Она рванула дверь: ее глаза, ослепшие от полуденного солнца, не увидели ничего, кроме густого мрака. Идя по стене и нащупывая дорогу, она наткнулась на что-то живое, на какого-то человека.
— Простите! — сказал чей-то голос.
— Откройте дверь на сцену! Я ничего не вижу. Кто вы такой?
— Я адвокат Белотти. В качестве председателя нашего комитета присутствую на репетиции.
— Тут, впотьмах? Идемте! Или вы не знаете дороги?
— Не знаю дороги? Я в этом дворце свой человек! — сказал он и вдруг растянулся на полу.
— Так я и знал, что здесь ступеньки. Это я просто не подумал.
Темнота сгустилась, звуки рояля и пенья доносились все глуше.
— Мы пошли не в ту сторону, — решила Флора Гарлинда. — Пойдемте назад, и теперь следуйте вы за мной. Раз это театр, я уж как-нибудь разберусь… Тут коридор, мы его не заметили… А почему вас оставили здесь?
— Да разве его переспоришь? Ведь он ни с кем не считается! — По голосу адвоката было слышно, что он размахивает в темноте руками. — Дорленги окончательно спятил. Кричит, что посторонним нечего делать на репетиции. Как будто я посторонний! Председатель комитета — посторонний! Он забывает, что скорее он здесь посторонний и что мы в любую минуту можем его попросить отсюда.
— Ну нет, зачем же? Кем вы его замените в такой короткий срок? Ничего, положитесь на меня.
— На вас!.. Синьорина Флора Гарлинда, недаром я с первой минуты почувствовал, что вы великая артистка. Я сразу же сказал Полли — у него тут табачная лавка…
— Это хорошо, адвокат, что вы остались.
— Я не решился уйти. Ведь на улице народ, не правда ли? А вдруг они догадались бы, что меня… что этот маэстро осмелился…
— Вот мы и пришли, — сказала Флора Гарлинда.
Перед ними открылась сцена, она казалась огромной; свет, сочившийся из жестяной лампы, поставленной на рояль, тщетно боролся с мраком; четыре человеческих силуэта терялись в этом полутемном пространстве. Капельмейстер, стоявший в центре освещенного круга, неистово размахивал кулаком.
— Я не потерплю возражений, даже от вас, кавальере! Вы — это вы! Но маэстро здесь я!
— Что ж, это не так уж мало, — согласился баритон Гадди, сидевший верхом на стуле.
— Что за невоспитанный человек, — пожаловалась Италия Молезин, подойдя к двери. — Меня он назвал идиоткой.
Флора Гарлинда вступила в полосу света. Глаза ее сверкали, выражение иронического торжества кривило тонкие губы.
— Маэстро… — очень мягко сказала она. — Я прошу вас уважить просьбу моего друга адвоката Белотти. Он хотел бы нас послушать.
Капельмейстер так и вспыхнул.
— Как, он все еще здесь? Да ведь я его вышвырнул за дверь!
— Такого человека, как я, нельзя вышвырнуть за дверь. — И адвокат с достоинством выступил вперед.
— Повторяю, — крикнул молодой музыкант, весь дрожа, — хозяин здесь я, и если кто не хочет слушаться…
— Ну, что дальше? — И Флора Гарлинда с зловещей улыбкой взглянула ему в глаза.
— Может убираться вон, — закончил он значительно тише.
Она утвердительно кивнула.
— У вас, очевидно, есть другая примадонна?
— Только вчера, — с трудом выдавил он из себя, — я получил письмо от Фузинати.
— Ну, конечно, ведь она в положении. Тут не будешь особенно разборчивым. Но вы, маэстро, не ждете ребенка, я думаю, для вас не составит труда подыскать себе другой ангажемент, если эти господа из комитета пожелают вас…
— О, прошу вас, синьорина Гарлинда, об этом не может быть и речи, — возопил адвокат, переступая с ноги на ногу. — Разве все мы здесь не друзья?
— Это еще как сказать. Во всяком случае, я — примадонна и, значит, могу петь перед кем захочу.
— Я ни в коем случае… Вы просто не поняли меня.
На ее лице все еще играла зловещая улыбка. Капельмейстер замолчал, втянув голову в плечи, ко всему готовый.
— А кроме того, — начала она снова, — я привыкла иметь дело только с режиссером.
— Совершенно верно, — поддержал ее кавальере Джордано, бросая ноты на рояль. — Кто смеет здесь говорить, что у меня не хватает голоса? Этот молодой человек раскритиковал мое исполнение партии Джеронимо, забывая, что я взялся за эту роль только из любезности, — по всей Италии и за границей известно, что моя партия — Пьеро.
— Говорите прямо, что вам от меня нужно? — Капельмейстер беспомощно развел руками; веки у него покраснели.
— Мы требуем режиссера, клянусь Вакхом, — сказал баритон.
— Так ведь режиссер — я!
— Господа, — пролепетал адвокат, умоляюще простирая руки, — мне было бы крайне неприятно, если бы из-за меня…
— Маэстро! — Флора Гарлинда склонила голову на плечо. — Вы еще не работали в театре. О, вам не нужно в этом признаваться, весь этот эпизод первое тому доказательство. Так вот, окажите услугу и нам и себе и будьте сговорчивее. Мы уполномочиваем Гадди быть режиссером. Тем более что реквизит и костюмы устроил он.
Италия Молезин и кавальере Джордано уже поздравляли баритона.
— А я, — захныкал капельмейстер, — я собрал хор, да и всех вас. Мне принадлежит идея спектакля, я весь город зажег этой идеей, я сделал все возможное, я пустил в ход всю машину. И все это — ничто, оказывается, все это не имеет значения.
Он ходил вокруг рояля, пошатываясь и поминутно хватаясь за лоб.
— Никто этого не отрицает. — И Флора Гарлинда зашагала за ним следом. — Но именно потому, что вы все это сделали, не придавайте значения таким мелочам.
— Я требую пятьдесят лир прибавки, — послышался голос баритона.
— Он требует пятьдесят лир прибавки, — повторила Флора Гарлинда, презрительно поджав губы. И вдруг, сменив гнев на милость: — Но кто из нас может сравниться с вами, маэстро!.. Ведь вы написали оперу, не правда ли? А что, если я возьмусь исполнить в ней первую роль?
И так как у него пресеклось дыхание…
— Но со мной или без меня — неважно: быть может, уже в будущем году вы окажетесь в Милане. Ведь мы… — И она склонилась перед ним в глубоком реверансе. — Мы для вас только ступенька.
— О! — воскликнул он, счастливый и подобревший. — Только не вы, Флора Гарлинда! Только не вы! Мне никогда не сравниться с вами.
— Вы думаете? — И, потупившись, она отошла в сторону.
— Однако поскольку я остаюсь дирижером, — обратился он к остальным, — давайте пройдем все сначала, пока я не сочту себя удовлетворенным.
Все поспешили выразить согласие. Адвокат тоже не остался в долгу.
— Никогда, маэстро, — заверил он капельмейстера, — не сомневался я в ваших блестящих дарованиях.
— Ну, что ж, кавальере, — воскликнул капельмейстер, — еще раз сначала, прошу: «Плодитесь и множьтесь, о дети мои…»
Старик, кляня его в душе, встал и запел глухим, дрожащим голосом: «Плодитесь и множьтесь, о дети мои! Отцами вспаханное поле достанется в наследство внукам».
— Ну как? Слышите вы его? — Капельмейстер, утирая пот со лба, в ярости подскочил на стуле. — А ведь это всего-навсего рояль. Что останется от его голоса, когда заиграет оркестр?
Лицо старика перекосилось от обиды, казалось, он вот-вот расплачется. Его нижняя челюсть запрыгала, он силился что-то сказать и не мог.
— Я слышала каждый звук, — заявила сердобольная Италия Молезин и посмотрела на Флору Гарлинда, которая, видимо, предпочитала наблюдать и отмалчиваться.
Но тут вмешался баритон:
— Я, как режиссер, считаю, что кавальере исполнил эту арию с блеском, с не изменяющим ему блеском.
— Ну, еще бы, такая знаменитость!.. — заохал адвокат.
Но капельмейстер схватился за голову.
— Если адвоката не заставят, наконец, молчать, я ни за что не ручаюсь! Понимаете, ни за что!
Адвокат попятился назад. Капельмейстер снова приготовился аккомпанировать.
— Синьорина Флора Гарлинда!
— Здесь!
— «Взгляни, любимый, наш домик весь в цветах». Но куда же запропастился Пьеро? Боже мой, я совсем забыл об этом человеке! Он все не идет. Видано ли подобное бесстыдство!
— Гм, да, — отозвался на этот раз и Гадди. — Придется наказать Нелло на стаканчик вермута для каждого. Это заставит его призадуматься.
— Стаканчик вермута! — Капельмейстер возмущенно фыркнул. — Нет, мы найдем на него управу. Доставим его сюда с жандармами. Но куда же он девался? Не знает ли кто, где он? Синьорина Гарлинда, может быть, вы знаете, вы пришли последняя!
— Какое мне до всего этого дело! — презрительно бросила она и отвернулась.
— Уж не с женщиной ли он? — шепнул ей Гадди.
Но она точно и не слышала. Капельмейстер яростно заиграл аккомпанемент и воскликнул, стараясь перекричать рояль:
— Не будем терять времени! Синьорина Флора Гарлинда!
Она вступила: «Взгляни, любимый, наш домик весь в цветах».
Как только она запела, капельмейстер стал играть мягко и бережно, прислушиваясь к ее голосу. При всем его желании сохранить серьезную мину, сквозь нее уже пробивался какой-то детский восторг. И вдруг лицо его исказилось гримасой страдания. Голос певицы оборвался. — Это не имеет смысла, — пожаловалась она. — Я не слышу себя, когда рядом нет партнера.
— Я буду подавать вам его партию! О изверг! Я спою за него. Все, что вам угодно.
— Оставьте, маэстро! Ничего вы не понимаете. Я должна играть. Если я не чувствую его тут, рядом, ничего у меня не выходит. Дома я обхожусь хозяйским мальчишкой. Дайте мне адвоката.
— Господин адвокат! — И капельмейстер протянул ему руку. — Мы просим вас! Надеюсь, вы на меня не сердитесь?
— Что вы, маэстро!
Он с чувством пожал протянутую руку. Затем Гадди поставил адвоката в позу, подложил его руку под протянутую руку примадонны, так что кончики его пальцев упирались в ее плечо, и придал голове нужное положение.
— Прошу сюда старого Джеронимо. Италия расхаживает по сцене, обмахиваясь веером. Адвокат, вы любуетесь закатом!
Адвокат вытаращил глаза. Он не мог стоять спокойно и все топтался на месте.
— Ну как, готовы? — резко спросил капельмейстер и тут же кивнул певице.
Но как только ее мелодия перешла к роялю, а она умолкла, адвокат счел себя обязанным занять партнершу приятным разговором.