По поводу пятой и шестой строф «Ответа» в приподнятом тоне высказался А. Я. Цинговатов: «...странно было бы, если бы такой вышедший из недр народный поэт, как Есенин, инстинктивно “рванувшийся” в свое время к Октябрю, не полюбил теперь тех великолепных просторов, которые открылись для Руси Советской именно благодаря весеннему разливу Октября» (журн. «Комсомолия», М., 1925, № 7, октябрь, с. 61–62).
Два отклика касались стилистики и лексики произведения. В. Липковский привел его первую строфу для иллюстрации следующего тезиса: заставляя видеть в слове — вещь, «самые простые, крепкие, имеющие только один объективный смысл “вещи” располагает он <Есенин> в лучшем порядке. Отсюда достижение больших эффектов при наименьшей затрате изобразительных средств» (З. Вост., 1925, 20 февраля, № 809; вырезка — Тетр. ГЛМ). С. А. Селянин, назвав Есенина «крупным поэтом-современником», писал далее: «Нельзя не обратить внимание на несколько бесцеремонное обращение поэта с языком. “Поэтическая вольность” у него достигает предела. Не постесняется он, например, употребить слово, которое не встретится вам ни в каком словаре, например: плакида. Иногда, не обращая внимания на богатство языка, он может привязаться к одному слову, например, планета, — но все эти недостатки нисколько не умаляют достоинств, так как и они — специфическая особенность поэта» (газ. «Рабочий край», Иваново-Вознесенск, 1925, 28 июля, № 168; выделено автором; вырезка — Тетр. ГЛМ).
Стансы
З. Вост., 1924, 26 октября, № 713; Стр. сов.; Кр. нива, 1925, № 5, февраль, с. 108.
Автограф неизвестен. Об утрате первоисточника публикации «Стансов» в З. Вост. см. комментарий к «Руси бесприютной».
Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.) с исправлением в ст. 44 («Не фунт изюму нам» вместо «Не фунт изюму вам») по всем остальным источникам. Датируется по Собр. ст., 2, где помечено 1924 г.
Написано не позже 2 октября 1924 года, ибо было прочитано автором в студенческом клубе им. Сабира (Баку) 3 октября того же года.
В отчете об этом вечере поэзии Есенина по поводу «Стансов» было сказано: «В прощальном стихе Есенин поклялся, находясь под влиянием запаха бакинской нефти, взяться за изучение Маркса, которого он “ни при какой погоде в руки не брал”. Можно этому поверить, можно и нет. Вернее всего — нет, потому что это сказано слишком крикливым голосом. Сказано с жеманством самовлюбленного поэта, которому “Демьяны Бедные — не чета”. А этих Демьянов читают десятки миллионов людей, притом не больных, не просушивших свои дни в кабаках, а здоровых, творящих новую жизнь» (газ. «Труд», Баку, 1924, 5 октября, № 224; подпись: Циклоп; псевдоним не раскрыт). С неодобрением отнесся к «Стансам» и М. Х. Данилов: «А последней вещи, явно не сделанной еще, совсем читать не следовало» (Бак. раб., 1924, 6 октября, № 226; подпись: М. Д-ов; вырезка — Тетр. ГЛМ). Полемизируя с М. Х. Даниловым относительно общей характеристики поэзии Есенина, М. В. Долганов сошелся с ним и с Циклопом в оценке «Стансов»: «...мы <...> слышали также, что он хочет “засесть” за Маркса. Но мы опять-таки знаем: сегодня он обещает “засесть” за Маркса, а завтра он же, Есенин, пропьет его в кабаке. <...> Есенин говорит: “Я поэт, и не чета Демьянам, — меня читают двадцать пять миллионов”. Мы не беремся опровергать это утверждение (не стоит!), но и в то же время напоминаем, что Демьянов этих читает весь стомиллионный Союз. Есенина же знают только те, которые не купались в родниках Маркса и Ленина, и те, которые так же безумно, как и сам Есенин, тоскуют о “тех берегах”» (газ. «Труд», Баку, 1924, 8 октября, № 227; подпись: М. Камский).
Строки о Демьяне не понравились и Г. А. Бениславской. Получив от Есенина «Стансы», в ответном письме (декабрь 1924 года) она писала: «“Стансы” (П. Чагину) нравятся, но не могу примириться с “я вам не кенар” и т. п. Не надо это в стихи совать. <...> Да, это стихотворение будет напечатано в “Красной нови”, но будет “болванам”, а не... Вардин на этом настаивает, и я с ним согласна. А вообще стихотворение хорошее» (Письма, 256–257). К тому времени стихотворение уже было напечатано в З. Вост. именно с такой редакцией ст. 37 («Я не чета каким-то там болванам»), которая предлагалась И. Вардиным. В публикации же «Стансов» в Кр. ниве (а не в Кр. нови) «криминальные» строки с упоминанием Д. Бедного вообще отсутствовали.
По выходе Стр. сов., где стихотворение было напечатано целиком и без искажений, нашлись, однако, читатели, имевшие другую точку зрения на это место «Стансов». Так, М. И. Себекин писал Есенину 1 апреля 1925 года: «...всем своим русским знакомым я читаю отрывки Ваших стихов и заставляю покупать Сережку Есенина, потому что он новый большой русский поэт, а не куплетист... <...> Вижу вдали большую птицу, распростершую свои широкие крылья и готовую взметнуться в голубую, звонкую высь, это — Есенин, и слышу, как крылья этой могучей птицы обламывает какая-то погань, но поздно, “идри ваши полки”, Есенин облетел уже пол-России. Пускай себе РКСМ (молодежь) поет “Демьяновы куплеты” (Демьянова уха приторна), а иная молодежь будет читать Есенина» (Письма, 277–278). Менее восторженно, но так же сочувственно отнеслись к тем или иным строкам «Стансов» И. Т. Филиппов (журн. «Лава», Ростов-на-Дону, 1925, № 2/3, август (на обл.: июль-август), с. 71) и К. В. Урлин (газ. «Нижегородская коммуна», 1925, 1 октября, № 224). Даже В. В. Маяковский, который, публично выступая 10 сентября 1925 г. в Нью-Йорке, подчеркнул, что «талантливость Есенина только усиливает необходимость борьбы с есенинским движением в советской поэзии», отдал затем должное «последним работам Есенина, начавшего сознавать необходимость “засесть за Маркса”» (газ. «Русский голос», Нью-Йорк, 1925, 12 сентября, № 3588).
Не смогли обойти молчанием рефрен «Стансов» и другие критики — о Марксе и Есенине писали, в частности, В. Липковский (З. Вост., 1925, 20 февраля, № 809, вырезка — Тетр. ГЛМ), Н. В. Богословский (журн. «Новый мир», 1925, № 3, март, с. 155; подпись: Н. Б.), В. П. Друзин («Красная газета», веч. вып., Л., 1925, 15 мая, № 116). Но главным оппонентом Есенина стал здесь А. К. Воронский. Первоначально он отозвался на «Стансы» несколькими неодобрительными фразами: «“Стансы” плохи и неубедительны. <...> О Марксе и Ленине Есенину, пожалуй, писать рано, а внимательно ими заняться, не для красного словца, а для переработки некоторых сторон своего творчества, очень своевременно и кстати. <...> Это не в упрек и не в обиду Есенину, а в дружеское и искреннее предупреждение, единственно для того, чтобы он давал хорошие отсортированные стихи, спаянные с современностью. Кому многое дано, с того многое и взыщется. Есенину дано многое» (Прож., 1925, № 5, 15 марта, с. 26).
В другом месте А. К. Воронский уже давал «Стансам» развернутую негативную оценку: «Очень хорошо, что Сергей Есенин, хотя и с большим запозданием, решил стать певцом и гражданином “великих штатов ССР” и “тихо” засесть за Маркса: поучиться у Маркса многим и многим из наших поэтов в самом деле давно пора. И можно бы после “Москвы кабацкой” только порадоваться “прозрению” поэта. Беда, однако, в том, что стихи во имя Маркса просто плохи: “стишок писнуть”, “эра новая не фунт изюму нам” в устах такого первоклассного поэта, каким является Есенин, звучат совершенно неприлично. <...> Но хуже всего даже не эти “фунты изюма”, не “писнуть”, даже не скудная, сырая рифмовка стиха, — хуже всего, что “Стансам” не веришь, они не убеждают. В них не вложено никакого серьезного, искреннего чувства, и клятвы поэта звучат сиро и фальшиво. <...>...они <“Стансы”> безрадостны и худосочны, их слова вялы, пожалуй, верно в них пока одно: жалобы поэта на скуку от Маркса: для него он действительно скучен: он его не читал и не нюхал. “Ни при какой погоде я этих книг, конечно, не читал” — это куда правдоподобней. <...> Если внимательно вчитаться в “Стансы”, станет очевидным, что за внешней революционностью таится глубочайшее равнодушие и скука; как будто говорит поэт: хотите революционных стишков, — могу, мне все равно, могу о фонарях, об индустрии, о Ленине, о Марксе. Плохо? Ничего, сойдет: напечатаете. <...>
“Стансы” С. Есенина отнюдь не случайность. Они характерны для нашего времени и поэтому на них следует остановиться. Нам неоднократно приходилось указывать на весь вред от литературного цуканья, когда от художника требуют марксизма и коммунизма целостного, законченного и завершенного, именно на все 100%. <...> Не так давно от одного из сторонников этого направления довелось услышать такое замечание: “Пусть пишут неискренно, но пусть дают нужные вещи”. Такая “установка” в нашу пору, к величайшему сожалению, находит себе сторонников и уже начинает приносить, как выражались раньше, свои горькие плоды. <...> “Стансы” С. Есенина тем именно и показательны, что в них есть попытки внешние, показным образом приспособиться к нашим пуританам. Они же вскрывают и всю несообразность формулы: пусть пишут неискренно, но пусть пишут нужные вещи; они неискренны, потому плохи и потому ненужны.
Таких “стишков”, рассказов и повестей пишется сейчас изрядно. Это — прямая опасность для литературы. Внешне, на виду у нас может казаться все благополучным; будет все по форме — и Маркс, и Ленин, и индустрийная мощь; а на деле — расхождение показного творчества с внутренними потенциями художника, с его эмоциями и мыслями» (альм. «Наши дни», М.–Л., 1925, № 5, с. 305–309; выделено автором).
Вскоре на эту инвективу А. К. Воронского откликнулся в Париже С. И. Португейс: «Сергей Есенин решил, наконец, остепениться, т. е. приняться за изучение “Капитала”. Об этом он счел нужным поведать миру в “Стансах”, напечатанных в газете “Заря Востока”. Выдержки из этого стихотворения мы находим в № 5 альманаха “Наши дни” <процитированы так же, как и в “Наших днях”: 2-я, 3-я, 6-я, 7-я и три последних строфы; напомним, что ст. 37 содержала в этой цитате неесенинское слово “болванам”>. Чего, казалось бы, лучше? А вот подите же: советская критика все еще недовольна. В той же книге “Наших дней” А. Воронский подвергает приведенное стихотворение самой беспощадной критике.