Ручья чуть слышное теченье,
Гудящий бас шмеля над ним.
Стоял и стыл, благоговея,
У старой сгорбленной ольхи.
Не я, а соловей навеял
И рифмы эти и стихи.
Той, что разлюбила
Снегу навалило да растаяло,
Грязь такая, что нельзя пролезть.
Полюбила, а потом оставила,
Люди, как печальна эта весть.
Полюбила в майское цветение,
В самый глухариный ток весны.
В пору, когда бурное течение
Било по корням большой сосны.
Разлюбила в слякоть, в увядание,
В бездорожье, в серый день — среду!
Бьется в сердце горькое страдание
У честного мира на виду.
Все ее ругают: — Ну и бестия! —
Только я оправдывать горазд:
— Нет у нас, наверно, соответствия,
Значит, чем-то я не в самый раз!
* * *
Серая наволочь,
Небо как вата.
Лес чуть угрюм,
А вода рябовата.
Смолкла кукушка,
Не слышно зорянки.
Видно, у них
Голоса не в порядке.
И муравьи
Присмирели на кучах.
Дождик, наверно,
Увидели в тучах.
Но, невзирая
На хмурость и пасмурь,
День очень ласковый,
Теплый, прекрасный.
Все оживает,
Растет и добреет,
Время такое,
Что каждого греет.
Каждому шепчет
Весенние сказки,
Каждому дарит
Надежды и ласки.
Травы
Вл. Солоухину
Моя трава не безъязыка,
Живут в ней сердце и душа.
Ее зеленая музыка
Всегда звенит в моих ушах.
Трава нежна, трава шелкова.
И на футболе, где азарт,
Зачем ты ходишь бестолково
И мнешь ее?! Вернись назад!
Трава от солнца изумрудна,
На ней роса, как зеркала.
Мне без травы на свете трудно,
Мне звон строки она дала!
Россия — поле, и равнина,
И бесконечно дальний луг.
На нем растет трава-трави́на,
Мы вместе, нет у нас разлук!
Трава моя милая и луговая,
Такая зеленая и удалая!
Трава моя тихая, робкая ночью,
Тебя в темноте узнавал я на ощупь.
Шинель подстилал
И с винтовкой ложился,
Был рад, что солдатской
Махоркой разжился.
Трава моя нежная,
Тоненький шелест,
Как преданно ты
Подо мной себя стелешь.
Как мягко сгибаешься,
Нежно лелеешь,
Как служишь солдату,
Себя не жалеешь!
Трава моя,
Мудрая книга эпохи,
Признайся, скажи мне,
О чем твои вздохи?!
Чаепитие в Язвицах
Самовары на столах,
Семьи в сборах и в согласье,
У невест на рукавах
Петухи поют о счастье.
С блюдца пьют, как из реки,
Седовласые Гомеры,
Язвицкие старики,
Водохлебы, водомеры.
Двадцать чашек дед мой пьет,
Ухает болотной выпью.
Двадцать первую нальет,
Поглядит и тоже выпьет.
Десять чашек я могу,
Это мне пустяк, полдела.
Дом срублю на берегу,
Чтобы ты мне песни пела.
Чтоб ходила босиком
По сосновому настилу
И, шумя своим крылом,
Целовала с жару, с пылу.
Говорила бы: — Чаёк
Заварю тебе, Викторка! —
Сердце: ёк! Сердце: ёк!
Как заведенная моторка!
Молдаваночка
Клаве Албу
Ты изящна, ты легка,
Взгляд серьезный и веселый.
Тяжелее облака
Те, что вовсе невесомы!
Чернозем твоих волос
Дышит нежностью и хмелем,
Ароматом чайных роз,
Майским месяцем апрелем.
Ты мелькаешь то в саду,
То под деревом орехом,
Вся в согласии, в ладу,
Вся наполненная смехом.
Вся звенящая, как зной,
Вся горячая, что лето,
Вся как замысел сквозной,
Как создание поэта.
Я с тобою рядом был,
Сердце в рельс тревожно било.
Не скажу, что полюбил,
Ну, а все же что-то было!
Чудо-возраст — двадцать лет.
Для него цветут вербены.
Молдаваночка, мой свет,
Погребены, Погребены!
Унгены
— Унгены! Унгены!
Унгены! Унгены!
Вагоны, колеса и рельсы поют.
Они догадались, что был я в Унгенах
И слышал, какие там песни поют.
Унгены — граница. Бок о бок румыны.
Унгены стоят в пограничной тиши.
Война превращала Унгены в руины,
А нынче Унгены опять хороши.
Тепло наступило. Созрела черешня.
Огурчики свежие — вот благодать!
Все правильно это, но мне интересно
Черешню унгенскую с дерева рвать.
Меня пригласила одна молдаванка,
В глазах у нее элегический блеск.
Черешни накушался я спозаранку,
Обнял на прощанье, сказал: — Мульцумеск!
Я шел вдоль садов, небольших огородов,
На мост подымался, глядел на вокзал.
«Да здравствует вечная дружба народов!» —
Из радиорупора кто-то сказал.
— Унгены! Унгены!
Унгены! Унгены! —
Вагоны, колеса и рельсы поют.
Они догадались, что был я в Унгенах
И слышал, какие там песни поют!
Письмо из Воронежской области
В центральных областях пройдут дожди,
На севере пройдет циклон.
Я не приеду, милая, не жди,
Прими пока земной поклон.
Я чувств к тебе не растерял,
Любви не отдал никому.
Я наши чувства проверял
В полях, в морях, в огне, в дыму.
Стою я у разливов Битюга,
Среди егорисаевских полей.
Иду, а чернозем от сапога
Летит, как рой распуганных шмелей.
Во мне живет Россия, русский дух,
И этим мы ведь даже сближены!
Ты не ревнуй, что я у молодух
Записываю песни старины.
Шутя порой кого-нибудь прижму,
Мужик во мне — куда его девать?
Не бойся, я ведь замуж не возьму,
Я только так, чтоб бабу поддержать.
Намаялась она за целый день!
Все лето от рассвета дотемна
Она не знала, что такое лень,
Все потому, что русская она.
Туман все залил белым молоком,
Ни чернозема, ни больших буртов.
Но мне унынья нет в краю таком,
Я сам отсюда, сам из мужиков.
Прими мою любовь и мой привет
И не волнуйся, скоро буду, жди!
Я слышал, что циклона больше нет,
В центральных областях прошли дожди.
Микула
Егору Исаеву
Не за стеною монастырской
Микула сошку мастерил,
А на равнине богатырской,
Где ворон каркал и парил.
Бесхитростен был сельский витязь,
Он черный хлебушек кусал.
Он валунам сказал: — Подвиньтесь! —
Да приналег и сдвинул сам.
И все дела! И конь саврасый
Борзо пошел по борозде
Без норова, без разногласий,
Отлично знал он, в чьей узде.
И затяжелела земелька,
Глянь, и налился колосок.
И вот уже дурак Емелька
На печку русскую залег.
Сказал: — А ну, лети, родная! —
И полетела печь, как пух.
Не печь — кибитка удалая,