Молодой солдат. Придет…
Солдат. Не придет… И странно, может, но, как он приходил, сразу легче становилось.
Молодой солдат. Это, вроде как, привычкой сделалось.
Солдат. Нам даже под конец стало казаться, что мы его видим, когда его не видно было. «Шевелится! — говорили. — Свет в стене! Ничего не видишь? Нет. Да вон! Там, там, говорю тебе… Там стена не такая, да посмотри ты!»
Молодой солдат. И смотрели, глаза таращили, пошевелиться не решались.
Солдат. Выискивали любой камешек в стене, не похожий на другие.
Молодой солдат. А когда, наконец, все начиналось, прямо облегчение наступало и совсем не было страшно.
Солдат. И вот, той ночью ждали мы, ждали, глаза таращили, думали, что он уже не придет, и тут является, тихонько так… — в первые-то ночи он шустро появлялся, — и только стало его видно, как он начинает говорить совсем по-другому и с грехом пополам нам рассказывает, что произошло что-то ужасное, смертельное, что-то такое, что он не может объяснить живым. Он говорил, что есть места, где он может появиться, и есть такие, в которых он появиться не может, что он пошел туда, куда идти ему запрещено, что знает он такую тайну, которую и он знать не должен, и что теперь его раскроют и накажут, и запретят являться. Так что он совсем являться перестанет. (Торжественным голосом.) «И я умру последней своей смертью, — сказал он, — все будет кончено. Вы понимаете, господа, нельзя терять ни минуты. Бегите! Предупредите царицу! Найдите Тиресия! Господа! Господа, сжальтесь!..» Он умолял, а солнце уже всходило. Но он не думал уходить.
Молодой солдат. Вдруг нам показалось, что сейчас он сойдет с ума.
Солдат. Изо всех его бессвязных фраз мы поняли, что он покинул свой пост, в общем… что он разучился исчезать и теперь пропал. Мы видели, что он ту же самую церемонию совершает, как при появлении — хочет стать невидимым, а ничего не получается. Тогда он стал нас просить, чтобы мы его оскорбили, потому что говорят, будто если ты оскорбишь привидение, оно сможет уйти. Самое глупое — то, что мы не решались. Он все повторял: «Давайте, молодые люди, оскорбите меня! Кричите, не стесняйтесь!.. Давайте!» А мы только все цепенели.
Молодой солдат. Слова все растеряли!
Солдат. Вон оно как! А ведь мило дело — орать на начальство!
Командир. Очень любезно, господа! Очень любезно. Большое вам спасибо от имени начальства.
Солдат. Да нет, командир, я не то хотел сказать… Я хотел… Я же о царях говорил, о коронованных, о министрах, о правительстве… ну, значит, о властях! Мы же частенько даже говорили о всяких там несправедливостях… Но царь — это славный такой призрак, бедняга Лай, и ругань застревала у нас в горле. Он все нас подначивал, а мы бормотали: «Давай, эй ты! Давай, старый пень!» В общем, не ругань никакая, даже вроде комплимент.
Молодой солдат. Надо вам объяснить, командир: «старый пень» — это так по-дружески солдаты друг друга зовут.
Командир. Спасибо, что предупредили.
Солдат. Давай, иди, эй! Ты, этот… ну… короче… Бедный призрак! Он так и завис между жизнью и смертью, от страха помирал, потому что петухи пели, и солнце подымалось. И вдруг стена снова стала стеной, а красное пятно погасло. Мы подыхали от усталости.
Молодой солдат. Вот после этой ночи я и решил все рассказать его дяде, потому что он сам не хотел рассказывать.
Командир. Не очень-то он точен, ваш призрак.
Солдат. Знаете, командир, он ведь, может, вообще больше не появится.
Командир. Я мешаю.
Солдат. Да нет, командир. Но после вчерашней истории…
Командир. Судя по всем вашим рассказам, это очень вежливый призрак. Так что я спокоен, он появится. Прежде всего, вежливость царей — это точность — как говорится, а вежливость призраков — согласно вашей остроумной теории — принимать человеческий облик.
Солдат. Возможно, командир, но может быть, у призраков вообще не бывает царей, а минута у них и целый век — одно и то же. Так почему бы призраку явиться не сегодня, а через тысячу лет?
Командир. Вы, я вижу, юноша, горазды поспорить, но у терпения есть свой предел. Так вот: я сказал, что он сегодня явится. Сказал, что я его смущаю, и я сказал, что ни один штатский не должен близко подходить к патрулю.
Солдат. Так точно, командир.
Командир (взрывается). Так вот, призрак, не призрак, а я вам приказываю задержать первого же встречного, который явится сюда без пароля. Ясно?
Солдат. Так точно, командир!
Командир. И про дозор не забывать. Вольно, разойдись!
Солдаты застывают, взяв «на караул».
Командир (уходит, останавливается). Только хитрить не надо! Вы у меня на заметке. (Уходит.)
Долгая пауза.
Солдат. Однако!
Молодой солдат. Он подумал, что мы ему мозги пудрим.
Солдат. Нет, старичок, он подумал, что это нам их запудрили.
Молодой солдат. Нам?
Солдат. Да, старичок. Я много чего наслышался от дяди. Царица — женщина хорошая, но вообще-то ее не любят. Она, — говорят, — немного того… (Стучит себя по голове.) Взбалмошная и говорит с иностранным акцентом, и Тиресий на нее влияет. И Тиресий этот ей советует все такое, что только во вред ей идет. Делайте то, делайте се… Она ему сны свои рассказывает, спрашивает, с правой ноги ходить или с левой; а он ее за нос водит, прогибается перед братом ее, который только и знает, что против сестры заговоры составлять. И Тиресий за него. Все это грязные людишки. Я поспорить могу: командир подумал, что призрак — это из того же теста, что и Сфинкс. Поповские штучки: заманить Иокасту, пусть она думает, как они хотят, чтобы она думала.
Молодой солдат. Да ты что!
Солдат. Не веришь. Точно тебе говорю (Очень тихо.) А я верю в призрака, я-то… И вот, потому что я в него верю, а они — нет, советую тебе: не дергайся! Ты уже у нас кое-чего добился. Как тебе, рапорт такой: «Проявил умственные способности, достойные гораздо более высокого звания…»?
Молодой солдат. Но ведь, если наш царь.
Солдат. Наш царь!.. Наш царь!.. Минуточку!.. Мертвый царь, это не то, что царь живой. И вот почему: если бы царь наш, Лай, был живой, слышишь, между нами только, он бы сам разобрался и тебя бы не посылал в город по своим делам.
Уходят влево, продолжая обход.
Голос Иокасты (от подножия лестницы, ведущей на стену. Говорит с сильным акцентом. Это международный акцент всех королевских семейств). Опять лестница! Ненавижу лестницы! Зачем все эти лестницы? Ничего не видно. Где мы?
Голос Тиресия. Но, сударыня, вы знаете, как я отношусь к этой затее, и вообще, это не я придумал…
Голос Иокасты. Помолчите, Ресси. Как только вы открываете рот, получается глупость. Нашли время, чтобы читать мораль.
Голос Тиресия. Вам нужен другой провожатый. Я почти совсем слепой.
Голос Иокасты. Тоже мне прорицатель! Вы даже не знаете, где какая лестница! Кончится тем, что я сломаю ногу. И вы будете виноваты, Ресси. Вы, как всегда.
Тиресий. Мой телесный взор угас и дал раскрыться внутреннему взору, который служит цели более высокой, чем подсчет ступеней!
Иокаста. Надулся. Глаз его обидели. Ну, ну! Мы так вас любим, Ресси. Просто, эти лестницы доводят меня до безумия. Нам нужно было сюда прийти, Ресси, нужно!
Тиресий. Сударыня…
Иокаста. И не упрямьтесь. Я знала, что здесь будут эти проклятые ступеньки. Хорошо, я буду пятиться наверх, а вы меня поддержите. Не бойтесь. Я вас поведу. Но, если я буду смотреть на ступеньки, обязательно упаду. Возьмите меня за руки. И в путь! (Появляются.) Ну… ну… ну… четыре, пять, шесть, семь.
Иокаста выходит на площадку и идет влево. Тиресий наступает на конец ее шарфа. Царица вскрикивает.
Тиресий. Что с вами?
Иокаста. Ногу, Ресси! Вы наступили на мой шарф.
Тиресий. Простите…
Иокаста. Опять обиделся! Но ведь это не ты виноват… Это шарф! Я окружена вещами, которые меня ненавидят! Каждый день этот шарф меня душит. То он цепляется за ветки, то за ось колесницы, а теперь ты на него наступил. И это все нарочно. Я его боюсь, но не могу с ним расстаться. Ужасно! Ужасно! Этот шарф меня убьет.
Тиресий. Видите, в каком состоянии ваши нервы.
Иокаста. Ну вот, кому он нужен, твой третий глаз? Ты нашел Сфинкса? Ты нашел убийц Лайя? Народ успокоил? У моих дверей ставят охрану и оставляют наедине с вещами, которые меня ненавидят и хотят моей смерти!
Тиресий. Россказни, и из-за них…
Иокаста. А я все чувствую. Лучше чувствую, чем все вы вместе взятые! (Показывает на свой живот.) Этим чувствую! Все сделано, чтобы найти убийц Лайя?
Тиресий. Царица знает, что Сфинкс не позволяет вести поиски.
Иокаста. А я, я чихать хотела на все ваши цыплячьи внутренности… Я чувствую, вот этим… что Лай страдает и хочет пожаловаться. Я решила все сама выяснить и даже выслушать этого молодого стража; и я его вы-слу-ша-ю. Не забывайте, Тиресий, я ваша царица.
Тиресий. Ярочка моя, пойми несчастного слепого, который тебя обожает, который о тебе заботится и хочет, чтобы ты спала по ночам в своих покоях, а не бегала за тенью в грозу по городским валам.
Иокаста (загадочно). А я не сплю.
Тиресий. Не спите?
Иокаста. Нет, Ресси, я не сплю. Сфинкс, убийство Лайя, измотали мои нервы. Ты правильно сделал, что заговорил об этом. Я больше не сплю, и так даже лучше, потому что стоит мне уснуть, я вижу сон, один и тот же, а потом хожу больная целый день.
Тиресий. Но ведь это мое ремесло — разгадывать сны…