, 323).
В. А. Мануйлов, слушавший «Возвращение на родину» в клубе имени Сабира (Баку), где Есенин выступал 3 октября 1924 года, так описывал свои впечатления: «Особенно запомнилось со всеми характерными есенинскими интонациями чтение стихотворений “Возвращение на родину” и “Русь советская”. Но как графически передать его лукавую иронию, а может быть, и чуть-чуть пренебрежительную насмешку, иногда даже озорство, звучавшие в едва уловимых модуляциях его голоса? Все это будто сейчас звучит в слуховой памяти <приведен фрагмент от строки “Ах, милый край!” по строку “Я этих книг, конечно, не читал” с написанием слова “конечно” как “ка-нешно”, слова “разводит” как “разво-о-одит” и слова “Энгельсе” как “Енгельсе”>. В зависимости от настроения и обстоятельств одни и те же стихи Есенин читал по-разному. В клубе Сабира в концовке “Возвращения на родину” не столько чувствовалось сожаление, сколько поддразнивание, подзадоривание некоторых требовательных критиков, сидевших в первых рядах» (Восп., 2, 180–181).
В отчете об этом же выступлении поэта М. Х. Данилов писал: «Есенин — дикий ветер русского духа, одинаково способный ломать, ласкать и дробить, но даже и в бессмысленном разгулье своем таящий некий первобытный разум, которого нельзя не почувствовать, в котором есть много цельного и здорового. Того, что нужно нам сейчас. Вот почему нам всем странно близок этот “скандальный пиита” в серой блузе с вечно расстегнутым воротом, с поблекшими синими глазами на удалом лице и встрепанной соломой волос. <...> Читал Есенин неплохо, хотя голосовые средства его не сильны и не богаты оттенками» (Бак. раб., 1924, 6 октября, № 226; подпись: М. Д-ов).
Уже первые отклики на поэму были разноречивы. Так, А. Б. Селиханович сетовал: «Вот в этом вся и беда, что поэту “ни при какой погоде” не хотелось читать ни Маркса, ни Энгельса; не захотелось проникнуть<ся> мировоззрением рабочего класса» (Бак. раб., 1924, 25 сентября, № 217). Напротив, Г. Лелевич, процитировав финал поэмы целиком, с энтузиазмом восклицал: «Это совершенно ново! Правда, Есенин здесь не сливается органически с нашей революцией, он еще смотрит на нее со стороны, но он видит уже конкретные ростки новой жизни. <...> Научиться видеть революционное новое, а не только метели и Христа “в белом венчике из роз” — это задача, которой не осилило большинство попутчиков. Есенин в этом (и некоторых других) стихотворении приближается к этому умению. Рано еще делать выводы, имеем ли мы дело с глубоким благотворным переломом или с временной игрой настроений. Как бы там ни было, приходится отметить революционные, светлые, радостные ноты в творчестве Есенина» (журн. «Молодая гвардия», М., 1924, № 7/8, декабрь, с. 268–269).
В дальнейшем большинство критиков — исключая Г. Г. Адонца (журн. «Жизнь искусства», М., 1925, № 35, 1 сентября, с. 9) — высказывались о «Возвращении на родину» в духе, близком суждениям Г. Лелевича. Среди них были М. Х. Данилов (Бак. раб., 1924, 25 декабря, № 294), А. П. Селивановский (журн. «Забой», Артемовск, 1925, № 7, апрель, с. 16), А. К. Воронский (альм. «Наши дни», М.–Л., 1925, № 5, с. 308), А. Я. Цинговатов (журн. «Комсомолия», М., 1925, № 7, октябрь, с. 63), В. Г. Никонов (журн. «Стрежень», Ульяновск, 1925, № 1, ноябрь, с. 11), П. И. Чагин. Последний закончил свое предисловие к Р. сов. такими словами: «Такие превосходные создания есенинского пера, как “На родине” <первоначальное название поэмы>, “Русь советская”, чрезвычайно характерны не только для него, но и для всей той среды, через которую и вместе с которой он, подгоняемый ветрами и бурями революции, проталкивается к массам. В гражданских стихах Есенина нашел свое поэтическое выражение перелом, происходящий теперь в настроениях и сознании нашей интеллигенции. Это лишний раз свидетельствует о непочатой силе есенинского таланта и о том, какого большого поэта приобретает в нем революция» (Р. сов., с. 4).
А. И. Ромм, однако, расценил оба вышеупомянутых произведения как стилевой «срыв»: «...“На родине” и “Русь советская” местами впадают в плоский прозаизм, в слишком описательную обстоятельность. <...> Но это, конечно, только мелкие неудачи» (альм. «Чет и нечет», М., 1925, с. 37). В то же время А. Я. Цинговатов не сомневался, что обе поэмы Есенина, «конечно, войдут в хрестоматии» (журн. «Комсомолия», М., 1925, № 7, октябрь, с. 63).
Группа отзывов была посвящена пушкинскому началу в этих сочинениях. П. Ионов писал: «...внимание читателя приковывают прекрасные стихи С. Есенина. После долгих и бурных исканий автор пришел к Пушкину. Его “На родине” и “Русь советская” определенно навеяны великим поэтом...» (газ. «Правда», М., 1924, 24 октября, № 243). «Переход к пушкинскому стиху» в этих двух поэмах отметили И. М. Машбиц-Веров (журн. «Октябрь», М., 1925, № 2, февраль, с. 145) и И. Н. Розанов (журн. «Народный учитель», М., 1925, № 2, февраль, с. 114; подпись: Андрей Шипов).
Есенина Татьяна — мать поэта Татьяна Федоровна Есенина (1875–1955).
Дед — Федор Андреевич Титов (1845–1927), дед поэта по матери.
Кукольня (кук`олина, кук`ольник) — к`уколь, сорное растение в посевах злаковых культур.
Сестры — Екатерина Александровна Есенина (1905–1977) и Александра Александровна Есенина (1911–1981).
По-байроновски наша собачонка // Меня встречала с лаем у ворот. — Казалось бы, конкретный литературный источник обозначен здесь самим автором (см. текст между 13-й и 14-й строфами «Песни первой» поэмы Д. Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда» — Байрон Д. Г. Соч. В 3-х тт. М., 1974, т. 1, с. 151). Однако, обратив внимание на особенности есенинского цитирования Байрона, Н. С. Ашукин (очерк «Песни-стихи», 1926) резонно указал на более близкую параллель:
«...песня “Последний день красы моей” является сильно искаженной переделкой стихотворения И. Козлова “Добрая ночь”, в свою очередь являющегося вольным переводом отрывка из “Чайльд-Гарольда” Байрона (“Проснется день, его краса утешит божий свет”). Интересно отметить, что, вероятно, отзвук строфы этого стихотворения-песни:
Отцовский дом покинул я;
Травой он зарастет —
Собачка верная моя
Залает у ворот...
является строками стихотворения С. Есенина “Возвращение на родину” <следует цитата>» (Кр. нива, 1926, № 35, 29 августа, с. 19). Согласно Н. М. Ядринцеву, эту песню также называли «Собачка» и она была «самою любимою в острогах» (в его кн. «Русская община в тюрьме и ссылке», СПб., 1872, с. 109).
Русь советская
Бак. раб., 1924, 24 сентября, № 216; Кр. новь, 1924, № 5, август-сентябрь, с. 121–123; Ст24; Р. сов.; Стр. сов.; И25.
Черновой автограф — РГАЛИ; на первом листе — карандашная помета рукой Г. А. Бениславской: «Лето 1924». Авторизованная машинопись — ГМЗЕ.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.) с исправлением в ст. 85 («Когда на всей планете» вместо «Когда во всей планете») по всем остальным источникам. Датируется по Собр. ст., 2, где помечено 1924 г.
В. С. Чернявский свидетельствовал: «Незадолго до отъезда <из Ленинграда в июле 1924 г.> он утром, едва проснувшись, читал мне в постели только что написанную им “Русь советскую”, рукопись которой с немногими помарками лежала рядом на ночном столике. Я невольно перебил его на второй строчке: “Ага, Пушкин?” — “Ну да!” — и с радостным лицом твердо сказал, что идет теперь за Пушкиным» (Восп., 1, 232).
27 декабря 1924 года Г. А. Бениславская писала Есенину из Константинова: «Читала я Вашим стихи. Матери очень понравилась “Русь советская”, всё, говорит, так, как есть, и другие наросли и “жись” вся. Отцу же все Ваши последние стихи нравятся: “Хорошо стал писать...”» (Письма, 263).